«Я, Пудовочкина Ольга Константиновна, родилась в 1934 году в г. Харбине. Русская. Отец, Пудовочкин Константин Игнатьевич, 1913 г.р., машинист паровоза, затем токарь. В настоящее время проживает в г. Саратове, пенсионер. Мать, Пудовочкина Неонила Афанасьевна, домохозяйка, умерла в 1938 году. Я, Пудовочкина О. К., в 1958 году закончила вечернюю школу № 2 г. Саратова. До 1958 года, в связи с заболеванием, не работала. 21.9.1958 года поступила работать в артель инвалидов “Инженерно-технический работник” машинисткой…»

В сухих и скупых строчках официальной автобиографии — целая эпоха… 4 января текущего года со дня смерти Ольги Пудовочкиной исполнилось пять лет. Конечно, ее не забыли и долго еще не забудут — и те, кто стоял рядом с ней в храме, и те, кто работал с ней вместе в Государственном архиве Саратовской области, и те, кто, благодаря ей, при ее постоянной помощи и поддержке, открывал для себя трагическую, исповедническую историю Русской Церкви в ХХ веке…

…И те, кого она просто согрела теплом своего сердца, поддержала в трудную пору, тихим и ясным своим примером — без поучений и наставлений — исцелила от отчаяния и привела к вере.

А сейчас мы постараемся рассказать о ней тем, кто ее не знал, чтоб они тоже помнили.

«…В 1958 году поступила на вечернее отделение исторического факультета СГУ им. Чернышевского, которое окончила в 1965 году. 13 июля 1966 года поступила на работу в Государственный архив Саратовской области…»

Как мы видим, ее жизнь двигалась медленно. Каждая следующая ступень, каждый шаг давались со страшными усилиями. Причем шаг — это и в буквальном смысле тоже. Сделанная в детстве неудачная операция обернулась пожизненной инвалидностью — какое-то время Оля Пудовочкина вообще не могла ходить, но потом все же встала на ноги и впоследствии говорила: «Меня отмолили». Конечно, мы никогда не узнаем, что переживала она наедине с собой, но окружающие запомнили ее веселым человеком:

— Она часто падала,— рассказывает ее близкий друг Нина Павловна Макарьева, и колени у нее были вечно содраны, как у подвижного ребенка летом на даче. Но надо было слышать, как она об этих своих падениях рассказывала. О том, например, как упала на кладбище в какую-то лужу, а сорока стала над ней смеяться и потом полетела всем своим сорокам про нее рассказывать… И в итоге мы смеялись уже все вместе.

Еще одна черта, которую подчеркивали все мои собеседники, все, кто с Ольгой Константиновной работал,— безотказность. Иными словами, легкость на подъем, на исполнение любой просьбы, открытость нуждам людей… А не то ли это самое, что послушание — в самом что ни на есть христианском смысле этого слова?

— Если человеку было что-то от нее нужно, она могла разговаривать с ним по телефону часами, и ни обед, ни ужин, ни сон тут не учитывались,— вспоминает Нина Павловна.

Сотрудники ГАСО, проработавшие с Ольгой Константиновной много лет, рассказывали, что она никогда и ничем не показывала, что ей трудно: о том, что у нее не всё как у всех, можно было просто забыть. Она страшно смущалась и протестовала, если ей оказывали какое-то особое внимание, например, вызывали такси, чтоб куда-то отвезти, при том, что сама всегда была готова идти навстречу чужим бедам и проблемам.

— Очень простой человек, по-детски простой, но в этой своей простоте способный делать великие вещи,— вспоминала Зоя Емельяновна Гусакова. Оказывается, только благодаря тому, что Ольга Константиновна остановила посетившего в кои-то веки областной архив большого начальника и уговорила его посмотреть интересные документы, власть заинтересовалась положением сотрудников архива, и им стали, наконец, платить хотя бы за выслугу лет.

Отвлекусь немножко от основной канвы своего повествования: встреча в ГАСО, когда все собрались в кабинете директора только ради того, чтобы вспомнить коллегу и помочь мне о ней написать, произвела на меня необычно теплое и, простите за штамп, в самом деле неизгладимое впечатление. Я увидела людей, которые отдали архивному делу всю свою жизнь; которые трудились за издевательскую зарплату и не уходили, хотя любой из них мог бы, наверное, найти место, где кормят понаваристее. Но они хотели дышать воздухом истории, участвовать в сохранении, спасении нашего бесценного наследства. Они понимали, что эта работа отбирает особых людей, и дорожили своим архивным сообществом:

— Я до этого работала в разных учреждениях, но то, что увидела в архиве, мне понравилось, и я осталась. Главное — дух, атмосфера, которая в нем царила. Атмосфера интеллигентности, высокой культуры, профессионализма и доброжелательности. Совершенно не было назидательности, снобизма, хотя, что ни спросишь у этих женщин, все-то они знают. Мне хотелось быть похожей на них, поэтому я стала здесь работать. Ольга Константиновна была одним из столпов этого особого мира. Очень хороший человек, в ней абсолютно не было фальши и напускной благообразности,— свидетельствует Наталья Валерьевна Самохвалова.

Андрей Викторович Быков:

— Ольга Константиновна была специалистом по истории церквей и нас учила, как работать с церковными книгами, как искать в них необходимую информацию. И в дальнейшем разработала для сотрудников архива методическое пособие, с которым мы работаем по сей день. По Саратову было особенно трудно работать, потому что очень много храмов было разрушено; но она хорошо знала, где какая церковь раньше в Саратове находилась, и подготовила для нас список всех саратовских храмов с указанием адресов.

И дальше все говорили о главном: о высоком профессионализме ушедшей коллеги. О том, что к ней можно было обратиться с любым, самым, казалось бы, запутанным и темным вопросом, попросить найти документ, в существование которого и не верилось-то никому… И через некоторое время в кабинете просившего звонил телефон, и раздавалось торжествующее: «Нашла!..» И всегда чувствовалось, что она не ставит это себе в заслугу, что за всеми своими открытиями и находками она видит некую помогающую ей силу.

— Она считала, что всё это ей Бог дал: «Ко мне вдруг мысль пришла, что это вон там может быть. И я пошла, а оно действительно там, а его искали совсем в другом месте». Она так радостно всегда рассказывала о таких вещах! Слушать ее было одно удовольствие,— это опять Нина Павловна Макарьева.

Я должна честно признаться, что о прошлом, о детстве и юности, о родителях Ольги Константиновны мне известно совсем немного. По словам протоиерея Лазаря Новокрещеных — тоже уроженца Харбина и духовного отца Ольги Константиновны, семья Пудовочкиных переехала в Россию (в СССР) вскоре после продажи КВЖД (Китайско-Восточной железной дороги), на которой работал Константин Игнатьевич, прояпонскому государству Маньчжоу-го: это 1935 год, напомню, Ольга Пудовочкина родилась в 1934-м. Есть сведения, что новорожденную девочку крестили в Харбинском Богородице-Владимирском женском монастыре и нарекли Ольгой, потому что настоятельница этой обители в изгнании, игумения Руфина (Кокорева) в крещении носила имя Ольга, к тому же при монастыре действовал Ольгинский (во имя святой равноапостольной княгини Ольги) приют для девочек-сирот, и ежегодно совершалась память убиенной великой княжны Ольги Николаевны Романовой. Когда советское правительство продало КВЖД, все русские, служившие на ней, были высланы домой, а дома их встретили совсем неласково. Какое-то время семья жила на Урале, там, видимо, Ольге Константиновне и была сделана неудачная операция.

Родственники Пудовочкиных жили в Саратовской области; двоюродный дед Ольги, брат ее бабушки по отцу Дмитрий Яковлевич Разуваев был казначеем Крестовоздвиженского храма в Хвалынске, проходил по одному делу с расстрелянным в 1930 году протоиереем Матфеем Кармановым и умер в тюрьме. Одним из главных людей в жизни Ольги (напомню, еще во младенчестве потерявшей мать) была «бабушка», так она ее называла — на самом деле не бабушка даже, а жена двоюродного дедушки, Ивана Яковлевича, Наталья Ивановна Разуваева, глубоко верующий человек, в прошлом ученица школы для девочек при Крестовоздвиженском монастыре; судя по рассказам, она и позже поддерживала отношения с монахинями разогнанной советской властью обители. Впоследствии Ольга Константиновна посвятит Крестовоздвиженскому монастырю и его насельницам несколько своих исследовательских работ.

В ГАСО Ольга Пудовочкина проработала более сорока лет. В начале 90-х, будучи прихожанкой храма в честь иконы Божией Матери «Утоли моя печали», познакомилась с упомянутым уже здесь отцом Лазарем и включилась в только начинавшееся тогда великое дело восстановления истории русского мученичества в советские годы. Одновременно с этим ей пришлось отстаивать права Церкви на отобранные у нее в свое время здания, на поруганные храмы. Никольский монастырь, Рождественская церковь за вокзалом, комплекс зданий киновии на Октябрьской — все это ее заслуга. Привожу слова члена комиссии по канонизации подвижников благочестия Валерия Теплова из размещенного в свое время на епархиальном сайте некролога:

— В моей памяти Ольга Константиновна сохранится как человек твердой веры, тонкого ума, деятельной любви к Богу и людям; человек, доверившийся Промыслу Божию. Я познакомился с ней в 1992 году, будучи сотрудником журнала «Саратовские епархиальные ведомости». При подготовке исторических публикаций мне часто приходилось обращаться в ГАСО. С радушием и отзывчивостью Ольга Константиновна помогала отыскать необходимую информацию и мне, и представителям храмов и монастырей нашей и соседних епархий — ее точными консультациями пользовались исследователи из Волгограда, Пензы, Москвы.

Именно благодаря документам, найденным трудами Ольги Константиновны в объемных хранилищах госархива, стало возможно возвращение Саратовской епархии многих храмовых зданий. Помню, с какой радостью она обнаружила снимок церкви-школы, построенной на станции Саратов-2 на средства рабочих РУЖД, со звонницей, увенчанной крестом! Именно таким образом удалось доказать, что это строение входило в единый храмовый комплекс и принадлежало епархии (ныне в нем расположен Свято-Никольский мужской монастырь).Ольга Константиновна разыскала множество свидетельств о том, что это был единый храмовый комплекс, с чем не соглашались юридические органы. И, когда мы с ней были в Никольском на первом богослужении после передачи епархии, это был в большой степени праздник ее победы.

В «Энциклопедии саратовского края» Ольга Константиновна подготовила разделы, посвященные храмам Саратова, миссионерству, духовной печати и духовным учебным заведениям. В епархиальных изданиях были опубликованы ее всегда безупречно выверенные исторические работы: «Крест игумении Антонии», «Братство Святого Креста и миссионерские организации Саратовской епархии.XIX — начало XX века», «Саратовский Крестовоздвиженский женский монастырь»... Последней была ее неопубликованная работа «Саратовское духовное училище», опровергающая доводы против передачи здания училища Церкви. Сохранилось свидетельство ее бескорыстия — записка, в которой она просила редакцию перечислить гонорар за публикацию на счет Свято-Алексиевского женского монастыря.

Неоценима была ее помощь в подготовке церковно-исторических изданий, посвященных Свято-Троицким соборам Саратова и Вольска, Казанскому храму в Саратове, Благовещенскому собору в Вольске, Свято-Никольскому мужскому монастырю, саратовскому Воскресенскому кладбищу.

Мне она говорила: «Вот выйду на пенсию и буду работать только на епархию!». Так и произошло. В 2004 году по благословению Епископа Лонгина была создана епархиальная комиссия по канонизации подвижников благочестия, и Ольга Константиновна, в свое время редактировавшая историческую часть книги «Саратовские подвижники», всецело посвятила себя ее работе.

***

А вот какие подробности добавил секретарь комиссии по канонизации подвижников благочестия иерей Максим Плякин, клирик храма в честь Рождества Христова — одного из отбитых при содействии Ольги Константиновны:

— Для меня Ольга Константиновна всегда была старшим хранителем фондов дореволюционного периода, даже когда она ушла на пенсию. И меня всегда поражало, насколько она хорошо эти фонды знала. Иногда закрадывалось подозрение, что она их просто выучила наизусть. Вот зарисовка с натуры. Мы к ней приходим с вопросом: «Ольга Константиновна, нам нужен батюшка такой-то, он служил там-то». Она на минуту уходит в себя, задумывается, потом говорит: «Смотрите опись номер такой-то, дело такое-то, листы такие-то. Скажете, что от меня пришли, и вам всё скопируют». И это повторялось не раз и не два.

Ольга Константиновна вошла в комиссию по канонизации подвижников благочестия и была ее членом с момента официального учреждения. Но ее работа ради Церкви началась гораздо раньше. Еще в советские годы, работая в фондах дореволюционного периода, она делала для себя выписки интересных фактов — и из фонда консистории, и из фонда архитектурно-строительного управления, и из фондов городской управы. И потом, в годы перестройки, имея под рукой эти выписки, участвовала в борьбе за храмы.

В случае с храмом Рождества Христова проблема была в том, что ни в одном дореволюционном реестре этот храм не значился, что, в общем, понятно: в 1909 году он был только заложен и потому ни в Справочной книге 1912 года, ни в большинстве дореволюционных документов не фигурировал. По устному преданию, которое сохранилось у нас на приходе, первое богослужение в Рождественской церкви было совершено весной 1918 года: неудивительно, что сведения не попали ни в какие архивные данные. А Ольга Константиновна по косвенным данным, в частности по строительным документам, сумела доказать, что здание на улице Вокзальной — это все-таки храм.

Битва последних лет ее жизни — киновия. Здание уже было фактически в частных руках, и его возвращение сильно затянулось, но, тем не менее, она это сделала. Ольга Константиновна уже на закате жизни говорила, что она не хочет уходить, пока не закончены дела с киновией. И действительно, это было ее «Ныне отпущаеши»: в конце 2011 года был завершен процесс возвращения здания киновии в муниципальную собственность после незаконной приватизации, что открыло возможность передачи храмового здания Церкви. Сама передача произошла летом следующего года, а в январе 2012-го Господь призвал Ольгу Константиновну к Себе — она свое дело завершила.

Как член комиссии по канонизации, Пудовочкина была незаменима. Благодаря ей можно было изучать архивы, не блуждая по описям, сразу находить материал по конкретным храмам, конкретным клировым ведомостям, конкретным людям. Нам, членам комиссии по канонизации, это экономило массу сил и времени и давало возможность некоторые биографии написать буквально за считанные месяцы. Наверное, одна из самых значительных ее заслуг и перед церковно-исторической наукой вообще, и перед делом увековечения памяти наших новомучеников — то, что она сумела в 2004 году добиться рассекречивания следственного дела владыки Германа (Косолапова). Ведь там сложилась парадоксальная ситуация: владыка Герман был реабилитирован в 1999 году, но дело с листом о реабилитации продолжало оставаться на секретном хранении. И только благодаря Ольге Константиновне мы смогли работать с этими рассекреченными уже материалами, и в результате в декабре 2006 года владыка Герман (Косолапов) и отец Михаил Платонов были прославлены в лике святых. Я могу с полной ответственностью сказать, что, если бы не Ольга Константиновна, эта канонизация не состоялась бы вообще. Потому что основной материал, основной массив сведений о мученичестве святого Германа и святого Михаила — это их следственное дело. Сложность состояла еще и в том, что их дело было разделено в описи: разные тома значились как разные отдельные дела. Ольга Константиновна сначала нашла второй том, более поздний, а потом нашла и первый. И когда стало понятно, что дело № 253 и дело № 255 — это единое целое и их надо рассматривать в комплексе, стало возможно полноценное исследование мученического подвига святых Германа и Михаила.

Празднование Собора Саратовских святых — это было дело, которому Ольга Константиновна отдала очень много сил. На первом празднике, в 2011 году, она быть не смогла — уже тяжело болела. Владыка Лонгин наградил ее тогда архиерейской грамотой. И, как выяснилось, это была ее последняя награда в земной жизни.

Ольга Константиновна скончалась 4 января, и 6 января мы ее отпевали в Казанском храме, где она молилась много лет. А вечером в нашем храме — Всенощная под Рождество, служит Владыка Митрополит. Он уже знает о кончине Ольги Константиновны. И вот мы, духовенство, подходим к нему в алтаре под благословение, он меня благословляет и спрашивает: «Ну как же вы теперь без нее будете?». И правда: хотя мы еще отнюдь не исчерпали потенциал ее выписок и не отработали всё собранное ею за десятилетия, ее отсутствие в составе нашей комиссии, конечно, ощущается, и очень сильно.

Вспоминаю столетие Казанского храма. Усилиями нескольких людей готовилась книга, посвященная этому событию, и Ольга Константиновна устроила настоящий поиск. Без нее второй главы книги, где речь идет об истории храма, просто не было бы. Казанский храм ведь был построен в 1905 году, до революции оставалось всего 12 лет, потому и документов уцелело очень мало. Но Ольга Константиновна сумела найти уникальные документы, и они вошли в книгу. В том числе она нашла один потрясающий документ. Казанская церковь ведь первоначально строилась не как приходской храм. Территория, которая сейчас носит название «Улеши»,— это заводская слобода, в которой жили фабричные рабочие. И владыка Гермоген (Долганёв), закладывая храм, рассчитывал, что этот храм будет не территориально-приходским, а именно храмом для рабочих. И потом, в 1920-е годы, когда встал вопрос о закрытии храма якобы в интересах пролетариата, этот самый пролетариат пишет петицию: не закрывайте, это наша, заводская церковь, она для нас построена, для рабочих. Эта петиция, конечно, не помогла, но сам факт очень примечателен.

Ольга Константиновна была настоящим подвижником науки — в ее случае это не фигура речи, это действительно так. Небольшого росточка, не очень сильная физически, она так много делала, притом без всякого вознаграждения, без какой-либо корысти… И, уйдя из архива на пенсию, продолжала эту работу делать, и это действительно было подвижничество. Она говорила: «Вот, Господь дает мне возможность поработать для Церкви…».

***

Я перехожу сейчас к теме личной веры моей героини; это одновременно и легко — как легко все радостное, и трудно, потому что всегда трудно ухватить главное. А главным была та самая простота — детскость ее веры…

—…То есть именно то, чего нам всем не хватает,— говорит еще один близкий друг Ольги Пудовочкиной, журналист Наталья Владимировна Шульпина,— хотя мы вроде бы и верующие, и в церковь ходим. Но у нас все больше в голове. Нам нужно все доказать. А она объясняла все как-то очень просто и почти по-детски: «А ты что ж записки-то с вечера не подаешь? Их ведь ночью Ангелы читают». Это жило в ее душе и невольно изливалось на других людей. Вот почему она приводила людей в Православие, в Церковь, не затрачивая на это, казалось бы, никаких усилий. Я поздно начала воцерковляться. Вы знаете, как это тяжело, когда в пожилом уже возрасте начинаешь все познавать. У тебя есть смутное чувство, что тебе надо почему-то вот именно здесь быть. Но ты ничего не понимаешь, что в церкви происходит, для чего? И вот рядом с тобой стоит человек. Он тебя не поучает, не наставляет, он просто стоит. Но ты видишь, как он стоит, и какое у него лицо, и ты уже не сомневаешься, то тебе нужно именно здесь стоять. И мысли не допускаешь, что ты напрасно сюда пришел.

И то же самое, только чуть иначе, выражает уже знакомая нам Нина Павловна Макарьева:

— Я просто видела, какой она приходит со службы. И именно поэтому пошла за ней. Она была примером. Я сама не раз слышала, как отец Лазарь говорил ей: «Оля, я благословляю тебя сидеть во время службы, хотя бы пока Царские врата закрыты». Но она стояла, несмотря на то, что ей было очень трудно всю службу держаться на ногах.

Еще из воспоминаний Нины Павловны:

— У нее в распоряжении после смерти родственницы оказался частный дом на Соколовой, а мы как раз искали квартиру, и она предложила нам жить в этом доме, категорически отказавшись брать с нас плату: «Мне он достался даром».

Житейский, казалось бы, эпизод, а если всмотреться, что за ним стоит — даром получили, даром давайте (Мф. 10, 8). Умение принимать все получаемое как дар от Бога и, кроме Его даров, не искать ничего… Не есть ли это та самая нищета духа (см.: Мф. 5, 3)?

— Общение с ней всегда было простым, легким,— говорит о Пудовочкиной краевед Александр Яковлев,—  потому что она умела о глубоких вещах говорить просто. Это признак умного сердца. 

«Ни у кого не видел таких глаз, как у нее»,— реплика историка Алексея  Наумова.

За два года до смерти Ольга Константиновна получила тяжелую травму и с той поры уже практически не выходила из дома. Но люди к ней шли и шли, и никому по-прежнему не было отказа.

Тяжелая болезнь и неизбежность смерти — глубинная проверка веры в человеке. О том, как встретила Ольга Константиновна последнюю пору своей жизни, мне рассказывали те, кто был рядом с ней в эти страшные месяцы.

Нина Павловна:

— Я до сих пор поражаюсь ее мужеству. Она никому не говорила, что не спала ночь, что у нее страшные боли. Мы ведь делали эти жуткие перевязки… К любому другому человеку невозможно было бы подойти, он был бы обозлен на весь мир. А с ней этого не произошло. За три дня до смерти (напомню, Ольга Пудовочкина умерла 4 января.— М.Б.) она всем абсолютно позвонила, всех поздравила с Новым годом, с наступающим Рождеством — заранее, «вдруг потом телефон будет занят». Никто не знал, что она так серьезно больна, только те, ближайшие, кто мне помогал.

Рабу Божию Ольгу по ее завещанию похоронили в рубашке, сшитой монахинями Крестовоздвиженского монастыря. Так же как и названую ее бабушку Наталью Ивановну Разуваеву.

А записки на проскомидию я теперь всегда буду подавать с вечера. Потому что такому человеку, как Ольга Константиновна, не поверить нельзя.

Журнал «Православие и современность» № 39 (55)