Перед Церковью сегодня стоит слишком много разнообразных проблем: юридических, финансовых, строительных, хозяйственных, издательских, педагогических, культурно-просветительских… Ни одну из этих проблем не назовешь мелкой или маловажной, все это совершенно необходимо: и строить храмы, и добиваться возвращения собственности, и книги издавать, и с молодежью работать, и с детьми… Однако главной задачей Церкви было, есть и будет спасение человека для жизни вечной. Как, занимаясь всеми этими необходимыми и насущными делами (исходя из известного евангельского эпизода — работой Марфы), не утерять, не упустить из виду ту благую часть (Лк. 10, 42), которую избрала Мария?

Легко ли сегодня священнику, настоятелю храма, наместнику монастыря, архиерею остаться лицом духовным, не превратиться в администратора, прораба, снабженца, издателя, дипломата, организатора всевозможных мероприятий и т. д.? Легко ли им быть такими, чтоб люди к ним шли — за верой, а не только за разрешением практических задач?

А каждодневные хлопоты, проблемы и горести, сопровождающие жизнь любого мирянина? Возможно ли, невольно пребывая во всем этом, чувствовать себя сидящим у ног Иисусовых?

Грозит ли нам сегодня утрата благой части? Если да, то что делать? Если нет, то почему?

Священник Стахий ЖУЛИН, настоятель храма во имя Святых Царственных Страстотерпцев, поселок Озинки Саратовской области:

— Марфа не останется без Марии, повседневные хлопоты не заслонят от нас Бога, если мы будем помнить слова апостола Духа не угашайте (1 Фес. 5, 19) и слова святых отцов о том, что тело мертво без души, а душа мертва без духа. В нас должно быть это светлое горение — горение духа. Тогда мы не перепутаем духовность с душевностью. Дух в человеке — это именно то, что заставляет его стремиться к благой части, к Богу. Понятно, что у нас много дел, плюс ко всем этим делам есть ведь еще и семья, и ответственность перед собственными детьми. Но все эти дела не помешают нашей внутренней, духовной жизни и делу нашего спасения при одном условии: если мы будем воспринимать их как послушание. Как то, что Сам Господь нам дал. И люди, которые вокруг нас, которым что-то от нас надо, этому не помешают, если мы будем помнить, что в них нам открывается воля Божия о нас. Тогда никакая толчея и круговерть от духовной жизни не отвлечет.

Вспомним архиепископа Луку Войно-Ясенецкого — святителя Луку Крымского. Он прошел через тюрьмы, ссылки, допросы, пытки; будучи на свободе, он постоянно лечил, оперировал, занимался исследовательской работой, писал свои медицинские труды… и что же, все это помешало его духовной жизни? Нет, напротив; его книга называется «Я полюбил страдание», и мы понимаем, за что он его полюбил — за то, что оно приближает к Богу. На таком фоне жаловаться, что нам что-то мешает, просто стыдно. У нас должна быть христианская, евангельская совесть, это и есть наши рамки, наши границы. Если кто-то когда-то мне скажет: не служи сегодня Литургию, не принимай исповедь, обеспечь завоз кирпича на стройку, это важнее — моя совесть должна ответить «нет». А трудности, проистекающие от занятости,— это, на самом деле, результат не занятости, а нашего невнимания к себе. Наши проблемы внутри нас, а мы ищем их снаружи. Апостол Павел писал своему ученику: Вникай в себя и в учение; занимайся сим постоянно; ибо, так поступая, и себя спасешь и слушающих тебя (1 Тим. 4, 16). Если мы следуем этим словам, если мы помним, к тому же, слова преподобного Серафима «Стяжи дух мирен, и вокруг тебя спасутся тысячи» — тогда пусть хоть бомбы рвутся вокруг нас.

Наталья КАШИРИНА, супруга и главная помощница настоятеля храма во имя святого великомученика и целителя Пантелеимона в поселке Степное Саратовской области иерея Алексия Каширина:

— Интересно, а если мы все разом бросим и ничего не будем делать — наша христианская жизнь поднимется на невероятную высоту? И мы непременно спасемся?

Не утратить благой части — это задача каждого человека, каждого из нас. Если мы будем трудиться, молиться, бороться со своими страстями, если мы каждый день будем затрачивать эти усилия — где-то потерпел, где-то не накричал — тогда у нас этих проблем не будет. У нас проблемы, потому что мы сами проблемны. Если ты осознаешь себя христианином и помнишь о смертном часе, о Суде — какое дело может помешать твоей молитве?

Конечно, работа работе рознь. Когда дергаешь траву — легко молиться и думать о Боге. Когда поешь на клиросе, регентуешь хором — не всегда удается на молитве сосредоточиться. Но Господь дает другое время. Он всегда дает нам достаточно времени, другой вопрос — как мы этим временем распоряжаемся.

Христос в этом евангельском эпизоде показывает сестрам Марии и Марфе, что важнее. Одна из главных христианских добродетелей — рассуждение — необходимо нам для того, чтобы всегда, чем бы мы ни занимались, видеть самое важное. Ведь не только Марфа трудилась, и Мария тоже наверняка, и жены-мироносицы, и Сама Богоматерь — все они трудились, готовили еду, стирали, шили, ткали, и это было важно для них, это были насущные потребности. И апостолы зарабатывали себе на хлеб своим трудом. И видели главное при этом, то, что не отнимется (Лк. 10, 42).

Священник Дионисий ГАББАСОВ, клирик храма в честь Покрова Пресвятой Богородицы, г. Саратов:

— Это на самом деле проблема! Пресловутая нагрузка на Марфу должна быть продумана и там, где это необходимо, скорректирована. В противном случае мы действительно столкнемся с перекосами. Впрочем, мы сталкиваемся с ними уже сегодня.

На что уходит львиная доля сил и времени у большинства наших священников? На доставание денег. А деньги идут главным образом на создание благолепия в храмах. Эта традиция благолепия, благоукрашения, богатого убранства — она даже не от царской России нами унаследована, а еще от Византии. Византия задала этот уровень, мы его пытаемся поддерживать. С одной стороны, это прекрасно и правильно: Богу — лучшее, что у нас есть. Но, с другой стороны, ведь мы не в таких условиях находимся, в каких находились византийские базилевсы, у нас нет тех возможностей, нам это слишком трудно. Поэтому иногда следует задуматься: а что считать лучшим? Всегда ли надо так высоко поднимать планку? Может быть, лучше обставить храм поскромнее, а деньги использовать как-то иначе?

Этому искушению, опасности утратить благую часть, потерять из виду главное подвергаемся все мы, но в первую очередь, как мне кажется, те из священников, у которых получается доставать деньги, получается с этими деньгами работать, и которых за это хвалят, благодарят. Молодой, начинающий священник, видя это, делает вывод: вот чему в первую очередь надо научиться, чтобы быть на хорошем счету. Богослужение, духовничество, просвещение людей, то есть собственно пастырство, незаметно отходит на второй план. Это действительно опасность! Но, с другой стороны, от материальных забот никуда не денешься. И что же нужно делать, чтобы они не приводили к духовному оскудению? Надо болеть об этом и, замечая в себе охлаждение, каяться. И думать о человеке. Спаситель сказал: суббота для человека, а не человек для субботы (Мк. 2, 27). Что бы мы ни делали — строим ли мы храм, организуем ли просветительские мероприятия, чтения, создаем ли детский лагерь — надо помнить: это для человека, а не человек для этого. Сам Спаситель пришел и принес Свою Жертву ради человека, а не ради чего-то другого. Именно это мы должны помнить в первую очередь. Тогда есть надежда, что ни при каких внешних условиях Марфа без Марии не останется.

Игумения ФЕОДОСИЯ (Бессонова), настоятельница Свято-Алексиевского женского монастыря, г.Саратов:

— Предложение высказаться на страницах журнала по обсуждаемой теме было для меня неожиданным и застало меня врасплох, ведь для этого надо остановиться, отвлечься от дел, подумать… и как бы со стороны посмотреть на то, как мы живем: по-Марфински или по-Мариински. В известном толковании на Евангелие от Луки блаженного Феофилакта Болгарского под Марфой подразумевается деятельная добродетель, а под Марией — созерцание. И только тот, кто утвердится в деятельной добродетели и через подражание хождению и жизни Иисуса укрепится в ней, доходит до слышания Божественных речений или до созерцания. Из этого даже теоретически очевидно, что сиюминутно Марией не станешь, а практически мы тем и занимаемся, что стараемся навыкать в деятельной добродетели, дабы через это приблизиться ко Христу. Возможно ли в нашей жизни отделить одно служение от другого, ведь через одно питается тело, а другим оживляется душа? Да, живут на Афоне отшельники, полностью отрекшиеся от мира, но это не правило, а особое избрание Божие. А правило — это, скорее, пример Марфо-Мариинской обители в Москве. Как известно, Господь упрекнул Марфу в излишней суетливости, когда она покусилась отвлечь сестру от слушания. Значит, и нам не следует увлекаться внешним во вред внутреннему. Соблюсти такой баланс и придерживаться его в повседневной жизни далеко не всегда удается. Большая проблема, и, я бы сказала, даже беда современных монастырей, да и Церкви в целом, в том, что они нам достались разоренными, неустроенными внешне и духовно. И сами мы, как правило, призваны на служение в таком же бедственном состоянии, как новобранцы под ружье. Поэтому обучаться и тому и другому деланию приходится на ходу. Весь уклад монастырской жизни основан на послушании и молитве: монашеское правило, ежедневное богослужение, чтение святоотеческих книг, навыкание в Иисусовой молитве, которая и является благой частью для монашествующих. То есть на сочетании телесных трудов со слышанием Слова Божия из различных источников.

В этом году после напряженной Страстной Седмицы и Пасхи накопились, казалось, неотложные дела, которыми пришлось заняться на Пасхальной Седмице. Но случились некоторые искушения, прозвучавшие как упрек — за то, что, когда вся тварь веселится и радуется восстанию Христову, забылась и стала чрезмерно суетиться и заботиться «о мнозем». Глава многодетного семейства, прихожанин нашего монастыря, сказал: «А мы, матушка, все свои дела постарались завершить до Пасхи, чтобы иметь возможность на Светлой Седмице порадоваться Воскресению Христову». Кстати, таких семейств в нашем приходе немало. Все воскресные дни, все праздники они в храме вместе с детьми. И стоят дети около ног своих родителей, как и они сами у ног Иисуса.

Нина НАУМОВА, социальный работник Свято-Троицкого собора, г. Саратов:

— Я думаю, обе сестры, Мария и Марфа, усвоили урок, который преподал им Учитель, и именно поэтому они неразлучны, они для нас — как бы две стороны одной медали. А вот усвоили ли этот урок мы? Современный человек, даже и верующий, и церковный, так занят всевозможными делами, что нередко заглушает в себе голос Христа. А без слышания этого голоса нет духовной жизни. Что важнее сделать в Великий («Чистый») Четверг — убраться в доме или прийти в храм? А в обычное воскресенье, когда встает вопрос: в храм или на зарастающую сорняками дачу? Кто из нас может с уверенностью сказать, что спасение души для него важнее грядок? Благому примеру Марии следует тот, кто предпочитает дело спасения, предпочитает духовный труд, постоянно обращается в молитве к Богу, что бы ни делал. Благому примеру Марфы следует тот, кто не забывает о страждущем ближнем. Но следует помнить: Марфа без Марии погибнет, а вот Мария без Марфы — нет, потому что не погибнет тот, кто стремится к источнику жизни вечной.

Алексей КОВАЛЕНКО, координатор сбора и распределения помощи благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям­-сиротам» Отказники.ру, г. Москва:

— Хорошую тему вы подняли, она соответствует сегодняшним делам и переживаниям как прихожан, так, безусловно, и клира. Можно, конечно, посетовать: бурная общественная деятельность сказывается на делах духовных. Но для того, чтобы перестать об этом сокрушаться, надо просто оглянуться вокруг.

Вот лишь некоторые проблемы: социальное сиротство. Сироты при живых родителях в нашей стране, по некоторым данным, составляют уже один процент населения! Следующая проблема — это убийство, замаскированное под обыденное слово аборт. Откройте практически любую местную газету и найдете рекламу медицинских центров, которые предлагают свои услуги. Наркомания, алкоголизм, тотальное развращение молодежи… А что же Церковь? Насколько слышны ее призывы о вразумлении? Она отделена от государства, но следует ли из этого, что она должна «заниматься своим делом» — исключительно духовным, конечно же! — и никак не вмешиваться в происходящие общественные процессы?

Помните известную притчу о двух лягушках, попавших в банку со сметаной? Нельзя ни в коем случае стоять и ждать, необходимо вертеться и крутиться, как только Господь допускает. От каждого из нас — архиерей то будь, священник или просто мирянин — может зависеть многое. Один из ярких примеров — наше волонтерское движение, приобретшее уже всероссийский масштаб — Отказники.ру («БФ Волонтеры в помощь детям-сиротам»). Оно было создано простыми неравнодушными людьми, и за пять лет работы нами было сделано немало.

В январе 2011 года фонд «Волонтеры в помощь детям-сиротам» открыл дом для мам, для которых главной причиной возможного отказа от своего ребенка было отсутствие крыши над головой, которым просто некуда было идти с ребенком из роддома. Благодаря нашей работе с органами опеки уже более 500 «отказных» детей усыновлены, приняты в семьи.

Вся эта колоссальная работа проделана простыми верующими людьми, в большинстве случаев — помимо основной работы и семейных дел. И что касается благой части — именно с этими людьми она пребудет, и воздастся этим людям — по их делам и помыслам. Нам не нужно бояться утраты благой части. Нужно бояться другого — что мы не успеем, не сможем, не поможем, не спасем.

Галина ВЛАСОВА, секретарь отдела по делам благотворительности и социального служения Саратовской епархии:

— Молитва, безусловно, главное, иначе все дела — замки на песке. Пытаться делать добрые дела без молитвы, полагаться на собственные силы — значит, создавать мираж и обрекать все свои дела на крах. И если активная социальная деятельность мешает творить молитву — это предупреждение: человек сбился с пути, может совсем заблудиться! Если Марфа будет отдаляться от Марии, то и Марфой ей недолго оставаться: переродится в Октябрину, Даздраперму, Искру, Идею — в истории много примеров.

Если же Марфа просто слишком увлеклась своим служением или слишком от него устала — сестра не оставит ее без помощи: напомнит, позовет, поможет. Без Марии Марфе не совладать, не выдержать: без Меня не можете делать ничего (Ин. 15, 5).

Наиболее уязвимым местом Марфы могут стать отношения с родными и близкими. Они, такие любимые и дорогие, частенько откладываются «на потом» — они же всегда рядом. Дела милосердия возвышают тебя в собственных глазах, делают нужным и даже необходимым для кого-то, вознаграждаются искренней благодарностью, доверием, отзывчивостью тех, кому помог. Родные же частенько придирчивы, недовольны, порой чрезмерно требовательны. Как важно именно здесь не погрузиться с головой в «высокое служение», вынуждая близких роптать, переживать. Как важно, проявляя любовь и сочувствие к дальним, не обделить ближних. И здесь без Марии не справиться: лишь ее молитвенное, живое общение с Богом даст силы любить всех. Мария, по сути, всегда будет служить вместе с Марфой, ведь как тело без духа мертво, так и вера без дел мертва (Иак. 2, 26).

Протоиерей Александр ПИСЛАРЬ, благочинный Южного округа Саратовской епархии:

— Нам действительно приходится заниматься самыми разными делами, и дело делу рознь. Что касается социального служения — спасения сирот, ухода за брошенными стариками в больницах, создание приютов, помощь бездомным — хотелось бы объяснить тем, кого беспокоит «перегруженность хлопотами Марфы», что сегодняшний уровень развития социального служения Церкви далек от того уровня, который был в Церкви до революции. Мы лишь пытаемся восстановить норму, восстановить то, что было разрушено в советский период.

В самом начале церковной истории, в апостольских временах мы находим призыв к делам благотворительным. Апостол Павел упоминает дар вспоможения следом за такими дарами Святого Духа, как апостольство, пророчество, учительство (см.: 1 Кор. 12, 28). Противопоставление дела и молитвы не имеет под собой оснований: молитва и дело являют собой разные грани христианской жизни. Дела добра есть отражение того света, который есть в истинно верующих людях: Вы — свет мира… Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного (Мф. 5, 14, 16).

Озабоченность некоторых современных христиан вышеназванной проблемой обусловлена, видимо, тем, что социальная активность непривычна для нас, советский период отучил нас от этого. Бурное развитие такой деятельности в неправославных конфессиях усиливает нашу настороженность: не уподобиться бы тем, у кого много добрых дел, но нет первейшего из них — Евхаристии. Действительно, добрые дела могут быть безблагодатными! Среди зерен попадаются плевелы, но по-настоящему различить их позволит только жатва (см.: Мф. 13, 24-30). Только Страшный Суд! А наш человеческий суд предвзят и несовершенен. Следует помнить также и то, что человек, которому мы реально помогли, не станет оценивать наши действия с точки зрения благодатности, он просто будет благодарен за помощь. Доброе дело не может не принести духовной пользы тому, кто его сделал. Если же говорить о прочих делах — о всевозможных юридических процедурах, о добывании денег, выстраивании отношений со светской властью, участии в светских мероприятиях… Что нужно делать, чтобы вся эта суета не съела, не обессилила духовно? Очень простой и на самом деле давно известный ответ: служить Литургию. Этому нас учит пример святых отцов — святого праведного Иоанна Кронштадтского, отца Алексия Мечева… Они ведь начинали с того, что служили Литургию каждый день, неопустительно, в совершенно пустом храме, если никто не приходил. И потом так всю жизнь, и успевали при этом — гораздо больше, чем иной современный коллектив. Этому же учит нас пример наших предков — крестьян, жизнь которых — в отличие от нашей сегодняшней жизни — напрямую зависела от урожая, и которые, тем не менее, не только в великий праздник, но и в рядовое воскресенье оставляли все — и шли в церковь. Потому что знали: земные дела важны, но дело спасения души важнее. И именно это позволяло им оставаться христианами из поколения в поколение на протяжении веков.

Елена ИСАКОВА, врач, прихожанка Свято-Троицкого собора, г. Саратов:

— Конечно, надо строить храмы, надо заниматься всеми этими делами, административными, хозяйственными… Но если мы утратим духовную основу и первопричину нашей деятельности — у нас не будет будущего. Что мы тогда сможем дать молодежи? Прекрасные новые храмы? А она в них придет? Молодежь нашу сегодня воспитывает реклама, масскультура, молодой человек формирует свой собственный имидж, ориентируясь именно на эти ценности — очень далекие от христианских. Мы не сможем привить ему духовные ценности, если в нас самих этих ценностей не будет. Мне представляется, что эти чаши весов должны находиться в равновесии. Когда-то нужней действие, а когда-то нужно остановиться — вслушаться в слова молитвы, открыть какую-то из духовных книг. Крайности — «не будем ничего делать, будем только молиться» или «некогда нам молиться, слишком много дел» — нас не спасут и не помогут.

{mospagebreak heading=Церковь сегодня: не останется ли Марфа без Марии?&title=Все-таки они - родные сестры...}

Все-таки они - родные сестры...

Существует ли опасность того, что повседневные заботы о земном уведут священника от надлежащего исполнения пастырского долга? Грозит ли современной церковной жизни бюрократизация и где пути решения проблем такого рода? На эти и другие вопросы отвечает протоиерей Андрей Ткачёв, чье имя хорошо известно всему православному Рунету. Отец Андрей — настоятель прихода во имя преподобного Агапита Печерского в Киеве (в приходе два храма, второй — во имя святителя Луки Крымского), автор нескольких книг и многочисленных публикаций в СМИ, постоянный сотрудник журнала для молодежи «ОТРОК.ua», в недавнем прошлом — ведущий православных теле- и радиопередач.

— Отец Андрей, сегодня священник зачастую вынужден быть и строителем, и прорабом, и завхозом. И возникает такая ситуация, что это отвлекает его от основного, главного служения. Насколько остра эта проблема в современной Церкви?

— Да она с самого начала была. Апостолы же говорили: нехорошо нам, оставив слово Божие, пещись о столах (Деян. 6, 2). Само возникновение диаконского служения было спровоцировано конфликтом между житейскими заботами и проповедью слова Божия. Народу гибель без слова Божия, а священник — это ангел Господа Саваофа, как говорит пророк Малахия: Ибо уста священника должны хранить ведение, и закона ищут от уст его, потому что он вестник Господа Саваофа (Мал. 2, 7). Священник должен быть наставником, благовестником, законоучителем… Это самое главное. Всё остальное будет к Церкви прибавляться по мере этого, прирастать. Были бы кости — мясо нарастет. Вот как раз «кости», «скелет» этого служения — именно словесная служба Богу: Евхаристия и проповедь. А если пастырь загружен «бытовухой», если у него в голове бетон, цемент, лес, деньги, где их взять, кому дать, где занять, чтобы расплатиться с рабочими,— это всё изнурительно и утомительно. Это ужасно, на самом деле. Поэтому здесь спасение заключается, наверное, в распределении функций. Священнику нужны помощники, которые брали бы на себя часть этих забот. Это староста и приходской актив. Если они есть, и они качественно делают свою работу, тогда они спасают в священнике священника и оставляют ему время для приготовления проповеди, для пастырской работы, для внимательного отношения к людям. А иначе можно за кирпичами всех людей растерять.

Правда, есть люди, которые любят суету и не любят пастырские труды, хотя носят сан. Для них спасение от пастырства — это суета. Они думают, что так и надо. Но это — грех против Таинства священства. Поэтому те, кто не любит пастырства по существу, кто ищет в пастырстве власть, уважение народное, еще какие­то вещи побочные, неглавные,— тому лучше не быть пастырем. Пастырство по существу — это работа с людьми и проповедь Евангелия.

— Православной Церкви нередко ставят в пример протестантов, католиков с их активным социальным служением, гуманитарной помощью неимущим. Возможны ли здесь какие­то перехлесты? Следуя по этому пути, мы за социальной работой, за благотворительными акциями не растеряем ли главное, не оставим ли Марфу без Марии?

— Когда мы идем к людям, которые к нам прийти не могут — а это те, кто в больницах, в домах престарелых, в пенитенциарных заведениях, в армии — мы несем туда в первую очередь не гуманитарную помощь — мы несем молитву и Евхаристию. Вот ради этого, прежде всего, мы туда идем. Протестанты, при отсутствии у них Евхаристии, при отсутствии благодатных таинств, несут людям то, что имеют. Они входят к страждущим со своими подарками: книгами, деньгами, лекарствами, памперсами. А мы, если идем куда-либо, то прежде всего для того, чтобы приобщить людей ко Христу через Евхаристию. Такое служение — оно одновременно и Марфино, и Мариино. Марфа и Мария могут поссориться, но всё-таки они родные сестры — единокровные, единоутробные сестры, поэтому их нельзя разделять без ущерба для одной или другой. И Марфина составляющая здесь в том, что священнику нужно сняться с места и куда-то идти. Не к нему приходят в храм, а он сам идет к людям. А Мариино здесь то, что он идет туда совершать богослужение, проповедовать.

— Но в то же время очевидно, что участие Церкви во всевозможных социальных проектах, в мирских мероприятиях, конференциях, «круглых столах» и т. п. порой вызывает отторжение, кажется чрезмерным. Например, воскресные школы уже просто замучены всевозможными олимпиадами, конкурсами. Вы видите опасность такой своего рода бюрократизации церковной жизни?

— Да, конечно. Любой чиновник не производит ничего. Он живет за счет распределения плодов труда других людей. Такая же ситуация может сложиться не обязательно в отношении товаров и денег, но и в отношении любой другой деятельности. Воскресные школы существуют довольно автономно на каждом приходе, и существуют ровно настолько хорошо, насколько хорош настоятель, насколько хороши преподаватели, насколько люди вкладывают сердце в эту работу. Но всегда будет некто, кто должен пенку снять с этого явления. Ему нужен учет и контроль, нужно создать видимость того, что процесс управляемый. Я сам не шибко люблю всё это и страдаю от подобных мероприятий, конференций, олимпиад. Поскольку это нужно людям, стоящим «над» — не вникающим в низовые ситуации, в сам процесс,— но находящимся над ним. Это им дает ощущение того, что они реальные управленцы. А нам, внизу, этого, собственно, не надо. Люди, которые делают конкретное дело с любовью, страдают от рекламы этого конкретного дела и от этих соревнований: у кого что лучше, кто какой, кто сякой…

— Но процессы такие идут, к сожалению.

— Да, конечно, идут. Церковный организм в своей человеческой сущности может быть тождествен всем другим человеческим организациям. Мы имеем опасность болеть всеми болезнями любой человеческой организации: и бюрократизмом, и чванством, и отрывом высших эшелонов от нижнего звена — отсутствием налаженной коммуникации между ними. Священник может не знать своих прихожан, епископ может не знать священников… Каждый может жить в своем замкнутом мире. Эти угрозы существуют. Начетничество, бюрократизм, сухость, оторванность от конкретной работы — это всё как угроза есть всегда. Нужно просто смотреть на это честно и говорить прямо, чего мы хотим на самом деле: быть или казаться.

— Существуют разные толкования сюжета о Марфе и Марии. Говорят иногда и так: если бы Марфа не хлопотала, то все остались бы голодными. Дескать, и Марфа рада бы сесть, как Мария, у ног Спасителя и слушать слово Божие. Но ей нельзя. Потому что кто-­то должен заботиться и о земном, не только о горнем. С другой стороны, Господь упрекнул Марфу за то, что она суетится «о многом», т. е. об излишнем, избыточном.

— Вообще, самые дорогие души — это те, которые могут спокойно сесть возле ног Христа и слушать Его. Заметьте: Мария сидит у ног Спасителя и не зовет к себе Марфу. Она не говорит: «Господи, да скажи ей, пусть она успокоится. Пусть посидит рядом, послушает». Мария довольна своим жребием и не лезет в чужие дела, что очень важно. Это потому, что она — у ног Иисусовых. А Марфа, поскольку она кастрюлями гремит, горшками всеми этими колотит по кухне,— у нее от этого создается иллюзия своей чрезвычайной важности, чрезвычайной полезности и при этом — оставленности посреди своих забот. И вот она уже вмешивается, она говорит: «Господи, скажи ей, чтобы она мне помогла».

То есть всякий, занимающийся бурной внешней деятельностью, имеет претензии к миру и их высказывает: «А почему вы не делаете этого, почему вы не помогаете мне? Почему вы сели на месте и сидите, как грибы, а я здесь весь в мыле бегаю?». Внешняя деятельность как раз и опасна тем, что она предъявляет претензии к окружающему миру. А человек, занятый «единым на потребу», претензий ни к кому не предъявляет. Мы все уже давно устали от этих раздраженных претензий ко всему миру. Среднестатистический гражданин нашего государства вечно всем недоволен: коммунальными службами он недоволен, международным валютным фондом недоволен, властью недоволен, женой недоволен… А это потому, что он не сидит у ног Иисусовых никогда. И в силу этого он никогда не находит покоя. Мятежный дух такой, понимаете ли. Вот, раздраконили его, бедного, завертели, расколупали в нем дырку, и в эту дырку задувает и свищет ветер какой-­то инфернальный. А нам же нужно душу свою исцелять около Господа, молча сесть подле Него, посидеть, Его послушать… И тогда у нас не будет никаких претензий. Это крайне важно.

А иначе нам не то что весь мир будет не таков; мы в конце концов еще и на Бога обидимся. Марфа ведь, в принципе, на Господа немножко обижается. Она же говорит: Господи, не брежеши ли, яко сестра моя едину мя остави служити? (Лк. 10, 40). То есть, Тебе что, дела нет, что я одна здесь мучаюсь? Христос еще и виноват оказывается. «Ты куда вообще смотришь,— как бы говорит человек Богу,— Ты что, не видишь, что я здесь тружусь?» Вот до чего можно дорасти, когда делаешь нечто хорошее, но сам же и назначаешь цену своим трудам.

— Отец Андрей, какой еще смысл мы можем извлечь из сюжета о Марфе и Марии применительно к нашей церковной жизни?

— В контексте этого евангельского сюжета мне вспоминается одна проповедь Блаженнейшего Митрополита Владимира (Сабодана). Я как-­то давно набрел на нее, и она мне запомнилась. Там речь идет о путешествии апостола Павла в Рим, на суд кесаря. Павел и его спутники попали в бурю, в кораблекрушение, они много дней, две недели, кажется, ничего не ели, не пили, боролись с волнами, и стража уже хотела поубивать узников, и корабельщики собирались разбежаться,— в общем, там такое было… На грани жизни и смерти. И Господь открыл Павлу, что никто не погибнет: Ангел Божий был послан сообщить, что души всех бывших на корабле сохранятся ради Павла, потому что Павел должен быть у кесаря. И Павел возвестил волю Божию людям, успокоил их: Бог, Которому я служу, открыл мне, что мы не погибнем. И после этого он взял хлеб, преломил его, возблагодарил Бога и стал есть. И дал им пищи, чтобы они укрепили тела и сердца свои, потому что они не ели уже много дней (см.: Деян. 27, 14–37). И вот, Блаженнейший Митрополит Владимир обращает в своей проповеди внимание на следующее: корабль — это традиционный образ Церкви, бушующее море — образ мятежа жизненного, который кораблю угрожает, а преломление хлеба — напоминание о Евхаристии. Посреди бушующего моря, на корабле, которому угрожает опасность, Павел преломляет хлеб. Это некий образ того, что должен делать священник на корабле Церкви, посреди этих бурных волн: совершать Евхаристию. Нужно служить службу Божию! Священник, стоящий у Престола, не нуждается больше ни в чем: тут ему Афон, тут ему Иерусалим, тут ему пустой Гроб Господень, в котором Воскресение совершилось, тут всё. Вот эта христоцентричность и евхаристоцентричность священнического служения должна вернуться к нам в полной мере даже посреди бури и угрозы потопления. Это и есть, если угодно, сидение у ног Иисусовых, одна из форм его. Всё остальное — печатание книг, потом их распространение, детская самодеятельность, паломнические поездки, скаутские лагеря, живопись заключенных и молебны в доме престарелых — всё это хорошо тогда, когда главное сохраняется, когда евхаристическая природа Церкви и молитвенно-проповедническое евхаристическое служение пастыря занимают должное место в сознании самого пастыря и всех верующих людей. Надо, попросту, голову сделать головой, а ноги — ногами. И всё будет на месте. Вот я и считаю, что посреди всех бурных волн на корабле Церкви надо преломлять хлеб, потому что ради кого-то святого на этом корабле души плывущих сохранятся. Нужно преломлять хлеб, благодарить Бога и укреплять сердца путешествующих.

Беседовала Оксана Гаркавенко

Фото автора

{mospagebreak heading=Церковь сегодня: не останется ли Марфа без Марии?&title=У Церкви две руки - рука Марии и рука Марфы}

У Церкви две руки — рука Марии и рука Марфы

Протоиерею Артемию Владимирову, настоятелю московского храма Всех Святых, что в Красном Селе, хорошо знакомо служение деятельное. Пастырь, проповедник, педагог и писатель, он руководит полнокровной жизнью прихода, включающего не только несколько храмов, но и церковно-приходскую школу №1 им. Победоносцева, богадельню, в которой ухаживают за немощными старушками и пожилыми монахинями, братство святителя Филарета Московского, просветительский центр «Артос», иконописную мастерскую — всего и не счесть... Какой видится отцу Артемию современная жизнь Церкви, ее священнослужителей и прихожан?

— Батюшка, насколько правильно современными христианами понимается евангельский эпизод о Марфе и Марии, о различении деятельной и созерцательной жизни во Христе? И что значит «благая часть»?

— Известно, что в Евангелии в каждой черте и йоте Христовых заповедей, слов, обетований сокрыты свет и премудрость. И, конечно же, правы те, кто пытается приложить к самим себе те или иные эпизоды евангельских повествований и видят глубокий символический смысл там, где невнимательный не увидит ничего. Конечно, святые отцы не ошибались, когда, беседуя о духовном устроении двух сестер, видели в одной деятельное служение, а в другой — пример служения духовного, созерцательного. Толкуя это повествование, они говорили о том, что деятельное милосердие, служение ближним является первой приуготовительной ступенью, возводящей христианина на ступень высшую — возвышенной, чистой сердечной молитвы.

Некоторые стремятся противопоставить Марфу Марии или наоборот и относятся с известным пренебрежением к служению Марфы. На самом деле, эти сестры счастливо дополняли друг друга, и Спасителю, конечно же, было приятно служение Марфы, желавшей принять дорогого Гостя. Однако Учитель остановил Марфу, когда ее заботы перешли определенную черту, когда она думала сделать замечание Марии, сидевшей у ног Христа и внимавшей каждому Его слову. Хорошо служить ближним, питать и кормить их, но еще лучше содействовать духовному насыщению их сердец. Спаситель и хочет, чтобы каждой вещи было место под солнцем. Он учит нас золотой мере, и в нашей жизни внутреннее и внешнее, деятельное и созерцательное должны сочетаться так, чтобы одно вело к другому, а другое освящало предыдущее.

— Как при огромной нагрузке, связанной с восстановлением полнокровной жизни Церкви, не утерять сокровенную жизнь в Боге, правильный молитвенный настрой?

— Вы знаете, что еще двадцать пять — тридцать — сорок лет тому назад Церкви в России не разрешали быть даже Марфой, не разрешали быть сестрой милосердия. Но как хорошо помнят наши читатели, под видом помощи голодающим у Церкви изымали церковные ценности, которые потом бесследно пропадали по направлению к польской границе. Церковь до сих пор неохотно пускают в школу, которая потихонечку превращается в «дом толерантности» (читающий да разумеет значение этого слова: толерантность — это терпимость). Сейчас, впрочем, времена изменились, и наконец-­то Матери­Церкви, которая всегда изливает свет и тепло любви Христовой в этот мир, дозволено входить в скорбные и мрачные стены тюрем, психиатрических больниц, интернатов для престарелых и т.д.; и везде, где страждут люди, сегодня мы найдем добрых и милосердных Марф, и это, конечно, замечательные изменения, достойные благодарения Бога.

Однако важно, неся подвиг любви к ближним, не потерять самого себя. Иные горы воротить готовы, но свою душу загоняют за Можай. Вот почему для нас путеводной звездой остаются слова преподобного Серафима Саровского, который учил, что собирать, стяжевать по крупицам благодать Святого Духа должно, деятельно исполняя заповеди Христа. И только тогда воистину богоугодным будет наш подвиг, когда, служа ближним, посещая немощных, разгружая, так сказать, народное горе, облегчая жизненную ношу наших соседей, мы будем, по слову преподобного Серафима, наблюдать за своею душою и мало-помалу на опыте постигать, как добро, совершаемое ради Христа, изменяет наше собственное сердце, умягчает его, распространяет и очищает. Древность христианская хорошо знала это взаимоотношение внешнего и внутреннего. Например, авва Дорофей, наставник монашеской и христианской жизни VI–VII столетий, рекомендует юным инокам, преимущественно обуреваемым плотскими страстями (а кто из нас похвалится сердечной чистотой?), чаще прислуживать больным, немощным. Ибо ничто не содействует так стяжанию сердечной чистоты, освобождению от гнета плотских страстей, как живое милосердие, от уст к устам, от сердца к сердцу.

— А легко ли сегодня священнику оставаться лицом духовным, не превращаясь в завхоза, прораба, организатора различных мероприятий?

— Очень серьезный вопрос! Действительно, гораздо легче преуспеть во внешнем, чем во внутреннем. Гораздо проще сделать пристройку к храму, нежели свое собственное сердце сделать храмом молитвы. Мы, священники, призванные быть авангардом христианства, не должны искать легких путей и надеяться на то, что на Страшном Суде нас спасет самый факт замены разрушенных оконных рам на стеклопакеты. В этом отношении нужно вспоминать подвиг и пример тех святых, которые отделены от нас буквально несколькими десятилетиями. Мне, в связи с нашим разговором, вспоминается замечательный подвижник благочестия архимандрит Серафим (Тяпочкин). Выйдя из лагеря, где он, будучи безвинно осужденным, томился много лет, отец Серафим служил в селе Ракитное, неподалеку от Курска. Этот сокровенной жизни инок, выйдя на свободу (что уже само по себе было великим даром Божиим, ибо многие остались там), получил вновь возможность служить. Он обратился к епархиальному архиерею, в ведение которого вновь поступил, будучи уже человеком немолодым. Вот что было написано в его прошении о возобновлении священнического, пастырского труда: «Ваше Высокопреосвященство! Благодарю Бога за то, что у меня достанет сейчас сил трудиться на ниве священства. Но молю Вас и прошу, избавьте меня от необходимости служить в городском кафедральном соборе, как Вы недавно высказали свое намерение. Я хотел бы получить от Вас самый отдаленный, самый захудалый, самый бедный приход, по возможности, в уголке нашей епархии. Я прошу об этом не по ложной скромности и смирению, не потому, что я страшусь начальства, нет, но 12 лет пребывания в местах не столь отдаленных даровали мне некое сердечное сокровище, которое я боюсь потерять, служа средь шума городского, поневоле участвуя в каких-­то интригах, будучи вынужден общаться с людьми, требующими от меня, помимо духовной пользы, еще много постороннего. Прошу Вас, уважьте просьбу смиренного Вашего служителя. Недостойный иеромонах Серафим».

Владыка уважил его просьбу и послал его за тридевять земель, в отдаленный сельский приход, с храмом с прохудившейся крышей, где он служил несколько десятилетий кряду, без выходных дней, без отпусков, не выезжая на курорты, как это делаем мы, современные батюшки.

Что же это за сокровище, которое он обрел, лежа под нарами, среди матерной брани, поножовщины уголовников, не зная, проснется ли он на следующий день? Догадываюсь, что этим сокровищем была молитва, которую он свершал не устами и перстами только, но и умом, и сердцем. И эта молитва разгоралась в нем, как свеча, все ярче и ярче, так что наконец в годах 60–70-х село Ракитное знали в России все. Туда устремлялись и простецы, и мудрецы, и богатые, и убогие, веруя, что через отца Серафима Сам Господь ответит на их сокровенные вопросы. Дошло до того, что уполномоченные стали жаловаться епархиальному архиерею, призывая изолировать смиренного батюшку от сотен людей. Архиерей, поставленный в нелегкие обстоятельства советской действительности того времени, в конце концов запретил ему исповедовать. И батюшка скрывался от людей в алтаре, принимая от них записочки, однако так горячо молился за свою паству, что никто не уезжал из Ракитного неутешенным: Господь Бог вышеестественным образом, по молитвам этого исповедника веры, утешал Божий народ.

Хотелось бы, чтобы и в наше суетное время мы, батюшки, не забывали о том, что солью нашего труда является, конечно, предстояние Богу, молитва Отцу Небесному, что совсем не мешает священнику строить коровник или свинарник.

— Батюшка, но, может быть, в наше время и нужно, чтобы священник подавал пример деятельной жизни, показывал людям, что благодаря вере и молитве можно очень многое сделать на нашей земле?

— Это типично русский вопрос! «А вы, батюшки, давайте, являйте нам живой пример святости, высоко поднимайте знамена сердечной молитвы, увлекайте нас, ваших прихожан, вечно сидящих в расслаблении и неге, к звездам духовного преуспеяния». Думаю, что ждать у моря погоды не нужно, батюшки такие же люди, как и их пасомые. И думаю, что если ты назвался груздем, то тебе в кузов первому и полезать. Каждый из нас, независимо от того, живет ли он в миру или в обители, пастырствует или ищет для себя пастыря, учит или учится, пусть потихонечку накапливает блестки Божьей благодати, ибо для каждого из нас Господом уготована своя стезя служения и каждый получает от Бога те таланты, которые он призван раскрыть в желании послужить Церкви и России.

— Чего ждут наши прихожане от Церкви в большинстве случаев: чтобы им помогали в их земных обстоятельствах, в тяготах и горестях — или чтоб им протянули ключ ко спасению, крест Христов? И насколько это важно — дать первое: понять, помочь, согреть?

— Давайте вспомним Сент-­Экзюпери, который говорил о роскоши человеческого общения. Призвание священника дает возможность и помолиться вместе, и пообщаться так, чтобы слово служило к просвещению и умиротворению человеческих душ. В конечном счете, церковная община, приход — это тоже семья, и в наше время слишком много людей, которые, не обретя, быть может, по тем или иным жизненным обстоятельствам тепла семейного очага, в тайне сердца надеются в Божьем храме найти для себя ту нишу, где можно будет кому-то «поплакаться в жилетку», с кем­-то поговорить о прожитом, может быть, помечтать о всегда светлом будущем. И, думаю, что созидание такой атмосферы на приходе — не последняя задача священника.

Хорошо сказал один современный писатель: «Не слишком заботься о спасении душ окружающих людей, лучше помогай им в их нуждах. Бог попечется о главном». Действительно, в современной жизни встретишь немало христиан, которые, закрывая глаза на самые простые и существенные проблемы соседа, начинают философствовать с ним о спасении души и доходят до резонерства, то есть переливания из пустого в порожнее. Лучше дела без слов, чем слова без дел, и гимн любви, излившийся из уст святого апостола Павла, свидетельствует, что самым красноречивым проповедником Евангелия является подвиг деятельной жизни, обращенной на благо людям.

— По слову святого апостола Павла (см.: Рим. 12, 6–8), не все апостолы, пророки и учителя. Поэтому, наверное, не надо стремиться к универсальности, а надо развивать свой собственный дар? Пусть одни будут Марфы, а другие — Марии…

— Это точно! Дело в том, что все мы разные, нет людей с тождественным устроением души, но каждый из нас уникален и неповторим, каждый призван распознавать в глубинах сердца то призвание, ту миссию, то назначение, которое ведает в совершенстве лишь Один Создатель. И может быть, задача педагога, учителя, священника состоит в том, чтобы помочь душе увидеть те драгоценные камни, которые сияют там, в сердечном ларчике, дабы, узнав об этом богатстве, человек пустил в оборот Богом данное злато и возвратил Небесному Отцу во сто крат против полученного.

У каждого из нас есть любимый угодник Божий, чьи подвиги или писания нам особенно близки. Современные аскетические писатели предупреждают, что, двигаясь по лестнице духовного совершенствования, мы не должны слепо подражать кому-либо из великих людей, ибо нет людей вполне тождественных друг другу (это мысль старца Паисия Афонского). А потому должно всегда вверять себя Божьему водительству и Промыслу и, как пчелка, собирая нектар, беря полезное у первого, второго и третьего, мы должны просить Господа Бога, чтобы с нами свершалась Его святая, благая воля, чтобы мы послужили Господу Богу покаянием, молитвою и верою именно так, как этого хочет Бог. Слепое подражание может обернуться большими смущениями и разочарованиями. Поэтому наша задача — развернуть лепестки своей души навстречу лучам Божественной благодати.

Так бывает в любом призвании: у каждого педагога — свой собственный творческий стиль и метод, у каждого писателя — свой слог и своя манера выражать мысли, у каждого музыканта — свой подход к какому-то весьма известному шедевру, общепризнанному произведению. Исполняя его, каждый найдет в нем те глубины, те оттенки музыкальной мысли, которые укрываются от твоего, может быть, не менее талантливого соседа. Так вот и в жизни: нельзя в нее играть и быть слепым и тупым копиистом, но должно всегда ощущать свою зависимость от Господа и всегда просить Его, дабы Он Своим вещим перстом указал нам путь. И верится, что, если мы соединим эти прошения с незлобием и начатками смирения, Бог обязательно изведет «честное от недостойного» (см.: Иер. 15, 19), по слову ветхозаветного пророка, обязательно поставит нас на тропу бескорыстной любви и выведет на тучные пажити, где душа обретет для себя обильную пищу. Я есмь дверь,— говорит Христос,— кто войдет Мною, тот спасется, и войдет, и выйдет, и пажить найдет (Ин. 10, 9), найдет для себя эти самые просторы жизни духовной. Поэтому будем естественны и просты — и придет время, когда наша душа заиграет всеми своими гранями, как бриллиант, и послужит Церкви ведомым Богу образом.

— В Вашем приходе больше Марф или Марий, каким путем хотели бы идти Ваши прихожане?

— Я бы хотел видеть Марф и Марий, а также Саломий, Иоанн и Сусанн… К сожалению, человечество мельчает (говорю о себе самом), и с каждым десятилетием ущербнее становятся поколения. Но замечательно то, что «земля не стоит без праведника», по русской пословице, и поэтому всякий, кто войдет в наш храм, удивится обилию в нем светлых и радостных, симпатичных лиц. Действительно, Христос преображает душу и тело человека, и когда благодать поселяется в сердце, тогда просветляется и чело. Поэтому, с одной стороны, мы, священники, прекрасно знаем немощи и свои, и окружающих, а с другой — благодарим Господа Бога за тех людей, с кем Он доводит нам встречаться. Ведь, если у тебя есть хоть сколько­-нибудь мудрости, ты в состоянии будешь учиться доброму и хорошему у каждого человека, с кем бы ни сводил тебя Его Божественный Промысл. Так вот и у нас на приходе есть дивные цветы — человеческие души, сияющие многими добродетелями. Нет, не ждите от меня, что я перечислю их имена, от этого они сразу завянут. Но, когда мы пройдем сейчас по нашим аллеям, окружающим храм, зайдем в самый храм, может быть, я Вам тихонечко покажу этих светлячков, испускающих мерное, ровное сияние смирения, чистоты, радости и любви.

— Отец Артемий, мы много говорили о том, что наполняет Церковь, о людях; а как Вы считаете, сама Церковь сегодня — это, скорее, Марфа или все же Мария?

— Самая Церковь часто представлялась древним библейским пророкам, а впоследствии и мужам апостольским величавою женою, женщиной в прекрасных одеяниях. Помните стихотворение Пушкина, которое он написал уже в зрелые годы? Поэт воспоминает о своем царскосельском ученическом периоде и говорит о том, как волновался его дух, когда он созерцал двух идолов в саду тенистом — и совершенно забывал ту благонравную учительницу, с ее величавым слогом, которая смягчала страсти учеников, хотя они, по резвости характеров, не были способны прислушиваться и постигать смысл ее речей. Многие гадают, что это за образ, и так и не могут разгадать, но мне сдается, что это есть образ Церкви, сыном которой Александр Сергеевич был и, много поплутав по задворкам, обрел в ее лоне прощение и милость.

И, безусловно, в нашем «мире бушующем», где все переменчиво, превратно, где народная молва возносит с тем, чтобы только потопить, где на наших глазах свершаются трагедии человеческих судеб и целых народов, только одна Церковь идет тихой поступью по грешной земле и раскрывает свой омофор, покров, над теми, кто желает войти и согреться ее нетленным дыханием. Церковь имеет два крыла, две руки: рука Марии воздета к небесам, рука Марфы врачует раны, кормит алчущих, спасает утопающих. И мы видим, что Церковь продолжает служение Самого Христа, Который в течение всего дня просвещал, врачевал, исцелял, а ночью уединялся для беседы с Небесным Отцом и призывал к этой молитве апостолов. Такой должна быть и мудрая человеческая душа.

Беседовала Анна Афанасьева

{mospagebreak heading=Церковь сегодня: не останется ли Марфа без Марии?&title=Вера без дел мертва, но дела без веры - тоже}

Вера без дел мертва, но дела без веры — тоже

Подбирая публикации к ведущей теме номера, мы решили поговорить с иереем Сергием Кляевым. Мы могли бы поговорить на эту тему и с другим, да едва ли не с любым священником Саратовской епархии — вопрос о том, как сочетать духовную жизнь с повседневной деятельностью, стоит перед каждым из наших батюшек, как бы ни пролегла его собственная дорога, в какой бы ситуации ни оказался он сегодня. И все же для отца Сергия, в силу некоторых особенностей его биографии и сегодняшнего служения, этот вопрос приобретает особую остроту.

— Отец Сергий, Вы — руководитель епархиального отдела по социальному служению и благотворительности, на Вас лежит ответственность за учебный центр, готовящий православных сестер милосердия и регентов, за Общество милосердия и Общество православных врачей. И Вы при всем этом еще и настоятель Крестовоздвиженского храма… Не считаете свое положение рискованным, не боитесь за массой хлопот забыть о главном, о том, ради чего существует Церковь?

— Конечно, боюсь. Это реальная проблема для меня. Я стараюсь ее решать. Но не всегда справляюсь. Грешу этим. Грешу и каюсь. Это непросто. Одни только ремонтно-строительные работы — чтоб подготовить центр к началу учебного года, чтобы принять новых воспитанниц — отнимают массу сил и времени. Но если я перестану быть священником, все мои усилия будут тщетны. Господь сказал: без Меня не можете творить ничесоже (Ин. 15, 5). Если мы не будем во всем, что мы делаем, исходить от Него, мы превратимся в каких­то менеджеров, управленцев, мы не будем ничем отличаться от директоров фирм, от руководителей светских общественных организаций. Задача Церкви — не кормить людей хлебом, а указать им путь спасения; но если есть возможность, если остаются силы, время и деньги, то нужно и хлебом накормить. Нужно помогать людям, это однозначно. Но нельзя забывать, как сатана в пустыне искушал Христа: скажи, чтобы камни сии сделались хлебами (Мф. 4, 3). А Спаситель наш ему ответил: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих (там же, 4). Если мы это забудем, произойдет действительно страшная подмена, духовная смерть.

— Для Церкви в целом это тоже реальная проблема, угроза?

— Я не хотел бы говорить о Церкви в целом, я для этого слишком мало знаю, наверное. А вот про себя я, во всяком случае, знаю точно: если я оставлю Божественную литургию и молитвенное правило и буду при этом денно и нощно спасать бомжей, наркоманов, кого угодно — я умру духовно, я погибну; а оставаясь при этом чисто внешне священником, я погублю других, людей вокруг себя. Пусть голодный останется голодным, но не услышит искаженного слова, пусть он услышит от священника подлинное слово Божие, увидит, благодаря священнику, путь спасения. Если этот голодный человек будет наставлен верно, он и духовное, и физическое спасение для себя найдет. А если священник не может наставить людей на истинный путь, может только их кормить и лечить — тогда это путь в тупик. Еще и потому, что наши силы ограничены: всех накормить, всех вылечить мы все равно не можем. И нельзя возлагать на Церковь такую задачу.

— Вы далеко не единственный врач среди священников, Ваши коллеги не раз меняли белый халат на черную рясу… а потом надевали поверх рясы халат, если это было необходимо. И всем вам, наверное, не раз задавали вопрос: а что, разве этого мало, разве это недостаточно важно — лечить людей, спасать их жизни?

— Я просто однажды понял, что есть Божия воля о человеке, и без нее бессильны все наши усилия, все методы и препараты. И что скорбь иногда посылается человеку Богом для спасения его души. Иногда бывает так, что медицина бессильна, если человек не придет к покаянию. Я не хочу сказать, что так бывает всегда, что грех, отступление от Бога — всегда непосредственная причина болезни. Но так бывает очень часто. Осознав это, я пошел служить Ему.

— И одним хорошим врачом стало меньше. Да еще каким — неонатологом, специалистом по реанимации новорожденных. Вас это обстоятельство не беспокоит?

— В некоторых случаях нужно положиться на Бога. В отделении, где я работал, осталось много хороших врачей. Господь промышляет обо всех. И любит всех, в том числе и новорожденных детей, и не оставит их без помощи.

— А как Вы представляли себе тогда свою дальнейшую священническую жизнь? Думали, что будете только служить и проповедовать? Или уже тогда были готовы к такой вот деятельности?

— В тот момент, в самом начале, я вообще никак не представлял себе дальнейшую жизнь. Было желание служить Богу, вот и все. Но сложилось вот так. Значит, нужно исполнить волю Божию.

— Но Вы рады, что воля Божия о Вас оказалась вот такой, что Вам приходится, для начала, учить молодежь милосердию, служению людям?

— Наверное, все­-таки рад. Желание служить людям — оно ведь с неизбежностью должно следовать из желания служить Богу, из любви к Нему. Заповедь о любви к Богу Самим Спасителем неразрывно связана с заповедью о любви к ближнему (см.: Мф. 22, 35–40). И наша духовная жизнь на самом деле питается нашими добрыми делами. Сделанное нами доброе дело — это и наше духовное достояние тоже. Здесь должна быть гармония. Дела и молитва — это как два крыла у птицы. Если она будет махать одним, а другим не будет, вряд ли она взлетит.

Девушки к нам в Учебный центр преподобномученицы великой княгини Елисаветы приходят очень разные, но большинство — с искренним желанием помогать людям. (Меня это не удивляет — когда я работал врачом, я постоянно наблюдал это желание, это искреннее сострадание у наших рядовых медсестер). Эти воспитанницы легко принимают неизбежные ограничения в личной свободе, тот распорядок дня, который у нас заведен, и дальнейшие их судьбы складываются, как правило, благополучно. Некоторые наши абитуриентки приходят к нам, не совсем понимая, что такое наш учебный центр, чем он отличается от обычного медучилища. Мы их берем. Но предупреждаем, что в дальнейшем им предстоит внутренне перестроиться, понять, что такое вера, Церковь, молитва. И они соглашаются, они идут на это, и ценой невидимых миру, но на самом деле очень больших внутренних усилий становятся верующими, церковными людьми. А некоторым приходится объяснять, что они ошиблись дверью. И расставаться. Такое тоже бывает. Главное — мы верим, что наши девушки не будут безразличны к людям никогда, что они не оставят без помощи привезенного в больницу бомжа, потому что он для них — такой же человек, как и любой другой.

— Ваши коллеги из Общества православных врачей вот уже шесть лет подряд абсолютно бесплатно, в свои выходные выезжают в глубинку (зачастую — туда, где не ступала нога врача) и ведут там благотворительные приемы. И говорят — причем, в один голос — что это их духовная потребность. Вы как-­то можете это объяснить? Они ведь все и так более чем востребованы, много работают, много делают для людей.

— Они работают в хороших клиниках, на ответственных и престижных должностях, но у их пациентов есть какие-­то возможности, есть выбор — пойти к ним или к кому-то другому. А там, в глубинке, их ждут люди, которым только они и могут помочь. У некоторых из этих людей нет денег, чтобы до райцентра доехать. Наши врачи там, случалось, экстренные операции детям делали. Конечно, это дает им огромную духовную радость. Дающий нищему не обеднеет — это сказано в Притчах Соломоновых (28, 27). Он, напротив, станет богаче.

— Епархиальное Общество милосердия численно невелико, всего несколько десятков людей. Вас это не огорчает? Вы не считаете, что этих людей должно быть больше, коль скоро намного больше называющих себя православными?

— Нет, не огорчает. У нас 120 человек в списке, костяк — те, кто работает постоянно, в течение нескольких лет, действительно невелик, а что касается остальных — у каждого из них свои обстоятельства, семьи, близкие, у них не так много возможностей на самом деле. Они адекватно оценивают свои силы, и если они могут хотя бы раз в неделю несколько часов подежурить в больнице возле прооперированного ребенка-­сироты — это уже очень хорошо. Это ведь очень важно — не поддаваться ажиотажу, сохранять трезвость и брать на себя ровно столько, сколько можешь унести. Если мы будем брать на себя больше, чтобы показать, какие мы замечательные, потом все это неизбежно развалится. Нужно четко понимать, чего именно мы хотим: исполнить завет Христов или продемонстрировать бурную деятельность.

— Один мой знакомый настоятель каждый год Прощеным воскресеньем буквально со слезами просит прощения у прихожан — за то, что, будучи занят, как он выражается, «деньгами, досками, шифером и выстраиванием отношений с пожарной охраной», не может оказывать должного внимания каждому человеку, быть в полном смысле духовным отцом…

— Он, скорее всего, замечательный пастырь на самом деле. У меня до слез дело не доходит, но какое-­то чувство вины перед людьми, чувство неисполненного долга, конечно, есть. Стараюсь не забывать, стараюсь помочь, позвонить, спросить, как дела — особенно если у человека ситуация тяжелая — но на все, что нужно, меня не хватает, конечно. Однако мне кажется, что прихожане меня понимают. Они меня очень поддерживают и постоянно помогают храму. Храм маленький, приход небольшой, но стоит попросить что-­то сделать — убраться, отремонтировать — рабочие руки тут же находятся. И ведь это не только практическая, это и духовная поддержка тоже. Как любое доброе дело.

Беседовала Марина Бирюкова

{mospagebreak heading=Церковь сегодня: не останется ли Марфа без Марии?&title=Под покровительством обеих святых}

Под покровительством обеих святых

В Москве, на Большой Ордынке есть особая обитель, освященная во имя обеих вифанских сестер: Марфо-Мариинская. Это не монастырь; это обитель милосердия, объединяющая православных христианок, увидевших свое призвание именно в этом: соединить служение труженицы Марфы и молитвенницы Марии.

Марфо-Мариинская обитель милосердия была создана великой княгиней Елизаветой Феодоровной Романовой после трагической гибели ее супруга, Cергея Александровича, в 1909 году. В своем письме русскому императору, Николаю Александровичу, преподобномученица Елисавета писала: «…многим кажется, что я взяла неподъемный крест и либо пожалею об этом и сброшу его, либо рухну под его тяжестью. Я же приняла это не как крест, а как дорогу, полную света, которую указал мне Господь после смерти Сергея и стремление к которой уже много­много лет назад появилось в моей душе. Не знаю, когда — кажется, мне с самого детства очень хотелось помогать страждущим…». Устав обители был выработан самой настоятельницей, а посвящение обители евангельским сестрам Марфе и Марии раскрывало сущность служения сестер милосердия, которые не становились монахинями — для них существовал специальный утвержденный Святейшим Синодом Марфо-Мариинский устав. Сестры были призваны: «помогать больным и бедным, утешать находящихся в горе и скорби» (из Устава обители).

В 1914 году в обители находилось 97 сестер, из них, как сказано в брошюре, изданной в 1914 году: «27 — певчих и церковниц (они же работали в рукодельной), 26 — медицинских, 6 — в аптеке, 3 — в приюте, 5 — в трапезной и 5 просфорниц». Деятельность обители была широка и разнообразна: больница, амбулатория и аптека для бедных, приют для девочек-­сирот, посещение больных, престарелых, одиноких людей на дому, помощь нищим и бездомным, школа для неграмотных женщин и девушек, квартира для бедных работниц и курсисток, которые не могли сами снять жилье. Для духовного окормления сестер великая княгиня Елизавета Феодоровна пригласила полкового священника своего подшефного полка протоиерея Митрофана Сребрянского, который служил в обители до ее закрытия и своего ареста в 1926 году. Храм, освященный во имя двух святых вифанских сестер, находился в том же здании, что и больница — больные, неспособные передвигаться, могли слышать богослужение. Сестры Марфо-Мариинской обители были хорошо известны в Москве — страждущим они несли не только практическую помощь, но и духовное утешение. Они учили людей молиться и уповать на Господа.

О современной жизни Марфо-Мариинской обители милосердия нам рассказала ее настоятельница инокиня Екатерина (Позднякова):

— Возрождение Марфо-Мари­инской обители милосердия началось в 1992 году, когда постановлением столичного правительства архитектурный комплекс Марфо-Мариинской обители был передан Московской Патриархии. У нас большие надежды на то, что детище преподобномученицы великой княгини Елисаветы Феодоровны станет, как и прежде, центром милосердного служения в России.

На сегодняшний день в обители десять сестер, это очень мало. Но мы надеемся, что дела милосердия привлекут к себе добрых людей, и количество сестер нашей обители будет увеличиваться.

Главным отличием служения наших сестер милосердия от всякого другого вида благотворительности является то, что для сестры из нашей обители помощь ближним не является самоцелью. Ее цель служить Богу через служение ближним. И в строгом смысле нельзя отделить духовную жизнь сестер от их социального служения, ведь ни для кого не секрет, что, ухаживая за больными, помогая обездоленным, мы больше пользы приобретаем для себя, чем оказываем пациентам.

Если говорить о распорядке дня сестер, он схож с уставом обычного общежительного монастыря. Сестры участвуют в богослужениях, совершают общее молитвенное правило, для сестер, не занятых на послушании, обязательным является присутствие на общих трапезах с чтением святых отцов.

Что касается нашей практической деятельности — начинаем мы с самого необходимого, с помощи тем, кому без милосердного участия не обойтись. И прежде всего — это дети-сироты и из неблагополучных семей. В нашем детском приюте при обители воспитывается 16 девочек, с двух до пятнадцати лет. Старшие воспитанницы учатся в Свято-Елизаветинской гимназии, которая тоже находится при Марфо-Мариинской обители, всего в ней учится 140 детей. А малыши получают обучение прямо в приюте, к ним приходят педагоги.

В медицинском центре «Милосердие», который располагается на территории обители, дети, страдающие ДЦП, проходят бесплатную реабилитацию. Этот центр действует только год, но через него прошли уже 200 детишек. «Милосердие» располагает профессиональными специалистами, владеющими новыми методиками по реабилитации детей с таким заболеванием. Также у детей есть возможность проходить занятия на современных тренажерах.

Есть больные люди, которые ждут наших сестер на дому, так же, как это было и при великой княгине. Мы опекаем престарелых, инвалидов и надеемся, что это направление будет развиваться и станет одним из приоритетных, как этого и хотела великая княгиня.

Также на территории Марфо-Мариинской обители работает служба помощи людям, попавшим в трудную жизненную ситуацию. В нее обращаются люди с проблемами, которые им тяжело решить в одиночку: остались без жилья, украли деньги или документы, необходимо срочно купить лекарства, устроить в больницу, приобрести билет на поезд и другое. Конечно, предварительно каждый случай проверяется. Сотрудники этой службы пытаются помочь каждому, кто действительно нуждается. Здесь же работает телефон доверия Службы милосердия, на который стекаются все вопросы социального характера и просьбы о помощи. Сотрудники-­операторы службы отвечают на вопросы людей, помогают решить их проблемы. Иногда человеку нужна консультация психолога или священника; а если ситуация сложная, и необходима дополнительная помощь, то звонки направляются в организации и социальные службы, которые помогут конкретному человеку найти выход. Здесь же работают координаторы добровольческого движения «Милосердие», сейчас в этой службе безвозмездно помогает своим ближним более 1000 добровольцев.

В нашей обители функционирует Ассоциация сестричеств сестер милосердия Русской Православной Церкви, в которую входят все пожелавшие зарегистрироваться сестричества. Сестричеств в стране немало, но не всем удается организовать работу этого направления правильно, поэтому должны помогать те, у кого больше опыта. Мы можем многое подсказать.

С 1 июня у нас открылись курсы «Я не одна» для одиноких беременных женщин, которые попали в кризисную жизненную ситуацию.

Люди, которые приходят в обитель, с удовольствием посещают дом-­музей великой княгини Елизаветы Феодоровны. Он располагается в ее бывших покоях, которые максимально восстановлены. В музее представлены уникальные экспонаты: вещи, принадлежавшие великой княгине, сестрам обители, духовнику обители протоиерею Митрофану Сребрянскому. Воссоздана обстановка приемной великой княгини, ее молельная. Сейчас проводится работа над пополнением коллекции музея.

На всей территории обители есть места, которые обязательно захочется посетить. Покровский храм, подземный храм-усыпальница Небесных сил и всех святых, церковь Марфы и Марии. В Покровском храме находятся частицы мощей преподобномучениц великой княгини Елизаветы Феодоровны и инокини Варвары, преподобноисповедника Сергия Сребрянского (отца Митрофана, который, вернувшись из ссылки, принял со своей матушкой в конце жизни монашеский постриг). Также в скором времени у нас появится частица мощей преподобноисповедника Гавриила Мелекесского, который после ареста и гибели великой княгини служил в Марфо-Мариинской обители.

Сейчас богослужения в обители совершаются ежедневно. По вторникам у нас служатся молебны «Об умножении любви» и проходят беседы, которые проводят священники для прихожан, добровольцев и сестер милосердия.

Записала Анна Афанасьева

{mospagebreak heading=Церковь сегодня: не останется ли Марфа без Марии?&title=Вопрос сугубо личный}

Вопрос сугубо личный

Рассуждая о том, не останется ли Марфа без Марии, не останемся ли мы всем церковным народом без благой части, мы склонны почему-то забывать об одном простом и довольно банальном обстоятельстве: это зависит от каждого из нас.

Есть ведь вещи, которые зависят только от самого человека, только от его внутреннего выбора, и ни от чего, ни от кого более. Но именно этих вещей, то есть этих ситуаций, разрешаемых только нами самими и более никем, мы сознательно или бессознательно побаиваемся. Рассуждать о том, что зависит не от нас, что снаружи — нам как­то легче, хотя иногда и горько.

Меж тем этот вопрос — благую часть избираешь или заботишься о многом, о главном при том забыв,— совершенно необязательно связывать с церковной организацией, с сегодняшней деятельностью Церкви, со всеми ее делами, проблемами и бедами.

Этот вопрос проходит через всю нашу жизнь. Каждый наш день, каждый час, минута задают нам этот вопрос.

Слово «некогда» — одно из наиболее часто произносимых современным человеком слов. Люди в той или иной мере верующие, однако же не осознавшие еще необходимости ежедневной молитвы, чтения Священного Писания, участия в богослужении, в таинствах, очень часто объясняют свою пассивность именно этим: «В церковь? Ой, да что-­то все некогда. Молиться? Утром совсем некогда, а вечером — пока посуду перемою…». Это не удивительно, поскольку они, вот именно, не осознают необходимости. Но ведь это полусознательное «некогда… время… работы еще столько…» постоянно присутствует и в нас, людях, казалось бы, воцерковленных. Вы заметили, как быстро и организованно мы покидаем храм сразу после богослужения? Если задерживаемся, то именно для того, чтобы что-­то сделать: провести урок в воскресной школе, например, или почистить подсвечники. А таких, которым просто не хочется уходить, хочется еще хоть немного побыть на месте трапезы Христовой, у Его ног… таких прихожан совсем немного почему-то. И автор этих строк ряды пока не пополнил.

Наша торопливая озабоченность связана не только с работой, не только с тем или иным долгом. Она связана с множеством других наших зависимостей, внешних пленений, зацепок, лишающих нас целостности, разбирающих на куски. Холодно. Мокро. Жарко. В семье конфликт. На работе кризис. Бензин подорожал. Ремонт надо делать. На пляж хочется, больше не хочется никуда.

Нам почему-то очень трудно, невероятно трудно по-настоящему, глубоко, сердцем и сознанием понять: работа, какова бы она ни была,— это временное. Условия жизни, как бы они нас ни терроризировали, тоже. А Евхаристия — она для вечности. Близкие требуют нашего внимания, подчас очень большого, особенно если это дети или больные старики — да; но жизнь наших близких совершенно непосредственно зависит от того, будем ли мы христианами в реальности. Как нам трудно это понять! Даже и при искреннем, казалось бы, желании у нас не получается перестроить свою внутреннюю организацию — поставить Евхаристию в центр, чтобы все остальное отсчитывать от нее. Конечно, это следствие грехопадения. Но о столь глубоких богословских вопросах я не стану рассуждать, не мое это дело. Мое дело — такое же, как у всех нас, грешных: пытаться как-­то себя перестраивать, переворачивать, ставить с головы на ноги.

Вопрос вовсе не в том, быть деятельным или не быть. Можно и нужно быть сколь угодно деятельным, если эта деятельность на благо людям, обществу, стране и уж тем более — на благо Церкви. Беда не в деятельности. Беда, если эта деятельность занимает у нас внутри — там, где все, как уже сказано, зависит только от нас самих — неподобающее ей место.

Вопрос: «Не останемся ли мы все без благой части?» — вполне можно заменить вопросом: «Не пренебрегаю ли ею я сам?». Конкретнее: пытаюсь ли я молиться по-настоящему, всем сердцем? Насколько серьезно я готовлюсь к исповеди? Понимаю ли я, что благая часть воистину не отнимется (см.: Лк. 10, 42), никто у меня ее не отнимет — разве что я сам ее оттолкну? Даже если кругом сплошное духовное оскудение и охлаждение — моей собственной жизни во Христе это не помеха, а может быть, даже наоборот. Хотя это страшно, конечно, не приведи Господь. Такие парадоксы.

Однако если говорить о Церкви в целом, о церковном организме — нам нужно понять, наконец, насколько мы друг от друга зависим, иными словами — сколько мы на самом деле можем друг для друга сделать. Стереотип мирского сознания заставляет нас воспринимать самих себя как сторону пассивную, либо облагодетельствованную, либо — чаще — страдающую от кого-то вышестоящего. И это сказывается, для начала, на восприятии приходского священника. Он должен сделать для нас все: и просветить, и утешить, и вдохновить, и поддержать, и организовать, и беда, если у него это по тем или иным причинам не получается. Отчасти такое отношение оправдано, конечно: раз он — отец, то мы для него — дети, даже если по возрасту годимся ему в родители. Но в том­-то и дело, что дети мы уже большие. И просто обязаны взять на себя ответственность и за отца тоже. За его внутреннее состояние, в частности. Мы в силах понять, поддержать и утешить его там, где он, выражаясь на современном сленге, «не догоняет». Он колоссально зависит, на самом деле, от духовного состояния своих прихожан, от их искренности и внутреннего усердия. Он не упадет ни в каком смысле этого глагола, если они будут изо дня в день его поддерживать. И если пойти от приходского священника вверх по лестнице церковной иерархии, то там то же самое. Связь не рвется — иерархи Церкви зависимы от нас. От того, насколько мы понимаем, что время, проведенное у ног Христа,— это отнюдь не потерянное время, а напротив, время обретения вечности. От того, насколько мы склонны, по духовной немощи своей, убегать от Него в деятельность, хотя бы даже и полезную. Разве не полезно, например, помыть в своем храме окна или почистить картошку в трапезной? Полезно, кто же спорит. Но это полезность сиюминутная. Завтра не будет ни этих окон, ни картошки, а вечность будет. Позаниматься с детьми, провести для них экскурсию по храму — перспективнее, но от чего здесь зависит результат — то, что останется в детских сердцах? Это зависит от того, насколько внимательно мы сами слушаем Учителя.

То есть от того, от чего на самом деле зависит вся наша жизнь. Но мы почему-то никак этого не осознаем.

Марина Бирюкова

{mospagebreak heading=Церковь сегодня: не останется ли Марфа без Марии?&title=Соединить молитву и труд (из проповеди Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла)}

Соединить молитву и труд

Из проповеди Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла за Божественной литургией в Свято-Успенской Почаевской Лавре (август 2009 года)

<…> Когда мы литургически, церковно празднуем дни, связанные с памятью Богоматери, то читаем всем хорошо известное Евангелие от Луки, повествующее о том, как Господь посетил дом Своих друзей, где были две сестры — Марфа и Мария. Марфа заботилась об угощении, как всегда бывает, когда дорогой гость приходит в дом, а Мария слушала то, что говорит Спаситель. Вознегодовала Марфа на младшую сестру свою Марию и сказала Господу: Скажи ей, чтобы помогла мне. Он же ответил: Ты заботишься и суетишься о многом... Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее (см.: Лк. 10, 40–42).

Почему в день, когда мы вспоминаем Божию Матерь, читается Евангелие об этих двух женщинах? В конце этого Евангельского чтения есть небольшое добавление из другой части Евангелия от Луки, повествующее о том, как некая женщина воскликнула громким голосом: Блаженно чрево, носившее Тебя, и сосцы, Тебя питавшие (Лк. 11, 27), но основная часть Евангельского чтения посвящена Марфе и Марии. И ответ вот в чем: Господь не осудил Марфу, Он не сказал: «Марфа, ты неправильно поступаешь, ты не должна была готовить этого угощения; права Мария, которая Меня слышит». Он не осудил Марфу, потому что осудить не мог — ведь женщина от чистого сердца готовила эту трапезу, вкладывая в свой труд всю душу. Он только сказал — и Марфе, и Марии, а через них и всем нам — что главное и единое на потребу перед лицом вечности, в масштабах всей человеческой жизни — это Слово Божие.

А читаем мы о Марфе и Марии в день, когда прославляем Божию Матерь, потому, что Дева Мария в Самой Себе соединила и Марфу, и Марию, но соединила так, что Мария всегда первенствовала, но и Марфа шла своим путем в Ее жизни, ибо Божия Матерь была призвана к тому, чтобы заботиться и о старце обручнике Иосифе, и о Своем возлюбленном Сыне, и эта забота была связана с трудами. Она была Матерью, Она созидала семью, Она заботилась, Она трудилась, но эти труды никогда не заслоняли единого на потребу, и мы знаем, что в самый страшный момент Своей жизни, когда Она стояла у Креста, то слышала слово Своего Сына, который вручил Ей в лице Иоанна, возлюбленного ученика Своего, всех Своих учеников и всю Свою Церковь; вручил для того, чтобы Церковь Божия повторяла в своих трудах, в своем служении то, что совершала Богоматерь, соединяя молитву, веру и труд.

В этом соединении — весь смысл нашего земного существования, высочайшая ценность человеческого бытия. В этом соединении — осуществление Божией заповеди, и когда люди эту заповедь осуществляют, они обретают радость при самых тяжких внешних обстоятельствах, обретают духовную силу, обретают спасение.

<…> А что же бывает, когда люди разделяют два этих идеала — веру и труд? Что бывает, когда люди возлагают надежду на свой труд, на свое умение и образование, на науку, на деньги, на организацию, на силу; когда они считают, что вера — это частное дело человека? «Ты там у себя дома можешь делать все, что хочешь. Хочешь — молись, хочешь — не молись; хочешь — живи по Божиим законам, а хочешь — греши. Ты свободен, наслаждайся своей свободой; но трудись, потому что без труда денег у тебя не будет, а не будет денег — не будет наслаждения, не будет радостей жизни, и ты загубишь свою жизнь».

Мы знаем, к чему приводят попытки строить обеспеченную, счастливую и даже справедливую жизнь без Бога. Мы все с вами вышли из советского прошлого, по крайней мере, люди среднего и старшего поколения. Мы помним, как великая страна, напрягая все свои силы, перемалывая человеческие ресурсы и ресурсы, данные Богом, пыталась построить общество богатое, справедливое, процветающее, но без Бога. И ничего не получилось: никакие ресурсы и никакая сила человеческая оказались неспособны создать то счастье, о котором люди мечтали и во имя достижения которого сложили головы миллионы людей. Этот страшный исторический опыт является свидетельством того, как любые усилия построить Вавилонскую башню без Бога обрушивают и башню, и человеческие жизни.

Сочетание веры и труда, сочетание неба и земли, сочетание духовного, вертикального измерения жизни и горизонтального измерения нашей повседневности, образуя крест, указывает человеку, обществу, народам, государствам, всему миру путь, по которому нужно идти.

Журнал "Православие и современность" №19 (35), 2011 г.