В системе областного управления Федеральной службы исполнения наказаний, то есть в исправительных колониях, находящихся на территории нашей области, на сей день действует десять православных храмов и шесть молитвенных комнат. Любой осужденный, где бы он ни находился, на каком бы режиме ни отбывал свой срок, всегда может обратиться за помощью к священнику. Руководитель отдела тюремного душепопечения Саратовской епархии протоиерей Вадим Коняев — одновременно и государственный служащий: помощник начальника областного управления ФСИН по работе с верующими. Причем под верующими подразумеваются и осужденные, и сотрудники службы исполнения наказаний.

Кто-то может подумать: раз тюремный пастырь одновременно и помощник начальника управления, значит посещение храма и все прочее для осужденных обязательно. И маршируют отряд за отрядом после работы в церковь, как раньше на политзанятия… Но нет, конечно — ничего подобного. Процент постоянных прихожан за колючей проволокой разве что чуть больше, чем на воле: храм посещает примерно десятая часть заключенных. На Пасху и на Рождество Христово желание хоть как-то приобщиться к празднику возникает примерно у трети спецконтингента. Но забота священника не только те, кто регулярно или нерегулярно приходит к нему в храм. К священнику может обратиться осужденный, не проявлявший ранее никакого интереса к вере, если он попал в трудную, конфликтную ситуацию, если ему просто стало вдруг слишком плохо, если нужен совет. И пастырь должен быть готов оказать человеку эту помощь.

Как сотруднику УФСИН отцу Вадиму приходится работать не только с православными, но и с мусульманами — в постоянном контакте с мусульманским духовенством. А еще — с теми, кто считает себя, например, пятидесятником или харизматом. Но сам он, конечно, прежде всего православный пастырь, и главное для него — нести свет Евангелия и спасительные таинства людям, изолированным от «нормального» общества. Отец Вадим — настоятель храма в честь иконы Божией Матери «Взыскание погибших» на территории ИК‑10. Это колония строгого режима. Там нет никаких «случайно оступившихся»; там отбывают наказание только те, кто совершил тяжкие и особо тяжкие преступления. И отец Вадим среди этих людей — вот уже 13лет.  И первое, о чем хочется его спросить:

— Как формируется отношение священника к столь специфической пастве? Всегда ли возможна любовь… без которой ничего не получится?

— Каждый, кто находится за решеткой,— такой же человек, как и мы с вами. Да, грешник великий, да, страшных дел наделавший, но — такой же образ, такое же подобие Божие, как и каждый из нас. И мы к нему должны испытывать такие же чувства, как и ко всякому нашему брату-христианину. Насколько сильно этот образ Божий поврежден — Господь видит. Мы можем лишь постараться разбудить в этом человеке глубоко спрятанные светлые чувства, чтобы он постепенно преображался, становился чище, светлее, чтобы он шаг за шагом шел к Богу,— и пришел к Нему наконец, и потом Бога не забыл, после освобождения. Чтобы он на воле продолжал жить, понимая: там, в тюрьме, «на зоне» он Бога обрел, и Бог его там сохранил, и научил его, как стать лучше, и помог ему обрести себя как человека. Тогда человек уже не несчастье свое видит в том, что он попал в тюрьму, а милость Божию к нему, погибавшему, губившему свою душу. И с этого момента, с благодарности Богу для человека начинается совсем другая жизнь. 

— Что нужно, чтобы привести человека к этой благодарности? Что самое сложное в вашем служении?

— Не секрет, что большинство попадающих в места лишения свободы — это люди духовно и психологически надломленные. Вот это и есть самая большая проблема — когда у человека нет стержня в душе. Да, он когда-то, во младенчестве, был крещен, но никто его вовремя не просветил, и он много лет вел жизнь, несовместимую с православной верой. В результате — оказался в колонии, ему трудно справиться с проблемами, которые у него там возникают, сложно адаптироваться к новой жизни. И вот он узнаёт, что есть церковь, есть возможность в нее ходить, приезжает батюшка, с ним можно общаться. И человек вспоминает, что он православный. И делает первый шаг.  И тут надо очень внимательно на него смотреть, очень чутко его поддерживать.  Каков этот человек в вере, что она для него? Насколько серьезно его отношение к Церкви? Мы каждому осужденному, который приходит к нам, стараемся помочь — совместно, опираясь в этом деле на сотрудников колонии. Хотя есть такие ребята, которые ради куска колбасы могут тут же «забыть» свою религию и перейти куда угодно — например, в сектантские группы, которые время от времени пытаются войти в систему ФСИН. Мы стараемся этому противостоять. Не только мы, но и администрация, которая понимает опасность таких вот «перебеганий» из одного вероисповедания в другое. Человек, на которого нельзя опереться, который так легко отрекается от своих ценностей, всегда представляет собой опасность.

— Но легко ли это человеку, находящемуся в столь специфической среде,— не скрывать своей веры? Не возникает ли на этой почве конфликтов в отрядах?

— Отношениям между людьми в колониях, в отрядах мы вместе с администрацией уделяем самое большое внимание, это одна из наших краеугольных задач. Разных по взглядам людей очень трудно примирить, но мы стараемся это сделать, потому что понимаем, чем это грозит при таком скоплении людей. Если возникают какие-то начатки конфликта, мы должны его погасить, пока он только тлеет. И мусульманское духовенство тоже в этом участвует. Я думаю, наши совместные усилия не пропадают зря. Мы чувствуем самый нерв ситуации, потому что православные наши прихожане, приходя в храм, делятся с нами самым сокровенным.

— Вы служите не только в колонии, но и в обычном городском храме — преподобного Серафима Саровского. Есть ли принципиальная разница в служении на воле и за колючей проволокой?

— Принципиальной, может быть, нет: как я уже сказал, и тут, и там наши с вами братья и сестры, православные христиане, каждый из которых — образ и подобие Божие. Но определенная специфика служения в местах лишения свободы, конечно, есть. За решетку часто попадают те, у кого большие пробелы в культурном и нравственном воспитании, те, кто не привык читать книги вообще. Поэтому я стараюсь сказать все как можно проще, доходчивей — не в ущерб духовному и нравственному смыслу — и как можно рельефнее. Ведь для священника, который стоит перед прихожанами, отбывающими срок на строгом режиме, нет облегченных, компромиссных вариантов: «Я сказал, а там уж кто понял, кто не понял — их дело…». Ему нужно достучаться до каждого, к каждому найти подход, при том что и сами люди, и судьбы у них очень разные. Поэтому «на зоне» недостаточно просто прочитать Евангелие и как-то его пояснить — здесь надо ухватывать суть, показывать, что предшествовало описанному эпизоду, разъяснять, что Господь имел в виду. И просто иконы повесить в храме — недостаточно: нужно рассказать о каждом святом так, чтобы появилось желание ему молиться.

— Осужденные — это лишь часть Вашей паствы; а как Вы строите свою работу с сотрудниками ФСИН?

— Да, мы идем «на зону» не только ради осужденных, но и ради сотрудников. Служащие УФСИН просят нас об этом, они откликаются на то, что мы делаем для них, а это не только совместная молитва, это и лекции, беседы на важные для них темы — о деструктивных сектах, об экстремизме, о духовной безопасности. Конечно, не всех сотрудников можно назвать воцерковленными людьми: кто-то не находит времени прийти в храм, а кто-то, может быть, и стесняется, и нужно просто помочь ему переступить этот порог. В сочетании этих двух направлений окормления и заключенных, и тех, кто обеспечивает их пребывание в местах заключения — чего-то сложного и противоречивого нет. Те духовные ценности, которые Церковь дает человеку, одни и те же для всех людей — и для осужденного, и для «гражданина начальника», у которого, может быть, впервые вера затеплилась в душе. И мы должны каждому помочь найти Господа.

*   *   *

В наш разговор вступает тот самый «гражданин начальник» — точнее, заместитель начальника областного управления ФСИН по воспитательной и кадровой работе Дмитрий Алексеевич Нащёкин:

— Отец Вадим не сказал еще, что священнослужители, помимо всего прочего, обучают наших сотрудников методам общения с осужденными. Некоторые заключенные пользуются неосведомленностью сотрудников в вопросах религиозных традиций. И священники помогают нам в этом вопросе, разъясняют, как себя вести, как выполнить свои должностные обязанности таким образом, чтобы не дать осужденному ни малейшего шанса обвинить сотрудника в нарушении его прав.

— Для Вас как для человека, ответственного за обстановку в местах лишения свободы, сотрудничество с Церковью важно?

—Да, конечно. Священнослужители помогают нам вовремя профилактировать ЧП, изменить отношение осужденного к требованиям внутреннего распорядка, помогают в вопросах ресоциализации осужденных. Священник приходит на помощь, если осужденный оказывается в какой-либо сложной для него ситуации: здесь человек скорее доверится ему, чем сотруднику колонии. Поэтому присутствие духовенства в нашей системе — это реальная помощь.

— И всё же у вас совершенно разные задачи. Ваше дело — требовать исполнения правил, соблюдения режима, то есть по сути контролировать внешнее поведение. А батюшка призывает человека задуматься о своей душе, обратиться к личной совести, к собственному сердцу…

—Здесь нет противоречия. Нормы поведения в человеческом общежитии, установленные в государстве законы — это ведь по сути те же законы Божии. Человек, нарушающий законный порядок, всегда совершает грех. Поэтому на осужденного, с одной стороны, воздействуют сотрудники, которые требуют соблюдать режим, а с другой стороны — священнослужители, у которых нет такой власти — требовать, но они могут действовать убеждением и личным примером.

Спрашиваю обоих моих собеседников, кто из сегодняшних «разбойников» наиболее склонен к благоразумию, к подлинному раскаянию и обращению — человек с тяжкой статьей или с «мелочью»; попавший на зону впервые или мотающий четвертый срок… Конечно, такой статистики никто не ведет. И усмотреть здесь какую-то закономерность тоже невозможно. Очень уж таинственное и непредсказуемое существо — человек! Отцу Вадиму известны случаи, когда постоянный и, казалось бы, искренне каявшийся прихожанин, выйдя на свободу, возвращался к воровству. При этом он не забывал навестить родного батюшку в его «гражданском» храме, а в ответ на грустный вопрос «Ну как же ты так?..» спокойно объяснял, что иначе просто не умеет.  Есть, к счастью, и противоположные примеры — когда человек после восьми-двенадцати лет строгого режима встает на ноги: устраивается на работу, создает семью…

— И всё у него получается! — говорит отец Вадим. — И все эти ребята, прошедшие такой путь, прекрасно понимают, что это не просто так с ними происходит, а благодаря Богу, благодаря воцерковлению. Они звонят мне — потому что в большинстве своем не в Саратове живут — и говорят: «Батюшка, если бы не Бог, где бы я сейчас был…».

А наблюдения Дмитрия Алексеевича таковы:

— Все, кто здесь находится, имеют одинаковую возможность задуматься о себе и обратиться к Богу. Даже те, кто совершил самое страшное преступление. Но делают это не все. Бывает так, что человек двадцать лет проводит в местах лишения свободы и на двадцать первый год вдруг решает обратиться к священнику, исповедаться, начать новую жизнь — уже с Богом. А бывает и так, что человек только что задержан, суток еще не провел в камере… и к нему приходит раскаяние, и он чувствует необходимость помощи Божией. Есть и  такие люди, которые не ограничиваются словесным раскаянием, ищут способ загладить свой грех, компенсировать ущерб потерпевшим либо каким-то иным способом доказать — прежде всего, наверное, самим себе, — что они не погибшие еще люди.

После этой беседы с человеком в подряснике и человеком в погонах ко мне пришла парадоксальная мысль: а ведь кому-то нужно попасть в места лишения свободы, чтобы осознать свою свободу, наконец: понять, что на любом режиме и в любых условиях выбор всегда остается за ним самим. И познаете истину, и истина сделает вас свободными (Ин. 8, 32).