Близится 100-летняя годовщина Октябрьского переворота — рокового события, окончательно, после переворота Февральского, сломившего естественный ход тысячелетней русской истории. Обещав мир и всеобщее благоденствие, новая власть вскоре ввергла Россию в Гражданскую войну и голод, обусловленный безумной политикой «военного коммунизма». Всё это имело место и в нашей губернии. Продотряды отнимали у крестьян «излишки» продовольствия — зачастую самое необходимое. Несогласных приводили к покорности розгами и плетьми, а наиболее упорных ставили к стенке. Сразу же начались и гонения на Церковь: первый из саратовских священномучеников отец Владимир Пиксанов был застрелен на пороге храма после многочасового пыточного допроса, и это далеко не единственный случай расправ над священнослужителями.
Удивляться ли, что уже к середине 1918 года многие уезды полыхали восстаниями? Об антибольшевистском сопротивлении в Саратовском крае мы беседуем с известным историком, заведующим отделом военно-исторического наследия Дома русского зарубежья имени А. Солженицына (Москва) Андреем Кручининым. (Названия саратовских сел и деревень приводятся в том написании, в каком они даны в цитируемых документах).
— Андрей Сергеевич, что Вы могли бы сказать о народном противостоянии большевикам в Саратовском крае?
— Сами большевики признавали, что первую угрозу здесь они почувствовали со стороны вернувшихся с фронта солдат — может быть, еще недавно митинговавших, гнавших своих офицеров, а потом и разбежавшихся по домам, но дома быстро убедившихся, что «завоевания революции» ничего, кроме разрухи и бесправия, не принесли. «Первым фактом организованной борьбы с Советской властью оказался возникший в Саратове союз “фронтовиков”… — свидетельствовали через полгода саратовские чекисты. — В 20-х числах февраля [1918 года]… Союз был ликвидирован: комитет был арестован, союз был объявлен распущенным, при всех попытках вновь организовать “союз” были произведены новые аресты (всего около 70 человек), последовавшие обыски обнаружили склады оружия и других военных припасов». Не менее красноречиво звучит простой перечень крестьянских восстаний лета 1918 года, опять-таки из советского источника: «Восстание охватило [волости]: Мариинскую, Широкинскую, Курдюмскую, Дмитриевскую, Вязовскую, Всеволодчинскую, Базарно-Карабулакскую, Алексеевскую, Старо-Бурасовскую, Ново-Бурасовскую, Озерскую, Сокурскую, Ивановскую, Тепловскую, Ягодно-Полянскую, Полчаниновскую — по Саратовскому уезду; Кологривовскую, Ковыловскую, Б.-Дмитриевскую, Широко-Карамышевскую — по Аткарскому; Еланскую — по Сердобскому. Руководили восстанием кулаки и б[ывшие] офицеры». В Камышинском уезде «восстание охватило районы Семеновки, Рудни, Топовки, Норки, Ахмата. Против восставших были посланы войска из Саратова и Камышина. Восстание в Камышинском уезде носило более организованный характер, чем движение в Саратовском и Аткарском уездах. Восставшие перед каждой деревней рыли окопы, но особого сопротивления благодаря плохой вооруженности оказать не могли». Понятно поэтому, что при приближении белых — в данном случае Донской армии, наступавшей на Царицын, — недавние повстанцы устремлялись в ее ряды и в октябре-ноябре уже составляли Саратовский корпус.
— Кто возглавил этот корпус?
— Интересно, что в подобных формированиях, где значительную роль, особенно на первых порах, играл местный, «земляческий» фактор, командир вовсе не обязательно должен был быть «своим» — встречались и «варяги», причем иногда почти в буквальном смысле слова. Скажем, формирования, подобные саратовским, производились в южных уездах соседней Воронежской губернии, и там Богучарским добровольческим батальоном командовал… латышский стрелок (не все они пошли в ленинские наемники) полковник И. И. Звайгзне. «Спокойствие никогда его не покидало. Зато его атаки были стремительные и сокрушительные… — вспоминал очевидец. — Дисциплина у него была очень строгая, но какая-то патриархальная. Все его приказы исполнялись беспрекословно и моментально. Но с другой стороны, каждый партизан шел со своими нуждами непосредственно к нему, и он внимательно и по-отечески их выслушивал и помогал им по мере своих возможностей». Никакого отношения к саратовскому крестьянству не имел и командир Саратовского корпуса, хотя в его деятельности это отнюдь не становилось помехой.
Подполковнику Виктору Константиновичу Манакину в 1917 году только исполнилось 30 лет (в полковники произведен в 1918‑м). Бывший гвардейский артиллерийский офицер, незадолго до Мировой войны он окончил Военную Академию и на фронт пошел уже генштабистом, с романтическими мечтами «о работе на идеальном поприще военного искусства… которое выше всех искусств» (как писал он в 1914 году другу). Честно исполняя свой долг (в 1916 году награжден Георгиевским оружием), Манакин выдвинулся в 1917‑м, выступив инициатором добровольческих ударных формирований. Авторов подобных проектов часто подозревали в стремлении сделать «революционную» карьеру, но один из подчиненных Виктору Константиновичу офицеров считал, что он «тонко проводил за нос социалистических деятелей, ему доверявших… Никаких препятствий для него не существовало, когда нужно было что-нибудь быстро и неотложно сделать. Не было, кажется, таких героических мер, на которые он бы не решился». А к «Свободной Российской Республике» Манакин относился с убийственной иронией и менее чем через год писал о ней: «Были “кабинеты” сначала красного дерева, потом попроще, типа карельской березы, еще попроще, просто — дубовые, но все же кабинеты, и в кабинетах были министры, которые имели скверную привычку быстро меняться и наконец начали путать кабинеты и даже портфели… Были “партии” эс-эров, эсдеков (социалистов-революционеров и социал-демократов. — А. К.), Народной свободы, правых, левых, придерживающихся центра, и зарождалось уже по 10 разновидностей каждой партии, причем каждая партия, сама не разобравшись, всё же свое учение признавала непогрешимым и требовала, чтобы то же думали все остальные… Самый свободный в мире народ решил, что довольно напрасно “кровь проливать”, а так как понять необходимость войны могли лишь разумные, их авторитет был окончательно подорван, и в управление войсками вступили неразумные…»
В начале ноября 1917 года Манакин сосредоточил в Ставке Верховного Главнокомандующего (город Могилев) несколько ударных батальонов и готов был драться с большевистскими войсками, направленными против Ставки, но Верховный — генерал Н. Н. Духонин, уже решивший «будь что будет», отослал их, сам же остался на своем посту и принял мученическую кончину — был буквально растерзан захватившими Могилев красногвардейцами. Манакин пытался прорваться на Дон, но, как рассказывал впоследствии, «под Белгородом… вступил в упорные бои с 4 эшелонами черноморских и 2 эшел[онами] балтийских матросов… Первый эшелон черноморцев после первых потерь — отказался драться и вернулся в Севастополь, но балтийцы с арт[иллерией] и броневиками нас загнали и окружили, но ночью 3/XII 1917 [года] мы рассеялись через кольцо матросов, чтобы вновь собрать ряды ударников во имя Родины…» Пробравшись в Новочеркасск (город вскоре был захвачен большевиками), Виктор Константинович скрывался до начала массовых казачьих восстаний. В дни освобождения Донской области весной 1918 года он поступил в Донскую армию, служил на штабных должностях, а в августе получил назначение командующим «войсками Саратовского района», затем — «военным губернатором Аткарского, Балашовского и Камышинского уездов», приступив к формированию «Русской народной армии» — прообраза будущего Саратовского корпуса.
«Кадром формирования, — рассказывает Манакин, — послужили бежавшие от красных после подавления восстания крестьяне сел Рудня (они составили «сотню Белых Орлов». — А. К.) и Рыбинка, еще в июле 1918 года собранные мною в отряды… Заслуживает быть отмеченной работа первого начальника добровольцев-партизан крестьян села Ольховки — поручика Подшибякина, работавшего вместе с первым народным представителем первых занятых 26 сел Саратовской губернии Михаилом Андреевичем Степаненко… начальника команды конных разведчиков сел Липовки и Грязная храбрейшего из храбрых прапорщика Чепрасова…» Важно отметить, что молодой военачальник, петербургский гвардеец, сумел опереться на местных жителей и не стеснялся обращаться к ним за помощью и советом: «…Я приказал из каждого села избрать лично ко мне по два народных представителя. Эти выборные старики и были моей поддержкой и моими помощниками, когда колебались менее развитые и менее сильные. В январе 1919 года, когда в силу неудач на Донском фронте Саратовский корпус должен был покинуть родную землю, эти же народные представители с офицерами повели за собой своих сельчан и солдат, и я смог вывести корпус из крайне тяжелой обстановки…» Впрочем, устойчивость в период неудач вряд ли была бы проявлена, если бы ранее корпус не сплотился как в испытаниях, так и в победах: «С 23 ноября [старого стиля] 1918 года части Саратовского корпуса… вступили в бой на границах Саратовской губернии, сразу имея успех и разбив красных; после этого вошли в пределы родной губернии и здесь при полной поддержке и сочувствии населения пополнились и заняли фронт в 100 верст, который и держали в течение двух месяцев, продолжая непрерывные бои накоротке…»
— Каковы были принципы формирования, кроме опоры на местное население?
— Порой высказывалось мнение, будто полковник Манакин был склонен переоценивать степень «изживания русским народом большевизма». Но его план формирования говорит о вполне трезвом взгляде — не зря командующий разделяет подчиненных на три категории разного качества, даже выбирая для них разные отличительные знаки. Виктор Константинович считал более свойственным для русского крестьянина патриотизм «малый», «местный», чем «общерусский», и предполагал, что уходить из родных мест на освобождение огромной России захочется не всем, а потому основную массу саратовских призывников (мобилизации подлежали возраста от 18 до 40 лет) он полагал как бы временно-обязанными: «…Эти части с продвижением вперед и мобилизацией новых районов постепенно изменятся в своем составе. Остаются на службе обязательно лишь призывы [19]18 и 19 годов, которые формируются, составляя гарнизоны района — ячейки будущей постоянной Русской армии»; в соответствии с последним условием неудивительно и требование: «при разбивке [по полкам] по возможности сохраняется принцип землячества». В то же время сохранялась и надежда на энтузиазм многих добровольцев, готовых сражаться не за одну свою деревню, а до победного конца, и такие должны были пополнять «части первой очереди», «из которых впоследствии неизбежно образуется Русская гвардия»: «В гвардии воспитается кадр будущей постоянной армии из безусловно разумных и идейных сынов России». Эти полки, по мысли Манакина, должны были носить на воротниках или по борту шинелей и гимнастерок ленточки национальных цветов (бело-сине-красные), для основной же массы им был избран «отличительный знак — белый крест на фуражке как эмблема борьбы за веру православную». Был и третий разряд — бывшие красногвардейцы или проштрафившиеся, в основном составлявшие бы рабочие, т. е. вспомогательные, команды и недостойные ни креста, ни национальных цветов, им отводилась «белая повязка на рукаве».
Впрочем, первоначальные штаты, в соответствии с которыми штабом Донской армии выделялось и снабжение для нового корпуса, были гораздо более скромными: предполагалось формирование одной пехотной бригады, гусарского полка, двух артиллерийских батарей и саперной роты («самолетный отряд», бронедивизион и бронепоезд тоже были запланированы, но так и остались на бумаге). В марте 1919 года «делегация от населения Саратовской губернии и Саратовского корпуса» посетила Главнокомандующего Вооруженными силами Юга России генерала А. И. Деникина (который сам на вопрос: «Какой губернии?» — «машинально» отвечал: «Саратовской»), и он выразил готовность сохранить саратовские части и дать возможность для их дальнейшего разворачивания. Однако общее отступление увело саратовцев далеко от родных мест, на реку Маныч, где они непрерывно таяли в боях: так, однажды той же весной 1919‑го красные конники, надев на шапки белые ленты, приблизились к русским частям с криками «Не стреляй, свои!» — и бросились рубить. Принявшие удар Саратовский и Сводно-Гренадерский полки понесли тогда большие потери, а осенью 1919 года полковник Манакин уже с горечью признавал: «Только в Конном Саратовском дивизионе и в 3‑й Саратовской батарее — рудняне, липовцы, ольховцы и рыбинцы и ближайшие к ним еще сохраняют свои ячейки партизан, Белых Орлов, конных разведчиков Сводно-Саратовского полка, саратовских батарейцев». Сам же Манакин продолжал службу на других должностях, после поражения эвакуировался заграницу и прожил в эмиграции долгую жизнь (скончался он в 1964 году в США). Недолгое командование Саратовским корпусом было вершиной его служебной карьеры.
К сожалению, летом 1919 года, когда Кавказская армия генерала П. Н. Врангеля вновь вступила в пределы Саратовской губернии, ее командование не сумело распорядиться мобилизационными ресурсами этого района, предпочитая набивать «Саратовский» (теперь только по названию) полк пленными красноармейцами. Но саратовские формирования тем же летом появляются на другом участке — при 2‑м Донском корпусе создается «из самомобилизовавшихся крестьян» (какой красноречивый термин!) 1-й Саратовско-Воронежский стрелковый полк, в котором четыре роты из восьми составляли крестьяне Саратовской губернии (села Разсказань, Большие Караи, Свинухи, Инясево, Дурникино и Романовка). «Саратовские и тамбовские “зеленые” — вовсе не шайки разбойников, но отряды восставших против советской власти крестьян означенных губерний», — успокаивала читателей царицынская газета, а контакт «зеленоармейцев» с белыми иногда начинался, как недавно модно было говорить, средствами «народной дипломатии»: «И в пред прошу вас, братие, даваите итти рука обруку, — писал, к примеру, крестьянам казачий подхорунжий, — что нам даст Скорой и решительной час дождатся долго жданной часу Мира, которои жаждаит весь Мiр, как старой так и малой. Прошу вас братие Солдаты, время кончит ету бойню, а кончит ее толко что союзом и дух бодрости в войсках». Подобные призывы находили отклик, и хотя к весне 1920 года «отдельных», «земляческих» саратовских полков уже не осталось, многие из саратовских крестьян, думается, прошли с белыми войсками их крестный путь до конца.
— Большевики боролись за то, чтобы любой ценой удержать захваченную ими власть; в своем кругу, где не требовалась демагогия, они на этот счет высказывались весьма откровенно. За что боролись белые?
— Наиболее лаконично и в то же время ёмко об этом сказано, наверное, в мае 1918 года генералом Деникиным в самой первой декларации командования Добровольческой армии: за освобождение России «от рабской неволи и стихийного помешательства». И именно с религиозной точки зрения соблазн революционной вседозволенности, душевная и духовная смута представлялись проницательным людям, конечно, не менее, а может быть, и более опасными, чем та военно-политическая смута, которая могла быть преодолена силой оружия. А в нашем разговоре уместно привести принципы, сформулированные в 1918–1919 годах командованием Саратовского корпуса, на основе которых и проводилось разворачивание его полков: «Спасти и воссоздать Россию могут только ее сыны, а потому, идя на подвиг спасения Родины, Русская армия должна рассчитывать главным образом на свои собственные силы, и не имеет оснований ожидать исключительной поддержки других держав… Освобождая Россию от власти грабителей и утопистов, Русская армия освобождает от рабства русский народ и потому сама должна быть народной, т. е. в ее ряды должны вступать все оставшиеся еще честными русские люди без различия классов… До полного свержения советов высшая власть должна принадлежать военным вождям, а территориальным образованиям должны быть предоставлены права широкого самоуправления, в момент же полного освобождения России решить ее дальнейшую судьбу может лишь сам народ русский в лице своих выборных представителей, и тогда, как в годины великих бедствий родной страны, соберется Земский Собор земли Русской… Путем систематической организации народных восстаний и создания территориальных образований Русская народная армия будет продвигаться к центру России, создавая свой тыл и опираясь на сочувствие и поддержку главной массы русского крестьянства, интересы коего должны быть ограждены прежде всего… Надо проводить тот принцип, что народ русский сам должен давать средства на образование армии, причем имущий класс в этом отношении должен быть поставлен в первую очередь. Основной принцип при организации гражданского управления — это пробуждение к жизни здорового земского и городского самоуправления…» А завершал полковник Манакин свои размышления о борьбе за Россию и ее воссоздании так:
«Наиболее подходящим лозунгом для Русской народной армии должен быть лозунг: ЗА ВЕРУ И РОДИНУ, т. к. русский народ всё же в массе своей верит в Бога.
Гербом Русской народной армии, до установления Российского герба законным правительством России, должно быть изображение Св[ятого] великомученика и Победоносца Георгия — герб Московский, принятый при начале собирания Руси и как эмблема конечной задачи Р[усской] н[ародной] а[рмии]: в Москве, как сердце России, собрать лучших выборных людей, в лице коих сам народ русский решит дальнейшую судьбу родной земли».
— Сейчас нередко можно услышать: раз победили красные, значит, правда была на их стороне. Утверждение, с точки зрения логики не выдерживающее никакой критики. И всё же: почему белые проиграли, если именно их дело было правым?
— Для ответа на такой вопрос требуется отдельный разговор, да наверное, и не один. (Подробнее см.: Кручинин А. «Мы за Родину и Бога!» //Православие и современность. 2015. № 35 — Ред.) Но даже из всего, о чем шла речь сегодня, видно, что т. н. «поддержка народом большевиков» — не более чем пропагандистский миф. Даже попавшись сначала на демагогические обещания «дать крестьянам землю», русская деревня быстро убедилась, что «дать землю» (и то, как выяснилось, не в собственность, а в «пользование») — означало «отнять урожай», причем продотряды зачастую выметали хлеб, что называется, начисто. Не нужно считать русского крестьянина идиотом, который бы ставил звучные обещания большевиков выше их же террористической практики. Но отрезвление от первого угара революции наступало, когда Россией уже были проиграны «кампании» 1917 и 1918 годов: сначала, при преступном попустительстве Временного Правительства, она рухнула в пропасть смуты, анархии и борьбы всех против всех, а затем — обнаружила уже укрепившуюся (при помощи немцев, обеспечивавших Советской республике мирную границу от Мурманска до Воронежа!) большевистскую власть. Причем укрепившуюся именно в центральных губерниях с их ресурсами промышленными, мобилизационными (когда мобилизуют при помощи пулеметов, как делали красные на всем протяжении войны, в их армию шли поневоле — «сила солому ломит»), и с ресурсами военными (склады вооружения, боеприпасов, обмундирования старой армии были у красных). После этого даже героические, сверхчеловеческие усилия белых армий вряд ли могли что-либо изменить.
И еще, наверное, для ответа достаточно просто вспомнить, как в Откровении апостола Иоанна Богослова говорится о звере-антихристе: И дано было ему вести войну со святыми и победить их; и дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем (Откр. 13, 7). Разве только о последних временах это сказано? — и не только к последним временам относится видение апостолом облеченных в белые одежды: это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца (Откр. 7, 13–14). И среди удостоившихся белых одежд и Царствия Небесного — сонм новомучеников и те русские воины, которые сражались и жертвовали своими жизнями за веру и Родину.
Газета «Православная вера» № 20 (592)