Сегодня у нас вошло в стадию нормального подросткового бунта поколение детей, родители которых в 90-е годы минувшего века переступили порог храма впервые, многие в достаточно зрелом возрасте, замирая от страха и восторга, а кто-то и от стыда.
Ни у кого из них не было настоящего церковного детства, не было опыта детской веры. Поэтому когда у поколения неофитов первой волны появились дети, которые — слава Богу — растут при храме, причащаются с младенчества, знают, что такое Пасха и Рождество, их воцерковленные родители вынуждены были изобретать велосипед, заново искать ответы на вечные вопросы. Что делать, чтобы подросший ребенок не ушел из храма, чтобы он вырос христианином? В современном мире с его совершенно нехристианским мейнстримом, массовым отказом от традиционных ценностей, полной свободой для любого информационного воздействия эта проблема становится особенно острой. Запереть ребенка от мира, отключить от Интернета, строго контролировать его контакты, дабы не было соблазна? Или, наоборот, дать сыну или дочери полную свободу, дабы сохранять доверие, не провоцировать на скрытность и ложь, не создавать конфликта? Стоит ли намеренно изолировать ребенка от одной среды и навязывать ему другую, например переводить его на домашнее обучение или отдавать только в православную гимназию?
Универсального рецепта, пригодного для всех, наверное, не существует. Каждая семья отвечает на этот вопрос по-своему. Некоторые семьи поделились с нами своим опытом.

Чему учат дома?

У Александра и Валентины Водолазовых пятеро детей. Старший из них, Коля, ходит в 5-й класс, Маша — во 2-й класс. И Коля, и Маша обучаются дома.

— Наше решение перевести детей на домашнее обучение никак не связано с желанием оградить их от каких-то вредных влияний, — рассказывает Валентина. — Дело в том, что нам не нравилась программа, по которой учился Коля. С нашей точки зрения, она не интересна, не развивает детей, а, наоборот, тормозит их развитие. Но теперь, глядя на то, как общаются в «Вайбере» Колины одноклассники, мы понимаем: очень хорошо, что дети были ограждены от некоторых вещей.

Конечно, нельзя давать детям такую установку: мир вокруг плохой, а мы хорошие. И все-таки с некоторыми людьми нужно общение пресекать. Например, у нас рядом с домом, к сожалению, открыли пивнушку. Ну, не будем же мы общаться с человеком, который находится в известном состоянии? К счастью, у меня есть возможность многое обсудить с детьми, и даже если мы сталкиваемся с чем-то неприятным, например с агрессией, я потом объясняю старшим детям, как нужно к этому относиться.

Для нас важно еще и то, что мы теперь имеем возможность посещать богослужения всех великих и двунадесятых праздников — ведь большинство из них выпадает на будние дни — всей семьей. Например, на Светлой седмице мы можем хоть каждый день ходить на службу. А раньше было так: мы все идем в храм, а Коля идет в школу — он уже не с нами. Трудно воспитывать ребенка в вере, если он не погружается в этот мир целиком. А наши дети могут пережить и Рождество, и Пасху сердцем, гораздо полнее, чем если бы они были подчинены ритму светской школы.

Конечно, полностью изолировать детей от вредных влияний нельзя. Рано или поздно они окончат школу, будут учиться дальше, пойдут работать, и там они столкнутся и с агрессией, и с безверием, и с соблазнами, и не всегда смогут прийти в храм. Но я надеюсь, что, когда они вырастут и столкнутся с этими трудностями и искушениями, светлые детские впечатления станут тем якорем, который поможет им сохранить себя.

Мои дети еще не вступили в подростковый возраст. Время покажет, как мы переживем этот сложный период. Я сама была трудным подростком и прекрасно себе представляю, что такое подростковый бунт и как болезненно реагируют вчерашние послушные дети на любые запретительные меры. В юности я увлекалась питерским роком, и меня очень обижало тотальное отторжение моих увлечений со стороны взрослых. Мне так хотелось обсудить с родителями то, что я слушала в наушниках! Я считаю, что нужно не ограждать детей от той или иной музыки или литературы, а развивать вкус.

Как воспитать монаха?

Супруги Алексей Залесный и Ирина Тарасова вырастили двоих сыновей. Сергею 24 года, он окончил СГУ по специальности «Менеджмент» и продолжает обучение как магистрант по специальности «Педагогика». А вот у младшего сына с именем сложнее: он был крещен Андреем, но в 2018 году принял монашеский постриг с именем Серапион. Сейчас иеродиакон Серапион (Залесный) — насельник Спасо-Преображенского мужского монастыря в Саратове и одновременно учится на третьем курсе семинарии. Мечтает после окончания семинарии продолжить обучение в магистратуре Московской Духовной Академии.

Решение Андрея принять монашеский постриг далось его маме нелегко:

— Я бы предпочла, чтобы он сделал более мягкий жизненный выбор. Может быть, нужно было поехать с ним после того, как он окончил школу, в Санкт-Петербург, чтобы он мог поступить на исторический факультет, как планировал вначале. Конечно, мне пришлось бы поменять всю свою жизнь, но зато он смог бы получить светское образование хорошего уровня. Много знаний не бывает, а всестороннее видение проблемы, которое дает светское образование, развивает диалогическое мышление.

Связи с сыном я не теряю, он обращается ко мне за научной консультацией, я редактирую его научные статьи (Ирина Анатольевна — лингвист, доктор филологических наук. — Ред.), мы общаемся по телефону и электронной почте.

Никакого особого плана по религиозному воспитанию детей у нас не было. Мы просто старались жить так, как положено христианам. Ходили в тогда еще строящийся Петропавловский храм, где была маленькая община, все знали друг друга. Младший в этом храме начал прислуживать священнику в алтаре.

Дорога младшего сына оказалась прямой и ровной, будто заасфальтированной. Как он пришел в десять лет в церковь, так он оттуда и не уходил.

А вот со старшим было сложнее. В возрасте 17–18 лет у него наступил духовный кризис: он перестал исповедоваться, причащаться, и так продолжалось несколько лет. Было страшно за него, но мы не спрашивали Сергея ни о чем и не оказывали на него никакого давления. Только однажды отец сказал: «Знаешь, ты очень рискуешь». А потом Сергей вернулся в храм. Сначала его по рекомендации брата пригласили делать сайт для Никольского храма на кладбище, потом он стал читать на клиросе в этом храме. Сейчас Сергей ведет церковную жизнь.

На арене только мама

Дарья Еремеева — мама двоих сыновей: старшему Ивану 14 лет, младшему Феде 2 года.

— Честно говоря, постоянного и серьезного церковного воспитания у Вани не было, — рассказывает Дарья. — Его отец в церковь не ходит, хотя верит в Бога и к Церкви никаких претензий не имеет, что уже хорошо по нашим временам. Моя мама, ныне покойная, наоборот, была воспитана атеисткой и часто позволяла себе насмешки над Церковью при ребенке. Когда я поняла, что сына это забавляет, я попросила маму не говорить так при нем. Объяснила ему свое понимание православной веры. К счастью, мои доводы оказались для сына более весомыми.

Я ни к чему не принуждаю его, ничего не навязываю. В церкви стараюсь обращать его внимание на красоту службы, объясняю символику икон. Дома я сама читаю молитвы по молитвослову на церковнославянском и при случае привожу ему примеры красот церковного языка.

Школа, в которой учится Ваня, — светская, а его лучший школьный приятель — из семьи антиклерикалов. Другой друг тоже недавно объявил, что он не верит в Бога. Есть в классе девочки, активно ратующие за права сексуальных меньшинств. Но меня это не пугает, потому что, к счастью, у сына уже сформировалось собственное мнение на этот счет.

Я так и не решила для себя вопрос: нужно ли поститься детям? Священник сказал нам, что детям поститься не нужно, они растут, а вырастут — будут поститься уже по своему хотению. Я тоже так считаю и выхожу из положения так: ближе к Пасхе не покупаю Ване сладостей. Это для него пострашнее поста — он сладкоежка.

Ребенка невозможно вырастить в оранжерее, рано или поздно дверь этой заботливо устроенной теплицы все равно распахнется, и туда ворвутся ветер, дождь, а то и ураган. Дачники знают, что даже рассаду нужно закалять. По этой причине мы ходим в обычную школу, ходили и в обычный детский сад. Бывает, что, когда ребенок ближе знакомится с «другим» миром, он начинает больше ценить свой, домашний мир.

«А если я сделаю пирсинг, ты меня будешь любить?»

Но не только церковное детство может дать примеры того, как воспитывать ребенка верующим родителям.

— Мое детство было не церковным, но тоже в каком-то смысле «стерильным», — рассказывает сотрудник информационно-издательского отдела Саратовской епархии Елена Сапаева. — Это было советское детство. Воспитывала меня бабушка. В ее окружении не только курить, ругаться и появляться пьяными при детях, но и разговаривать при нас на многие взрослые темы было нельзя. Даже проблему экономического кризиса — что негде достать какие-то вещи, продукты — взрослые обсуждали с глазу на глаз, за закрытой дверью, а не за общим столом. Мы жили в парниковых условиях. И мне эта «стерильность» никак не повредила. Она не была следствием запретов, просто нас, детей, ограждали от всего недетского в этой жизни. Вообще, мне кажется, обсуждение взрослых проблем при детях для их духовного здоровья опаснее, чем услышанное где-то нецензурное слово или пошлая картинка. Чистота детства не связана с системой запретов — достаточно просто культуры поведения при ребенке.

Наступил период взросления, где-то в 11–13 лет, и я, что называется, «ушла в отрыв». В это время я уже жила с родителями, и они мне ничего не запрещали, считая это бессмысленным. Мой подростковый период пришелся на начало 90-х, когда с Запада в нашу страну хлынул поток самой низкопробной продукции. Непотребные фильмы, которые тогда крутили в видеосалонах, вызывали огромный интерес, потому что это контрастировало с тем, что люди видели раньше. Появились новые образцы поведения: агрессивная одежда, вызывающий макияж, гиперсексуальность среди подростков. Современные подростки, на мой взгляд, одеваются и ведут себя гораздо скромнее, чем те, кто рос в девяностые. У них нет той тяги к пороку, которая была в нашем обществе четверть века назад.

И тем не менее мне не говорили: «Чтобы была дома в десять вечера, а то…». Я могла прийти летом и заполночь, и меня никто не искал, не требовал отчета о проведенном времени. Мне никогда не говорили: «Это взрослый фильм, мы его будем смотреть, а ты иди в свою комнату». Мои родители считали, что, если они что-то смотрят, я имею моральное право смотреть это вместе с ними. Мне не говорили: «Не смей курить — убью, руки оторву!». Просто однажды мама сказала: «Ты знаешь, у тебя слабые легкие, и, если ты начнешь курить, у тебя будут серьезные проблемы со здоровьем». А курили тогда почти все мои сверстники.

В результате у меня не сложилось иллюзии того, что запретный плод сладок, и это, наверное, меня во многом уберегло от этих самых запретных плодов. Я могла руководствоваться не желанием сделать что-то наперекор, а доводами разума.

Кстати, как раз в возрасте «отрыва» я крестилась — сама до конца не понимаю, почему. А еще через несколько лет поиски своего места в мире привели меня в Церковь. Я считаю, что это милость Божия, данная мне по молитвам моих предков, которые были священнослужителями. Я о них практически ничего не знаю, но мне в церкви всегда было интересно, я чувствовала, что это место связано с историей моей семьи. Это был поиск идентичности, а встреча с Богом и воцерковление произошли гораздо позже.

Сейчас моей дочери 11 лет, это уже почти подросток. И я сознательно пытаюсь повторить ту модель воспитания, которая сформировала меня. Я постаралась сделать ее раннее детство церковным, еще в дошкольном возрасте водила ее в воскресную школу, брала с собой на службы — может быть, даже больше, чем нужно. Когда жизнь ребенка — это еще в основном дом, храм и детский сад, сделать его окружение если не «стерильным», то по крайней мере «обеззараженным» нетрудно. Хотя здесь, конечно, остается вопрос, что считать «душевредным». Я, например, не закрывала ребенку глаза, если видела, что кто-то на улице целуется, даже когда ей было три-пять лет. Мне кажется, что такая реакция родителя может принести только вред. Ребенок все воспринимает наивно, и всегда можно объяснить ему, что эти люди любят друг друга и это выражение любви.

Я не ограничиваю круг общения дочери. Перейдя в новую школу, она выбрала в лучшие подруги мусульманку, причем из религиозной семьи. Я не могу сказать, что мне эта дружба нравилась, но я не сказала «нет». Прошел год, девочки повзрослели и поняли, что у них мало общего. И теперь моя дочь хочет учиться в православном классе, хотя я изначально не планировала отдавать ее в православную школу.

А недавно дочка задала мне вопрос: «А если я сделаю пирсинг, ты меня будешь любить?». Я ответила: «Конечно». Я хочу, чтобы моя дочь поняла, что любовь никак не связана с наличием или отсутствием пирсинга или с цветом волос — например, радикально-красным. Конечно, мне будет неприятно, если она захочет это сделать, я объясню ей всё про возможные воспалительные процессы, про то, что это всего лишь модное веяние, не самое разумное. И надеюсь, что она поймет: если хочется изменить свои отношения с людьми, нужно менять не внешность, а что-то в своей душе.

Дети в школе толерантны в вопросах веры

Наталию Полякову, учителя истории с многолетним стажем и маму студента СГУ Алексея Полякова, мы попросили рассказать о том, как, с ее точки зрения, современная школа может повлиять на духовное состояние ребенка.

— Наша школа — место небезопасное в духовном плане, хотя, слава Богу, никаких прямых гонений на верующих у нас нет: кресты с детей не снимают, одна девочка в нашей школе в хиджабе ходит. Ребенка по просьбе родителей могут отпустить на крестины, на празднование дня ангела.

Школа толерантна в вопросах веры, а дети стараются веру не афишировать. Зато они охотно идут на разговоры о религии, и не только. Дети вообще очень благодарные слушатели и собеседники. Придет к ним экономист, они будут с ним говорить об экономическом кризисе, придет священник — с удовольствием послушают его.

Но в современной школе есть некое двоемыслие. Мы приглашаем в школу священника и тут же отмечаем День святого Валентина, к святости не имеющий ни малейшего отношения. В этот день у нас в школе ставят большую картонную коробку, куда мальчики и девочки бросают записочки — объяснения в любви. К чему все это? И, знаете, я безмерно рада, что уже второй год у нас 14 февраля приходится на период карантина. Да, мы отмечаем Пасху. Я, например, всегда говорю ребятам на уроке на Светлой седмице: «Христос воскресе!», и дети нормально реагируют. И в этой же школе мы отмечаем Хэллоуин, Масленицу. В отличие от Хэллоуина, Масленица — это хороший праздник, но посмотрите, что получается: у нас в школе делается акцент на западных, языческих и светских традициях, а когда дело доходит до религиозных, то всё — нельзя! Вдруг это оскорбит чьи-нибудь религиозные чувства?!

Чтобы сохранить цельность мировоззрения в такой ситуации, нужны очень сильная вера и сильная воля. Здесь, конечно, все зависит от семьи: насколько сильны в ней вера и любовь родителей к детям. Многое зависит от того, смогли ли родители сохранить авторитет в глазах ребенка — такой, чтобы он перевесил авторитет друзей, которые общаются на нецензурном языке, учителя, который внушает детям, что Бога нет, потому что теория Дарвина это доказала. Я на своих уроках — истории и обществознания — пытаюсь показать ребятам, что есть разные теории происхождения человека, и стараюсь при этом не задеть ничьих чувств.

Есть и еще одна опасность, которую часто недооценивают: ритм жизни. Современная школа такова, что она не оставляет ни секунды свободного времени: дополнительные уроки, кружки, внеурочные занятия. Наши учебные заведения так формируют распорядок жизни студентов и школьников, чтобы они не ходили в храм, потому что у них на это не остается ни времени, ни сил.

Мой Алеша с восьми лет ходил в храм, в воскресную школу. И вот он — студент СГУ. Каждый год повторяется одна и та же история: у нас Великий пост, а у них гала-концерт студенческой самодеятельности. Алеша — артист, музыкант, ему хочется показать себя, ему нужно творческое самовыражение! А как можно пост и молитвенное правило совместить с репетициями, которые назначают либо на вечер субботы, либо на утро воскресенья?

Как оградить ребенка от духовных опасностей? Забирать из школы? Нанимать репетиторов? Думаю, что это не вариант. В современном мире невозможно изолироваться, но на что тогда уповать? Только на Бога и на молитву родителей. Уверена, что ребенок, который провел годы своего детства в храме, вспомнит, куда ему идти, если случится беда, и вернется. Может быть, не сразу. Может быть, в 30 лет, и это уже хорошо.

Что мы хотим от детей? Мы сами такие — не идеальные. Свой духовный выбор ребенок должен сделать сам. Он сам должен открыть ту дверь, в которую постучался Господь. Пока он сам этого не сделал, мы ничего не можем изменить.

Журнал "Православие и современность", № 44 (60)