Как рассказать о чуде? Какие слова подобрать для того, чтобы выразить то, что практически невозможно осмыслить до конца? Такие вопросы приходят в голову, когда пытаешься поведать о впечатлениях от картин саратовского художника Виктора Чудина. Его полотна — о мире, о красоте мира, о радости и мудрости. В них — всё. И поэтому слов не хватает.
Наивно полагая, что выразить невыразимое поможет личная встреча с Виктором Федоровичем, я напросилась к нему в гости.
Долгая дорога в гору. Интересная дорога — ты еще в городе, но вроде бы нет. По сторонам — одноэтажные живописные домики, довольно странная топонимика. Вроде бы идешь по улице с названием Стрельбище, потом вдруг оказываешься, никуда не переходя, на улице Дружбы, затем — на улице Ботанической. Кто-то топит баню — вкусно пахнет дымом. И вот — поворот в нужный проулочек. Береза у дома. Открытая калитка — знак гостеприимства. Дверь открывает хозяин — у него удивительно добрые глаза.
— Здравствуйте, здравствуйте… Заходите.
Я еще не знала, что Виктор Федорович, практически ничего не говоря, расскажет мне о себе все. Ну, или почти все.
«Вряд ли даже какая-нибудь из лучших моих работ расскажет обо мне все. Скорее, это будет ряд картин в разных тональностях, объединенных в гармоническом ключе. Я люблю жизнь и, к счастью, верю, что она — вечная».
* * *
На кухонном столе — маленькая вазочка с цветами: анютины глазки и календула. Кривенькие, трогательные бутончики.
— Это Виктор Федорович в саду вчера отыскал, последние,— объясняет Надя, супруга (я называю ее Надей, так уж повелось; так и портреты ее всегда называет художник).
Куст сирени у входа в дом выпустил зеленый листик, набил почки. Середина декабря, а так много тепла в удивительном мире, оказывается. Так много радости…
«Все в какую-то сложность углубились, а простое пропускают. Мне интересно самое простое, самое свежее — исток, чистота краски».
* * *
На подоконнике — целый сад комнатных растений. Шесть котов уютно разлеглись кто где.
— Их бросают, выгоняют. Они к нам приходят,— сообщает Виктор Федорович.— Бедный, хороший…
Черный Костик с белоснежной манишкой, сидя на табурете, жмурится от удовольствия — хозяин гладит. Рыжий Персик у двери крутит круглой головой как сова — в доме художника ему отлично живется, его любят. И он — тоже.
«Самый яркий свет в жизни — любовь. Бог ее знает, что это такое. Но только без любви жизнь пресная, словно черно-белая. И тьма без любви быстрее одолеет. Сам я любил всю жизнь. Знаю, любили и меня. Меня любовь возвышала и возвышает».
* * *
В мастерской — икона Господа Вседержителя. Между двумя огромными окнами — словно третье, маленькое. Образ старинный, под ним — снятый оклад, прислоненный к стенке.
— Нашел икону, когда дом ломали неподалеку. Взял себе. Оклад убрал, почистил. И икона — красива, и оклад. Но без него она лучше.
Да, образ дышит. Виден цвет. Золото, охра… Небесное чистое детство.
«У меня пять времен года в жизни: детство, юность, зрелость, старость, вечность. Поэтому она — одна, времен — много. Человек, как и все живое, развивается, вступает в противоречия. Его идеи яростно сопротивляются миропорядку. Тьма и свет — это всегда борьба. Но приходит любовь, и наступает смирение…».
* * *
На мольберте — законченная картина. Виктор Федорович долго стоит около нее, смотрит, присаживается рядом.
— Смотри. Белый цвет — рождение, желтый — детство, радость, красный — молодость, бурление, синий — зрелость, черный — старость, мудрость, потом — снова белый, вечность. Это круг, видишь?
Вижу. Излюбленная композиция художника, пять частей, пять фигур, пять времен года.
Вот и рассказ о тайне «формулы цвета». А то в самом начале нашего знакомства, растерявшись, начала я напирать: «Расскажите, что за формула…». Растерялся от такой настырности и Виктор Федорович: «Не знаю, что и говорить, о чем…».
Только успокоившись, уловив неспешность жизни художника, начинаешь понимать, видеть, чувствовать.
«Человек приходит из белого безмолвия зимы, а не из черного космоса, в зеленовато-желтое радостное, светлое детство весны, когда весь мир кажется вечным и прекрасным. Затем наступает оранжево-красная пора летней зрелости, когда чувства ярки и сильны, как эти интенсивные цвета, плавно переходящие в спокойно-мудрую старость с холодновато-блеклыми сине-фиолетовыми тонами, перетекающими в серые краски поздней осени. И уходит человек, закончив цикл земной, вновь в белую вечность».
* * *
На стене в жилой комнате — огромная картина: старик с седой головой, напоминающий самого Чудина, держит в руках три пасхальных яйца.
— Это праздник, видишь? — спрашивает он меня.
Картина — словно некий итог творчества, как любят говорить искусствоведы — программное произведение. И в то же время в ней — столько света, столько тепла, столько удивительной пасхальной радости, столько мудрости… Действительно, целая программа. Но запланировать все это невозможно, а только — у Бога попросить.
«Может быть, и не надо тупиковой материальности, а просто намек, а все остальное — впускаешь радость, которая в тебе, и там уже неограниченная в пределах красота. Это все остается в тебе, а потом переходит в какое-то другое качество».
* * *
В мастерской — творческий беспорядок, который порядок на самом деле. Краски, холсты, десятки картин — оконченных и не совсем. Какие-то из них — стоят у стен, какие-то — висят. Виктор Федорович перебирает их поочередно, показывает, сам себе что-то говорит, обращается и ко мне.
— Эта — хорошая… Эту посмотри… Вот ту — не надо, не надо…
Вот — летний пейзаж. 
— Узнаешь?
Узнаю, ага. Дорога, уходящая вверх, к зеленым холмам. По ней идут двое, по ней и я шла — в гости к Чудину.
А вот — ловцы рыб. Один из них держит в объятиях огромного сома, боится отпустить. Другой — завидует его удаче, третий — держит корзину, тоже переживает. Столько чувств сразу, а картина — одна.
Кажется, что Виктор Федорович почти и не обращает внимания на твою реакцию, но на самом деле — смотрит пристально и радуется пониманию.
«Смотришь на работу, она чем-то берет, чем — не знаю… Как музыка действует».
* * *
Идем наверх. На втором этаже дома на горе есть еще одна мастерская. Художник пишет здесь маслом.
Зеленая лестница. Вход сторожит рыжий Персик. Дверь открывается — высокий потолок, свет из окон, большой-большой мир. Многогранный. Тут и пятичастные философские композиции, и жанровые полотна, и портреты, и давние картины. Возле окна — портрет старушки в черном платке.
— Это моя бабушка. Настасья Харитоновна Лазарева. Хорошая была бабуленька моя…
Виктор Федорович показывает картину «Братья». Золотой фон, на нем — две фигуры в полуобъятии. Они прощаются и в то же время остаются вместе навсегда.
«К цвету я отношусь с почтением; в нарядности цвета — смысл радости жизни… Абстракция. Реальность. Есть жизнь, есть живое. Абстракция может мертвой быть. Реализм тоже может мертвым быть. Все это от души человека зависит».
* * *
Пожаловалась Виктору Федоровичу на то, что после чтения серьезных искусствоведческих работ ничего не остается в голове, лишь треск какой-то.
— Не читай ничего — смотри. Главное — что ты чувствуешь, что ты видишь.
Художник Чудин мало говорит, но это и не нужно. Художнику не нужны слова. Главное его Слово — это образ, цвет. Он отдает зрителю свою радость от созерцания и узнавания мира щедро, полной ложкой. Только смотрите.
Биографическая справка
Виктор Федорович Чудин родился 8 марта 1936 года в селе Донгуз Балтайского района Саратовской области. С 1952 по 1957 год учился на живописном отделении Саратовского художественного училища у В.А. Белоновича, Г.Я. Мельникова, В.Ф. Гурова, В.К. Данилова. В 1957-м впервые участвовал на областной художественной выставке в Саратове. Познакомился с художником Николаем Гущиным, который оказал на него большое влияние. Затем Виктор Чудин примкнул к там называемому движению «саратовских нонконформистов» В 1961-65 годах жил и работал в Польше, начал разрабатывать концепцию «Формулы цвета». В 1969 году состоялась его первая персональная выставка художника в Москве, в редакции журнала «Смена». В 1970-х участвует в создании росписей в домах культуры поселка Красный Кут и совхоза «Глуховский». В 1987 году открылась первая персональная выставка в Саратовском государственном художественном музее им. А.Н. Радищева. В 1989-1996 годах работы художника экспонируются в галереях Германии. С 1997 года по настоящее время экспериментирует в технике акриловой живописи. Произведения Виктора Чудина хранятся в музее им. А.Н. Радищева, музее им. К.А. Федина (Саратов), в Алтайском краевом музее (Барнаул), в частных собраниях Москвы, Санкт-Петербурга, Саратова, Германии, Швейцарии, Канады, Австралии, Израиля, США.