За последнее время мы практически потеряли веру в чью бы то ни было порядочность и честность, в законность как таковую. Мы отказываемся верить, что конкретный судья может разрешить дело по закону, а не за взятку; что конкретный журналист может работать по совести, а не по заказу, что приемная комиссия вуза может оценивать знания абитуриента, а не возможности его родителей, что мэр города может быть озабочен его состоянием больше, чем собственным. Верить в подобные вещи — значит, быть наивным. Быть наивным — значит, быть смешным и бесполезным, иными словами, неполноценным в этой жизни. Вот почему мы так часто и так агрессивно демонстрируем свою «прожженность»: не на того, дескать, напали, меня не проведешь, я знаю, что почем и т.д. Это состояние болезненное. Человек здоров, когда он доверяет и обществу, в котором живет, и власти. Человек здоров в условиях законности. Законности, которая не расходится с моралью. Вполне понятно, что наше нездоровье — следствие большого общественного процесса. Я бы назвала этот процесс глубокой деморализацией общества.
Мы живем чрезвычайно странной, почти абсурдной жизнью. Я беру в руки вполне легальную городскую газету и читаю объявление: «Диплом любого вуза…» Подобные объявления — на каждом шагу, так же как и объявления об «очаровательных массажистках», но милиция в упор их не видит, она не предпринимает ничего.
Я беру в руки другую газету — федеральную и супертиражную. Она предлагает своим юным читательницам фотографироваться и присылать снимки — лучшие, дескать, опубликуем. В каком виде и в каких позах эти читательницы снимаются… Да что говорить, все эту газету видели. Дяденьки, издающие ее, годятся юным дурехам в отцы. Евангельских слов о «соблазнении малых» они, видимо, не читали. Кастинг бесстыдства и пошлости продолжается уже с десяток лет. Да если б только этот кастинг! Любой пример в данном случае — слишком частный. Маленький фрагмент кошмарной мозаики.
Не я одна задаю себе вопрос: «Что с нами происходит?». Мы задаем себе этот вопрос с нарастающим ужасом. Но ужас — состояние бесплодное. Надо преодолеть ужас и найти выход.
Однако выхода вы не найдете заведомо. Найдете в лучшем случае отдушину. По сути, ваша вера и есть отдушина. Вы ходите в церковь — я верю, что вы сами изменяетесь там к лучшему. Но общества в целом Церкви не изменить, общество не живет и никогда не будет жить по религиозным законам. Религия может быть востребована обществом только как ритуал. Общество утратило моральные ориентиры, необходимые ему для сколько-нибудь нормального функционирования, это так. Но Церковь ему этих ориентиров не вернет. Церковь если и будет на кого-то влиять, то только на свою паству, причем на постоянную, убежденную паству, то есть на совсем небольшой, на самом деле, круг людей. На то самое «малое стадо», которое призвано не бояться, но не призвано переделывать мир.
Это говорит мой оппонент — отчасти внутренний, отчасти внешний, «собирательный образ», как писали когда-то в учебниках литературы.
Прежде чем вступать с ним в дискуссию, сформулируем вопрос:
«Может ли Русская Православная Церковь сегодня реально способствовать нравственному оздоровлению общества?».
Причины надеяться (с точки зрения автора)
— Совершенно очевидно, что Церковь сегодня занимает самую активную общественную позицию. Невзирая на критику либеральной оппозиции, убежденной, что Церковь должна «знать свое место» и не высовываться из-за церковной ограды, Церковь расширяет свое присутствие в государственных структурах: никто уже не удивляется, видя священника среди военных, среди студентов государственного вуза, среди заключенных в колонии. Совершенно ясно, что это — хорошо продуманная и долговременная политика.
Кроме того, нельзя не заметить: государственная власть сегодня чрезвычайно почтительна к Церкви. Власть на Церковь рассчитывает! Ей нужна опора в сфере нематериальной, нужна традиция, чувство исторической преемственности, наконец, она явно хочет, чтобы Церковь взяла на себя морально-воспитательную функцию (подспудно признавая, что, кроме нее, «читать мораль» в нашем обществе некому). А это означает, что у Церкви сегодня очень большие возможности.
Следует также отметить: наше общество в целом (при всей его неоднородности) положительно реагирует на присутствие Церкви в общественной жизни. Слава Богу, у нас нет западного сдвига на «политкорректности и терпимости», вследствие которого последняя оборачивается подчас своей противоположностью. «Евроньюс» показывали сюжет: Папа Римский намеревался посетить один из итальянских университетов. Но студенты увидели в этом покушение на светский характер образования. Они подняли настоящий бунт, не желая допускать «инквизитора» на территорию альма-матер. У нас подобное невозможно. Никто не встретит архиерея (не говоря уж о Патриархе) подобным образом ни в университете, ни на заводе, ни в клинике. Мы другие! Саркози в какой-то своей речи произносит слово «Бог» — поднимается страшный шум: покушение на светские основы государства! Наши президенты, один за другим, стоят службу, прикладываются к иконам и подходят под благословение на глазах у всей страны, и страна этим обстоятельством вполне довольна. Исходя из этого, мы — почва достаточно благодатная для благих семян Церкви.
Голос оппонента
— Власть хорошо относится к Церкви, она чего-то от нее хочет? В том-то все и дело: власть даже в идеальном случае (до которого нам далеко!) скорей прагматична, чем искренна. Я верю: среди представителей власти есть разные люди, кто-то из них впрямь не глух к христианскому слову и не чужд покаянного чувства. Но когда я слышу, что доставленную в город чудотворную икону в аэропорту встречала вся областная и городская «головка» — я, извините, не верю, что всех этих людей личная вера привела в аэропорт. Это просто участие в ритуале. Решусь сказать резче: это та самая, до боли знакомая с советских времен показуха. А показуха не может принести добрый плод!
Возражение, сразу возникшее у автора
Чужая душа — потемки. Для кого-то из «отцов губернии» все это начинается, впрямь, с пиара: надо съездить, надо поклониться и приложиться перед камерами. Но кто знает, что произойдет в душе человека, когда он поклонится и приложится к святыне? Может быть, он на следующий день найдет деньги на ремонт детского дома, которых раньше никак не находил… А сравнение с советскими временами — оно в любом случае хромает. По той причине, что имеем мы дело — не с коммунистической пропагандой, а с явлением иного порядка.
Голос оппонента
Не так давно я зашла (так и пишу — я зашла, поскольку мой оппонент — это ведь и я тоже) на сайт одного из недавно возрожденных мужских монастырей Поволжья. Кроме прочего, на сайте был размещен список жертвователей, тех, кто помогает обители. Список начинался с фамилии и физиономии господина К., о котором мне кое-что известно, причем известно достоверно — в связи с моей профессиональной деятельностью.
Нет, я бы не сказала, что господин К. плохой человек. И в определенной искренности я ему не отказываю. Но стремление помогать монастырю не мешает ему служить посредником или диспетчером в целой системе «откатов» — передач взяток крупным сельхозчиновникам. Совершенно ясно, что жить иначе этот человек уже не будет; участие в коррупционных механизмах для него — не грех, а норма человеческих отношений.
Другой пример из той же оперы (продолжает, будем считать, мой оппонент). Я периодически слышу о том, что на территории военного училища или, скажем, гражданского вуза построили и освятили православный храм. Что храм есть — это, наверное, хорошо. Но во многих случаях я знаю про тот же военный или гражданский вуз кое-что еще. Например, сколько стоит поступление и во сколько обходится каждая сессия. Служба в храме что-то изменит? Вряд ли.
Возражение автора
Нельзя же представлять себе процесс таким образом: с каждым вновь построенным храмом коррупция в стране сдает свои позиции. Это просто смешно. Церковь — это тот самый сеятель, который вышел сеять. Какое-то семя упало в тернии, а какое-то, глядишь, прорастет. Человек, ощутивший присутствие Бога, не станет совершенным и не обретет в одночасье духовных сил, необходимых, чтобы преодолеть инерцию, но он не может не обратиться к совести.
Голос оппонента
Так-то оно так, но нельзя не видеть еще одного аспекта проблемы. Наше тотальное неверие в чью-либо честность — оно ведь распространяется и на Церковь также, и на ее служителей. А в Церкви, как и везде — разные люди. Разные, несмотря на специфический отбор! Не всякому носящему рясу можно доверять. Не все поступки этих людей вызывают сочувствие. Лично я несколько раз в жизни моей была в шоке от поведения православных священнослужителей. От подробных рассказов читателя избавлю, скажу лишь, что однажды меня поразило корыстолюбие и безразличие к судьбам других людей, а другой раз — жестокость и грубость, причем в храме и по отношению к прихожанам. Хватит ли у сегодняшней Церкви нравственного потенциала, довольно ли в ней настоящих, глубоко искренних и цельных людей, способных вызвать и оправдать доверие изверившегося общества?
Здесь я, пожалуй, прерву свою дискуссию с внутренним-внешним оппонентом — откровенно признавшись, что не в силах привести ее к железному выводу. И дам слово другим — самым разным людям, не только верующим, кстати, и не только православным. Тем, кого я попросила ответить на вышеприведенный вопрос.
Начну с человека, встретить которого в православном храме было для меня в свое время большой неожиданностью. Николая Абрамова я знала как сотрудника областной прокуратуры. Его основная обязанность — поддерживать обвинение в судебных процессах по особо важным делам, а это главным образом — дела об убийствах. Перед глазами прокурора изо дня в день разверзается воистину адская бездна — бездна нравственного идиотизма. Старушки, зарубленные топорами, задушенные бельевыми веревками — ради грошовой пенсии, спрятанной в ящик старого комода. Растерзанные девочки. Мальчики, забитые насмерть ровесниками, однокашниками — на каких-то пустырях, на стройках, и всегда непонятно, за что… Глубокое, преображающее раскаяние убийцы — это миф. Это бывает только у Достоевского. А в реальности нравственный идиотизм так же неизлечим, как умственный. Таково мое личное убеждение — а я отдала изучению преступности немало своих журналистских лет. О каком влиянии Церкви можно здесь говорить… Но прокурор почему-то со мной не согласен:
— Конечно, Церковь способна влиять на общество. Да, не все ее проповедь услышат. Но если услышал один человек — это уже изменение к лучшему. Если этот человек изменился, значит, изменилось что-то для его близких, для окружающих его людей. А один человек, который что-то услышит и изменится,— найдется всегда. И эти люди, совершившие страшные преступления,— они тоже могут измениться. То, что в колониях открываются храмы, что с осужденными работают священники — это очень хорошо. Это должно продолжаться. Здесь невозможен скорый успех, конечно, но за одним человеком, обратившимся к вере, всегда потянется кто-то другой.
Ольга Баталина, депутат Саратовской городской думы:
— Думаю, что может. В последнее время именно Церковь все в большей степени выполняет в обществе нравственно-просветительскую функцию, прививая основы… даже не столько веры, сколько нравственности. И в этой деятельности ее пока некем заменить. При этом Церковь сегодня берет под морально-нравственную опеку самые сложные группы населения: ребят, которые служат в армии, трудных подростков, живущих на городских окраинах. В целом, сейчас очень велико взаимное притяжение между Церковью и населением, люди нуждаются в Церкви, где они могут на время забыть о трудностях жизни, о гнете неразрешимых проблем. Громко заявлять о том, что Церковь способна заниматься нравственным оздоровлением всего общества, наверное, преждевременно, но отдельным группам населения она, безусловно, может помочь.
Сергей, 36 лет, менеджер в сфере мобильной связи:
— Влияние Церкви на общество? Это просто наивная постановка вопроса. Наш чиновник средней руки каждый день кладет себе в карман сумму, в десятки раз большую, чем пенсия этой бабушки, которая в Церковь ходит. Бабушка — она будет в церковь ходить, будет там в своих крохотных грехах каяться, ужасаясь близкой смерти, а чиновник — он каяться не будет, он от этих своих сумм не откажется, кто бы его к этому ни призывал. Когда человек получает большие деньги, он никаких проповедей не слышит, уж поверьте.
Антон Чугаев, аспирант СГУ:
— Хотя я и отношу себя к православной вере, в церковь захожу, увы, не часто. Я считаю, что Православная Церковь способна вытянуть общество на новый уровень. Ведь время массовой моды на Церковь прошло, прошел своеобразный отбор, остались те люди, которые действительно верят и определяют этим свою жизнь. Религия содержит первоосновы человечности, для верующего человека очень важны нравственные законы, содержащиеся в заповедях его веры. Когда Церковь возвращается в жизнь общества, это всегда нравственный подъем. Так было во время войны, когда власть изменила отношение к Церкви, так должно происходить и сейчас.
Александр Никитин, юрист, руководитель правозащитного центра «Солидарность»:
— Я верю, что каждый второй священник Русской Православной Церкви и каждый второй ее сознательный (т.е. думающий) прихожанин искренне хочет, чтоб Церковь способствовала нравственному оздоровлению общества. Но в целом она не может реально этому способствовать, к сожалению. И вот по какой причине. Чтобы привести общество к нравственному оздоровлению, Церковь должна быть, прежде всего, подлинно независима от власти. Кроме того, она должна публично обличать грех. Не грех вообще, а грехи конкретных людей, в том числе и представителей власти. А вы можете представить себе такое — чтоб наша Церковь публично обличала преступления власть имущих?
Эльмира Гуссейнова, в крещении Милица:
— Может ли Церковь способствовать очищению общества — это на самом деле вовсе не такой однозначный вопрос. Церковь ведь не в силах что-то изменить в человеке, если сам человек к этому не стремится. Если общество само не захочет измениться с помощью Церкви, Церковь его не изменит. Тогда будет возможно только внешнее, только показное благочестие. Понятно, что общество состоит из индивидуальностей. Множество индивидуальных стремлений и встречное стремление Церкви — вот что может на самом деле совершить чудо.
Дима, 17 лет, учащийся колледжа:
— Чтобы влиять на общество, нужно влиять на молодежь. Я вот молодой человек, и я в душе, может быть, в Бога верю, и крестик ношу, но в церкви не могу находиться. Скучно, понимаете? Скучно. Монотонно, непонятно, миллион раз одно и то же, хождения какие-то взад-вперед, поют вроде красиво, но два часа, стоя на ногах в духоте, это слушать… Я лично не выдерживаю. Я был однажды с друзьями на служении в американской церкви, она как-то сложно называется, я названия не запомнил. Знаю только, что американцы ее здесь у нас насаждают. Там совсем другая картина. Что-то вроде дискотеки, только христианского содержания. Они прыгают все, визжат и кричат: «Мы любим Господа!». Да нет, мне самому это не очень понравилось — глупо, что ли, как-то, наивно… Я больше туда не ходил. Но если уж вы о влиянии говорите, то вот так, наверное, больше повлиять можно. Более эффективный метод, явно. А у Православной Церкви методы устаревшие. И влиять она будет — на одних бабушек.
Виктор Николаевич, Димин папа, майор милиции:
— Я считаю, что религия — это личное дело каждого человека. Личное, а не общественное. Хожу я в церковь, не хожу — это никого не волнует. А вот
когда я приезжаю к себе на работу, я на ней должен быть нормальным человеком, и это всех волнует. Я вам откровенно скажу: мне не надо, чтобы какой-нибудь батюшка у меня в отделе собирал личный состав и проповедь читал. Не потому, что я против этого батюшки что-то имею или против Церкви в целом. А потому, что среди личного состава есть и верующие, и неверующие, и мусульмане, и кто угодно. И совершенно не понятно, почему они все должны этого батюшку слушать. Кто хочет его слушать — на здоровье, пусть идет в церковь. А если этот батюшка на самом деле хочет на общество нравственно повлиять — пусть он там, в церкви, людей воспитывает. В церкви сейчас уже не одни бабушки, как раньше,— много людей как раз среднего, самого активного рабочего возраста. Вот вам и все карты в руки — воспитывайте, влияйте на общество. Не знаю, что у вас получится. Но успеха желаю.
* * *
Таковы мнения моих собеседников, спасибо им всем за откровенность. Не помню, чья мысль: даже и в самом возмутительном с нашей точки зрения утверждении может неожиданно обнаружиться зерно истины. Мальчик Дима неправ, он не дорос до понимания, однако его ответ указывает на проблему. Церковь не использует и никогда не будет использовать приемы и средства массовой культуры, это вполне понятно, но что она сможет противопоставить ее тотальной агрессии, ее чрезвычайно развитой и разветвленной индустрии, ее идеологии? Если Церковь действительно хочет воздействовать на подрастающее поколение — что ей сделать, чтобы быть услышанной в этом немыслимом и оглупляющем грохоте?
Можно не соглашаться с господином Никитиным, конечно, но нельзя при этом не осознавать: уверенность в самостоятельности и независимости Церкви верующим необходима.
И с майором милиции можно не соглашаться, но он помогает понять: поспешные и непродуманные приглашения священников на светские мероприятия («…чтоб что-нибудь такое сказал») ничему доброму в большинстве случаев не служат.
Лично для меня самым сложным было евангельское обоснование этого вопроса. То есть о том, должны ли мы вообще заботиться об «обществе в целом», исходя из Евангелия.
Ведь Новый Завет — это совершенно не оптимистическая книга, если иметь в виду оптимизм в чисто секулярном или социальном смысле этого слова. Спаситель не сеет и никоим образом не поддерживает надежд на смягчение и очищение нравов человечества под влиянием христианства. Он предупреждает учеников о том, что в падшем мире они будут «иметь скорбь», но при этом призывает их к мужеству как Победитель мира (см.: Ин. 16, 33).
Из этих слов следует, что мы не должны питать иллюзий и должны быть мужественны; но следует ли из них, что только собственным спасением мы и должны быть озабочены? Мне думается, что не следует.
Вот неожиданность: я так долго решала вопрос: «Может ли Православная Церковь сегодня способствовать нравственному оздоровлению общества?» — а сейчас вижу, что этот вопрос… не надо было даже и задавать. Русская Православная Церковь, безусловно, должна способствовать таковому оздоровлению, она обязана делать для этого все возможное, иного земного пути у нее просто нет. Однако для того, чтобы добиться успеха, нужно ясно видеть — и проблему, и то, что мешает, и то, что помогает ее решению. Буду надеяться, что именно этому немножко поспособствовала.