Преосвященный Афанасий (в миру Андрей Лазаревич Корчанов) родился в 1746 году в Лебединской слободе Сумской провинции, в семье разночинца (по другим данным — в 1745, в селе Рябушки Харьковской губернии, из дворянского рода). Наукам он обучался в Киевской духовной академии, которую успешно окончил в 1777 году, и был оставлен в ней учителем латинской грамматики. 1 июля 1778 года Андрей Корчанов принял монашеский постриг. Более 20 лет иеромонах Афанасий исправно служил в Киевской духовной академии. Это были годы, когда Киевскую митрополичью кафедру занимали известные деятели екатерининской эпохи Гавриил (Кременский) и Самуил (Миславский).

Иеромонах Афанасий имел особое доверие владыки Самуила, которое заслужил деятельным участием во всех академических преобразованиях, предпринятых митрополитом. В разные годы Афанасию поручали преподавать поэзию, риторику, французский язык и философию. В 1793 году он становится префектом, два года спустя — вице-ректором Академии. Одновременно со службой в Академии с 1793 года Афанасий управлял делами Козелецкого Георгиевского монастыря, а 10 июня 1797 года его определили в игумены Киево-Выдубицкой обители. Митрополит Иерофей (Малицкий), сменивший на Киевской митрополичьей кафедре Самуила, также благоволил к Афанасию — в 1798 году он посвятил его в сан архимандрита. 21 марта 1799 года архимандрит Афанасий назначен ректором Черниговской семинарии и настоятелем Елецкого монастыря.

В Черниговской епархии под началом видных иерархов Русской Православной Церкви Виктора (Садковского) и Михаила (Десницкого) архимандрит Афанасий прослужил 12 лет.

По указу Св. Синода 5 сентября 1811 года его вызвали в Петербург, где 15 сентября он был хиротонисан во епископа Пензенского и Саратовского.

В Пензенскую епархию архимандрит Афанасий прибыл в конце октября 1811 года. Начало его архипастырского служения совпало с суровыми испытаниями: в июне 1812 года многотысячные полчища иноземцев вторглись в Россию.

В мощном подъёме национального самосознания, охватившем тогда всё российское общество, важнейшую роль сыграла Русская Православная Церковь. Духовенство первым из гражданских сословий отозвалось на Высочайший манифест об образовании народного ополчения.

По всей стране развернулось широкое патриотическое движение. В Пензенской епархии, как свидетельствует современник, «каждый, забыв о собственных делах, помышлял только о средствах отвратить опасность, угрожавшую Отечеству. Граждане и служащие, поселяне и ремесленники охотно принимались за поспешное исполнение назначаемых им от правительства поручений. На площадях и улицах народ громогласно изъявлял своё усердие, восклицая: «Пусть ведут нас всех против общего врага, да повелит милосердный Государь всех нас вооружить!». Все и каждый несли в дар Отечеству что могли, не почитая своего усердия каким-либо особенным отличием или заслугою».

Самое деятельное участие в сборе средств на нужды армии приняло и епархиальное духовенство. По распоряжению Афанасия в церквах установили жертвенные кружки «для добровольного на сей предмет подаяния», а часть кошельковой суммы предписано было доставить в консисторию «на одежду и продовольствие ратников, оказавших своё желание на защищение Отечества». Сам владыка сделал «единовременное приношение» в 1000 рублей. Его примеру охотно следовали священнослужители. Так, только за сентябрь 1812 года духовенство села Донгуз перечислило в фонд пожертвований 139 рублей, из села Новой Жуковки поступило 109, из Юловой Мазы — 105, из Хвалынска — 325 рублей. Протоиерей города Кузнецка Фёдор Молдавский для сбора пожертвований по сёлам уезда командировал священника Иона Кузнецкого, который собрал более тысячи рублей. Чембарский священник Василий Трифонов собрал 65 рублей среди своих прихожан. Всего жители Пензенской и Саратовской губерний выставили более 14 тысяч ратников и пожертвовали на формирование ополчения около 1 миллиона рублей, не считая затрат на помощь больным, раненым и беженцам, на сбор и приобретение вооружения, амуниции, тягловой силы и продовольствия. В этом благом и праведном деле немалая заслуга принадлежала лицам духовного звания.

Ещё более значимыми были результаты их деятельности по развитию и поддержанию в народе высокого морального духа, патриотических чувств и веры в победу. Священники, диаконы, простые монахи и даже низшие церковнослужители, кроткие и скромные в обыденной жизни, в годину тяжких испытаний превращались в пламенных проповедников, в героев святого долга. В храмах, на улицах, на площадях — повсюду, где собирались люди, священнослужители выступали с патриотическими проповедями, речами и наставлениями. Священник города Краснослободска Фома Меликов, призывая сограждан встать на защиту Родины и православной веры, говорил: «Граждане, вот француз взошёл в нашу Россию. Сказывают, где бы он ни шёл, везде жгёт и грабит; сказывают, что он злодей. Как же нам не ополчиться, как не вооружиться — целые города российские лежат покрытые пеплом… Что же нам после таковых опасностей остаётся? Унывать? Отчаиваться? Отдаться на волю тирана, приняв его оковы? Нет, нет, любезные соотечественники! Достойный сын Родины скажет: «Разорви грудь мою, сердце моё — вот оно! Но я не умру, не омыв меча своего в крови твоей, не распылив полчища твои и не уничтожив дерзостных замыслов твоих и завоеваний».

Под воздействием подобных речей и призывов многие шли в ополчение, на службу в лазареты, оказывали помощь беженцам, жертвовали деньги, собирали для армии снаряжение и продовольствие. Десятки и сотни добровольцев осаждали начальников ополчений, требуя зачисления их в народную армию. И хотя в ратники отбирались, как правило, мужчины от 17 до 50 лет, имелись многочисленные случаи, когда более старшие или подростки 13 — 16 лет добровольно шли в ополчение. Так, балашовский житель шестидесятитрёхлетний Пётр Гаврилов, участник русско-турецкой войны 1787 — 1791 годов, поступив в ополчение добровольцем, водил партию рекрутов на фронт, активно участвовал в изгнании французов из России. Многие матери просили принять в ратники их сыновей. «Государственная надобность призывает молодое поколение на защиту нашего Отечества, — писала предводителю дворян Саратовского уезда вдова коллежского советника Мария Бутковская. — Я имею сына Константина Ефимовича Бутковского; он живёт здесь, в Саратове. Я вас, милостивый государь, покорнейше прошу сына моего в настоящую надобность в Пензенское ополчение к отправлению поместить, о чём ему ныне же дать знать». То же происходило и при наборе рекрутов. «Радость была написана на лицах тех, на коих пал жребий, — отмечал в своих воспоминаниях Ф. Ф. Вигель. — Семейства их, жёны, матери осыпали их ласками, целовали, миловали, дарили чем могли. «Голубчик, ведь ты идёшь за нас да за Божие дело», — повторяли они».

В Саратовской губернии начало богослужениям о даровании победы российскому войску было положено 3 июля 1812 года: городское духовенство в присутствии губернского начальства и при многочисленном стечении народа совершило в Крестовоздвиженской церкви коленопреклонённое молебствие о «испрошении от Всевышнего Творца на побеждение неприятельских войск помощи». А с середины ноября в епархии, по определению архиерея, стали служить регулярные молебны Пресвятой Богородице, которая в трудные для России годы непостижимым и неведомым образом всегда оказывала осязаемую помощь православному русскому народу. Вот как обосновывал своё решение Афанасий: «Известно соделалось нам, что многие Божией Матери, Преблагословенной Деве Марии, почитая Ея единым непостыдным представительством и ходатайством к Богу, единою непреодолимою помощью, защищением и покровительством христианского рода во всех нуждах, и полагая всю свою надежду и упование на матернее Ея благоутробие во отвращение окружающих ныне и снедающих всех нас и каждого печалей, — возносят молебное пение, мы, сердечнейше желая, чтобы оное во всей пастве нашей с толикою ж верою и упованием единодушно и единогласно возносилось, предлагаем, паче же и молим пастырски всех духовных, кроме отпеваемого по предписанию Святейшего Синода в воскресный день Господу Богу молебствия, отпевать и многомощнейшей представительнице нашей молебствие, положенное в требниках о нашествии варвар, а где оного нет — обыкновенное молебное пение, хотя однажды в седьмице, кто в какой возможет или восхощет день».

В это же время в Саратове произошло событие, которое всколыхнуло весь город и вскоре стало известно далеко за его пределами. Саратовцы обрели чудотворную икону Спаса Нерукотворного. Когда и как эта икона оказалась в Саратове, в точности неизвестно. По одной из версий она являлась списком с образа Спаса Нерукотворного, выполненного на стене Троицкого собора Сергиевой лавры знаменитым иконописцем Андреем Рублёвым. Список, сделанный по заказу стрельцов, они привезли с собою в новозаводимую крепость Саратов и поместили в сооружённом здесь храме во имя Спаса Нерукотворного. Хранили его как самую дорогую святыню, передавая из поколения в поколение. С возведением в 1695 году каменной соборной церкви во имя Св. Троицы образ Спасителя поставили в соборе, где он и находился до 1812 года. В этом году к соборному священнику явился приказчик рязанского купца Якова Михайлова и сообщил, что хозяин его, чудесным образом исцелившись от опасной болезни, велел отыскать в Троицком соборе образ Спасителя, отслужить перед ним благодарственный молебен и изготовить для образа сребропозлащённую ризу. Образ, находившийся над южной наружной дверью собора, внесли в церковь и отслужили молебен. Слух о чудотворной иконе моментально разнёсся по городу. С тех пор не одна тысяча саратовцев испытала на себе благодатную силу Спаса Нерукотворного — благодарственные молебны и акафисты служили непрерывно.

В январе 1813 года в Пензенской епархии получили долгожданное известие об изгнании Наполеона из России. Во всех городах и сёлах отслужили благодарственные молебны, повсюду состоялись торжества и празднества. Однако до окончательного разгрома врага оставалось ещё полтора года.

Лето 1813 года Афанасий провёл в поездке по епархии — посетил многие места и имел многочисленные встречи с пасомыми. В беседах, проповедях и наставлениях владыка обращал особое внимание на то, чтобы донести до сознания и сердца каждого, сколь важен заграничный поход русской армии для сохранения свободы и независимости России и сколь необходимо продолжать помощь и содействие русским войскам в их освободительной миссии в Европе.

В Саратов архиерей прибыл 6 июня. В течение недели он служил в Троицком соборе, посетил все церкви, говорил проповеди, встречался с жителями города. Это был первый его визит в Саратов. Городской благочинный протоиерей Н. Г. Скопин, выражая общее мнение об архиерее, в своём дневнике записал: «Старец сей, именуемый Афанасий Сковорода, весьма добр и умён, но по старости за свитою мало смотрения».

20 июля 1814 года саратовцы вновь торжественно и радушно встречали архипастыря — предстояло заложить новый Спасо-Преображенский мужской монастырь.

Прежняя обитель, издавна находившаяся у подножия Соколовой горы, в июне 1811 года, как уже отмечалось, почти полностью выгорела. Возбуждение ходатайства о её восстановлении было одним из первых начинаний владыки Афанасия на Пензенской архиерейской кафедре. Так как у города средств на возобновление монастыря не оказалось, владыка отправил настоятеля Савву в Петербург искать помощи и содействия у Св. Синода. Обер-прокурор князь А. Н. Голицын живо откликнулся на просьбу пензенского епископа. По его представлению Александр I повелел восстановить монастырь за счёт строительного по государству капитала и приказал министру внутренних дел подготовить проектно-сметную документацию. Узнав о таком решении, Афанасий обратился к саратовскому губернатору А. Д. Панчулидзеву с просьбой отвести под монастырь участок из свободных выгонных земель, лежащих в 3 верстах от города. «Если будет возможность отвесть помянутое место, — писал владыка Афанасий, — то кроме потребной под монастырское строение земли, снабдить сей сколько можно и окружною землёю, без которой монастырь будет в крайнем стеснении и могут возникать между монастырём и людьми, имеющими прикосновенную землю, ссоры и тяжбы». В мае 1812 года губернатор уведомил министра внутренних дел, что, согласно предложению епископа Афанасия, монастырь решено строить заново и вне города. Спустя год в Саратове стало известно, что под руководством Луиджи Руско в строительном комитете министерства внутренних дел изготовлена проектно-сметная документация и на строительство монастыря выделено 184779 рублей. Ещё через год, в начале марта 1814 года, в городе была сформирована специальная комиссия, которой предстояло контролировать ход строительных работ. По этому поводу «в старом погоревшем монастыре служен был молебен и многолетие пето Государю и Св. Синоду», — записал в дневнике Н. Г. Скопин. Земельный участок в 11 десятин 2300 сажен отмежевали в мае 1814 года. Теперь уже ничто не препятствовало началу строительства.

22 июля 1814 года в Троицком соборе был отслужен торжественный молебен и под колокольный звон совершён крестный ход к тому месту, где в этот же день владыка заложил соборный храм во имя Преображения Господня — началось возведение нового монастыря.

В последующие годы владыка Афанасий уделял пристальное внимание как ходу строительства, так и благосостоянию обители. Он возглавлял комиссию по строительству монастыря, неоднократно обращался с запросами и ходатайствами в Св. Синод и Сенат, защищал монастырские интересы перед губернским начальством.

Стараниями архиерея Спасо-Преображенский монастырь в мае 1816 года из заштатного был возведён во второклассный; штаты (17 человек) и оклад (2610 рублей) перевели из упразднённого переяславского Вознесенского монастыря Полтавской епархии, отсюда же в ноябре 1818 года иеромонах Иероним и иеродиакон Иннокентий доставили всю церковную утварь, ризницу и другие вещи. С повышением статуса саратовского монастыря его настоятеля Савву по рекомендации владыки Афанасия посвятили в сан архимандрита — это произошло в Петербурге в мае 1816 года.

А в ноябре предыдущего года Преосвященный Афанасий просил губернское начальство выделить монастырю 22 десятины 2046 сажен дополнительной земли, впусте лежавшей к северу и западу от ранее отмежёванного участка. В этот раз А. Д. Панчулидзев повёл себя крайне некорректно — в течение года никак не реагировал на обращение архипастыря. По всей видимости, губернатор пошёл на поводу у влиятельных купцов-старообрядцев, имевших земельные участки вблизи предполагаемых новых владений монастыря, а такое соседство вряд ли могло их устроить. И лишь когда архиерей отправил жалобу на бездействие губернского начальства в Св. Синод, саратовский губернатор в октябре 1816 года переправил запрос владыки Афанасия в Городскую думу, решение которой нетрудно было предугадать: старообрядцы имели там весьма сильные позиции. Проигнорировав аргументы епархиального начальства и не предоставив сколько-нибудь серьёзных обоснований, Саратовская городская дума посчитала невозможным удовлетворить просьбу преосвященного. Это решение А. Д. Панчулидзев переслал в Пензу, присовокупив от себя, что без согласия думы он не может отдать распоряжение о выделении монастырю дополнительной земли.

Епископ Пензенский и Саратовский вновь обратился к Св. Синоду и поручил архимандриту Савве, находившемуся в то время в Петербурге, искать содействия высших духовных и светских органов. Дело закончилось тем, что Св. Синод, поддержав ходатайство владыки Афанасия, передал все материалы в Правительствующий Сенат, который в августе 1818 года своим указом предписал Саратовскому губернскому правлению выделить Спасо-Преображенскому монастырю просимые им 22 десятины 2046 сажен дополнительной земли. В октябре 1818 года земельный участок, включавший 14 десятин 721 сажень леса и 8 десятин 1325 сажен пустоши, перешёл в монастырское владение. В истории Спасо-Преображенского мужского монастыря это был, пожалуй, единственный крупный инцидент с местными гражданскими властями, инцидент, который существенно повлиял на отношение Афанасия к старообрядцам.

В 1813 — 1814 годах владыка столь же решительно и настойчиво отстаивал монастырские рыбные угодья от необоснованных притязаний колонистов и солевозчиков Саратовского уезда. И опять дело дошло до Сената, вынесшего окончательный вердикт также в пользу монастыря: «Оставить помянутый монастырь в спокойном и неприкосновенном владении рыбными ловлями во всех тех урочищах, кои ему Казённою палатою отданы были во исполнение указов — именного Высочайшего 18 декабря 1797 года и Правительствующего Сената 11 января 1803 года — с отводом к оным ловлям земли для пристанища ловцов и обсушки снастей».

Для саратовцев имя Преосвященного Афанасия было неразрывно связано и с таким ярким событием, как основание Александро-Невского собора — величественного памятника, посвящённого саратовским ополченцам и победе русского народа в Отечественной войне 1812 года.

Замысел создания новой соборной церкви в Саратове возник задолго до событий 1812 года. Ещё в 1785 году градское общество, обеспокоенное состоянием Троицкого собора, обратилось через саратовского наместника П. С. Потёмкина к Екатерине II с просьбой выделить городу пособие на строительство церкви. В июле того же года императрица повелела отпустить из казённых средств 10478 рублей — это и был первый взнос на будущий храм. Однако разбирать древнюю Троицкую церковь и приступать к строительству новой не спешили. Пожалованную императрицей сумму поместили сначала в Казённую палату, затем перевели в Строительную экспедицию при губернском правлении с той целью, чтобы «до надобности в оной, раздавать через Приказ общественного призрения взаймы под проценты под залог недвижимых имуществ». Таким образом к 1810 году первоначальную сумму удалось увеличить вдвое, но этого было явно недостаточно для начала работ. И тогда Саратовское духовное правление с благословения епископа Моисея обратилось ко всем доброхотодателям с просьбой внести свой посильный вклад на сооружение храма.

Именно с этого времени и начался активный сбор пожертвований, не прекращавшийся до возведения и освящения собора. Решающим же стал 1814 год, ознаменованный завершением войны с Францией. В России эти события вызвали всеобщее ликование.

В Саратове массовые торжества проходили в конце июня: 28 числа во всех городских церквах совершалось всенощное бдение, на следующий день по окончании Божественной литургии читали Манифест о заключении мира с Францией и служили благодарственный молебен с коленопреклонением. В этот же день для губернских чиновников, дворян, духовенства и почётных граждан города А. Д. Панчулидзев устроил званый обед, на котором под красный звон церковных колоколов произнёс проникновенную речь во славу императора Александра I и предложил увековечить память о его заслугах перед Отечеством и о ратных подвигах русского народа в победоносной войне созданием в Саратове соборного храма. Предложение приняли с восторгом, тут же составили «акт-приговор» — от дворян и купцов избрали попечителей «к сооружению храма» и открыли подписку на пожертвования, сразу же давшую около 20 тысяч рублей. Через некоторое время саратовский губернатор обратился ко всем жителям губернии с особым воззванием, прося каждого помочь своими средствами осуществить намеченную цель: «Тако да воздвигнется в Саратове с Божию помощью Храм во славу Всевышнему, в память тех неизреченных, славных подвигов и тех сладостных радований наших о благах Всевышнего, на наше Отечество ниспосланных чрез вселюбезнейшего нашего Монарха, осеянного Божиим благословением на пути таковой беспримерной славы, нас и всё потомство наше покрывшей на все грядущие веки. Да будем все мы: все сословия, все состояния, и богатый, и бедный подвизаться в сем славном деле. Таким образом мы все общим душ наших соглашением воздвигнем славный Храм для принесения теплейших молений наших Всевышнему за ограждение нас от бед в ужасное 1812 года время, за осиянную нас славу, общий наш покой и благоденствие нашего потомства». Вскоре отовсюду потекли пожертвования — из городов и деревень, от православных, католиков, лютеран, старообрядцев, мусульман и язычников.

13 июля 1814 года «акт-приговор» и сообщение о желании саратовцев «ознаменовать священные свои чувствования неотложным сооружением в городе Саратове нового соборного храма» отправили в Петербург, где начинание их было одобрено и поддержано. Проектирование собора поручили известному русскому архитектору В. П. Стасову. Проект составлен был в рекордно короткий срок. Уже 26 августа, в «достопамятный же день Бородинской битвы», император Александр I утвердил представленный ему проект. И уже с сентября началась подготовка к строительству — велись земляные работы и заготовка материалов.

К возведению храма решили приступить 30 августа 1815 года, в день тезоименитства Александра I. Для столь торжественного события Афанасий прибыл в Саратов вечером 27 августа, 29-го числа служил в Троицком соборе всенощную, а 30-го — Божественную литургию, по окончании которой состоялся крестный ход из Троицкого собора на площадь Присутственных мест, где и предстояло заложить храм.

День выдался на редкость жарким, но огромная площадь была переполнена народом. Когда крестный ход прибыл к месту, установилась необыкновенно торжественная тишина, среди которой гулко-мелодично раздавались песнопения, возгласы и молитвы владыки и сослужившего духовенства. По окончании водосвятного молебна настоятель Троицкого собора протоиерей Н. Г. Скопин обратился к собравшимся с замечательной речью. Он говорил: «Торжествуйте днесь, любезные соотечественники! Вы достигли верха желаний ваших. В самый светлый и радостный для россов день, день тезоименитства Монарха нашего полагаете вы в основание сему священному зданию камень, его же не сокрушит крепость времён, ибо он окременен вашим теплейшим усердием к Богу и благочестию, не сотрёт его едкость тления, поелику он одеян красотою ваших благородных чувствий пред Царём царствующих… Придут некогда сынове, родившиеся от вас, покажут всякому пришельцу, всякому по вас изникшему потомку и рекут: «Се памятник великих событий, сооружённый любящими Отечество и царя своего сынами. Пойдём во след дел их и начинаний и учинимся потомками, достойными своих предков»… Созидаемый храм сей не только будет местом молитвы и славословий Господних, но вкупе и училищем для всех позднейших племён российских как любить Бога, чтить царя, радеть о пользах государственных». Заключая свою речь, протоиерей призвал архипастыря освятить основание храма Божия.

«Преосвященный Афанасий, — отмечал современник, — сошёл с деревянного помоста и при пении тропарей св. Благоверному князю Александру Невскому стал кадить около оснований здания и прочитал молитву, чтобы Господь сохранил делателей воздвигаемого храма невредимыми, а основания храма — незыблемыми; потом взял четырёхугольный камень с высеченным крестом и вложенною под последний частицею святых мощей, окропил камень только что освящённою на молебне водою и, совершив камнем знамение креста, положил его в основание здания со словами: «Вышний основа сию церковь, Бог посреди ея и не подвижется, поможет ей Бог утро за утра». Затем на камень была положена металлическая плита с высеченными на ней именами святого, в честь которого заложен храм, Государя императора Александра I, епископа Пензенского и Саратовского Афанасия и храмосоздателей: саратовского губернатора А. Д. Панчулидзева, городского головы И. Ф. Горбунова и других лиц, представлявших все сословия Саратовской губернии. А на том месте, где следовало возвести престол, владыка водрузил крест с надписью, указывавшей во имя кого предстоит освятить храм, а также при каком государе и по благословению какого епископа, в который год, месяц и число положено основание собора.

Итак, исполнилось давнее желание саратовцев. Весь день в церквах звонили колокола, а вечером в городе палили из пушек, устроили искусную иллюминацию и большой фейерверк.

Торжества в честь основания Александро-Невского собора подробно освещались почти всеми российскими газетами. «Московские ведомости» 9 октября 1815 года сообщали: «Саратов ежегодно более украшается зданиями, сообразно с Высочайше апробированным для оного планом. Новую красоту доставят ему строющиеся теперь храмы, как-то: Спасо-Преображенский монастырь, сооружаемый от Высочайших щедрот, церковь св. Илии, создаваемая попечением губернского начальства, и вновь начинаемая внутри города приходская церковь на иждивении одного из почётных граждан, Григория Крюкова».

Заметим, что Ильинская церковь, бывшая долгое время деревянной, к 1810 году совсем обветшала и её пришлось закрыть. Спустя же 5 лет начали возводить новую, теперь уже каменную, строительство которой благодаря саратовскому губернатору А. Д. Панчулидзеву и купцу И. Ф. Горбунову завершилось в 1818 году. В этом же году были освящены Петропавловский и Никольский приделы сооружаемой на средства саратовского купца Г. Я. Крюкова Сретенской (Петропавловской) церкви на Хлебной площади. В 1815 году саратовский губернский прокурор коллежский советник В. М. Максимов устроил придел во имя Спаса Нерукотворного у Сергиевской церкви, а в 1818 году в Рождества Богородицкой церкви состоялось освящение придельного храма во имя Феодора Тирона и Параскевы, построенного попечением купца И. Ф. Горбунова. С сентября 1814 года, после капитального ремонта, открыл двери для ежедневных богослужений древний Троицкий собор, с 1795 года находившийся в аварийном состоянии, из-за чего служба совершалась в нём лишь в особо торжественных случаях да в дни престольного праздника. Благодарные прихожане собора присвоили надворному советнику М. А. Устинову, на чьи средства проводились ремонтные работы, звание почётного попечителя, а соборное духовенство внесло его имя и весь род Устиновых в церковный синодик на вечное поминовение. В 1818 году саратовские купцы Х. И. Образцов и М. И. Саранцов выкупили у монастыря старую Спасо-Преображенскую церковь, сильно пострадавшую от пожара 1811 года, и приступили к её восстановлению в качестве приходской.

Не менее активно шло церковное строительство в первые после французского нашествия годы и в уездах Саратовской губернии. В 1813 году возвели Казанский собор в Хвалынске. В 1815 году начала действовать новая Спасо-Преображенская церковь в Петровске, а в селе Увеке состоялось освящение Иоанно-Предтеченской церкви, сооружённой на пожертвования саратовских чиновников В. М. Максимова и С. С. Мачинского и купца И. А. Канина. Церковь в Увеке славилась чудотворной иконой «Усекновение главы св. Иоанна Предтечи», на поклонение которой ежегодно к 29 августа, храмовому празднику, стекались тысячи богомольцев. В 1818 году завершилось строительство Михаило-Архангельского собора в Аткарске и Покровского в Кузнецке. Всего же при епископе Афанасии в Саратовской губернии было сооружено и перестроено более 40 храмов Божиих.

Безусловно, победу в Отечественной войне 1812 года православная Россия восприняла как торжество Божественной силы над силами зла, безверия и беззакония. Для всех было совершенно очевидно: пока русский человек остаётся привержен истинной вере и твёрдо стоит в Православии, благодать Господня не оставит его.

Российские власти сочли своим долгом позаботиться о распространении и укреплении христианского вероучения в пределах империи. Одним из проявлений такой политики явилось усиление деятельности Российского библейского общества, основной задачей которого было широкое распространение Библии среди народов России. Начав деятельность в 1813 году, Российское библейское общество за 13 лет существования открыло 290 отделений во всех частях империи и издало около 1 миллиона экземпляров книг Священного Писания на 26 языках народов России.

В Пензенской епархии первое отделение Российского библейского общества было открыто в 1816 году. Произошло это в Пензе при самом активном участии преосвященного Афанасия. В ноябре этого же года он сообщал Московскому комитету Библейского общества о живейшем интересе, проявленном его пасомыми к учреждённому отделению, и просил прислать книги Священного Писания для «наделения оными жителей городских и уездных». Вскоре в Пензу было доставлено «великое количество» Библий и Новых Заветов, в том числе и на татарском языке, дабы распространять Божественное благовестие «между магометанами и язычниками, в епархии обитающими».

Первые члены и благотворители Библейского общества в Саратовской губернии появились ещё в 1813 году благодаря стараниям губернатора А. Д. Панчулидзева и комиссионера Сарептского евангелического общества Я. И. Шмидта. Всего их было 34 человека, все они принадлежали к светским сословиям (дворянству, военным и колонистам) и входили в состав Петербургского комитета Библейского общества, так как в Саратове самостоятельного отделения тогда ещё не существовало. Особой активностью отличался Я. И. Шмидт, являвшийся казначеем Петербургского комитета Библейского общества. При его непосредственном участии была напечатана Библия на немецком языке специально для саратовских колонистов, а также осуществлён перевод на калмыцкий язык Нового Завета, изданного на средства Лондонского комитета Британского библейского общества.

После того, как Афанасий учредил Пензенское отделение Российского библейского общества, губернатор А. Д. Панчулидзев выступил с предложением создать и Саратовское отделение и в феврале 1817 года обратился за содействием к президенту Библейского общества князю А. Н. Голицыну. В Петербурге инициативу одобрили и отправили в Саратов инструкции и документацию, необходимые для учреждения отделения. К деятельности отделения рекомендовалось привлекать лиц «всякого вероисповедания христианского, кои, будучи внутренне убеждены в пользе от чтения Библии происходящей, пожелают для того вступить в члены Общества и принять в трудах его участие для размножения и раздачи сих книг между жителями Саратовской губернии, а наипаче между бедными людьми». Следовало также следить, чтобы всегда имелся «запас Библий и Новых Заветов на всех тех языках, на коих оные нужны для жителей Саратовской губернии всякого вероисповедания, хотя бы они и не христиане были».

В мае 1817 года А. Д. Панчулидзев уведомил всех начальствующих лиц губернии о предстоящем открытии Саратовского отделения Общества и предложил им «приложить свой труд на приглашение членов, равно и благотворителей», а также открыть подписки для пожертвований в пользу Общества. Преосвященному Афанасию он отправил личное послание, в котором просил архипастыря возложить на себя звание вице-президента и прибыть на торжественное открытие Общества. Владыка ответил согласием. «Сии новые опыты усердия Вашего к благочестию, — писал он губернатору, — исполнили душу мою тою радостию, каковую всегда ощущаю при размышлениях об успехах Библейского общества… Поистине, нет для нас достойнее жертвы, когда облекшеся в броню веры и любви, будем споспешествовать всеми способами к распространению Слова Божия, которое чрез истинных любителей веры Христовой повсюду сеется, растёт и питает всякого человека в созидание тела Христова. И чтоб достигнуть сей великой цели спасения, в священном восторге благодарения молю Бога и Отца светов, да процветёт в Ваших странах сия новая от благосенолиственного древа Российского библейского общества отрасль во славу Святого имени Его, во спасение людей и во откровение языкам».

Столь тёплый отзыв преосвященного побудил губернатора ещё раз обратиться ко всем организациям, учреждениям и должностным лицам, дабы довести до их сведения послание архиерея и напомнить о важности предстоящего события.

За два дня до него, 27 июня 1817 года, в Саратов приехал Афанасий. На следующий день он служил в Троицком соборе царскую панихиду и Божественную литургию, а 29 июня 1817 года в здании Дворянского собрания состоялось торжественное открытие Саратовского отделения Российского библейского общества. По справедливому замечанию губернатора, оно было «блистательным» — членами и благотворителями, ревнующими о распространении Слова Божия, оказались 2611 человек, а пожертвований поступило более 16 тысяч рублей.

Число членов и благотворителей Общества росло с каждым годом. К 1819 году Саратовское отделение насчитывало 352 члена и имело 3322 благотворителя. В его фонд поступило более 23 тысяч рублей, было распространено около 800 экземпляров книг Священного Писания. На Мясницкой улице, близ Никольских ворот, открыли специальную книжную лавку, где за умеренную плату можно было приобрести Евангелие, переложенное на русский язык.

Осуществляя свою деятельность под непосредственным началом архиерея, Саратовское и Пензенское отделения Общества уже в первые годы достигли заметных успехов. Главное — книги Священного Писания стали широко распространяться не только среди духовных лиц, но и в среде мирян, в том числе и нехристианских вероисповеданий.

Ревностно заботясь об укреплении и распространении православного вероучения, Афанасий не мог оставить без внимания такое немаловажное для епархии явление, как раскол. Получив в начале XIX века ряд гражданских и религиозных прав, старообрядцы и сектанты развернули энергичную деятельность. При этом они нередко игнорировали законодательство, а порой открыто и демонстративно противостояли церковным порядкам и установлениям. О их «самовольных» и «дерзновенных» поступках в пензенскую консисторию поступали многочисленные рапорты и донесения из разных мест обширной епархии. Так, саратовский благочинный Н. Г. Скопин, выражая озабоченность усилением раскола, в феврале 1812 года писал архиерею: «Без внимания их дерзновение оставить соблазнительно для православных и нежелательно для священнослужителей… они уже столь дерзновенны, что безбоязненно стараются совращать в свою секту правоверных, быв вспомоществуемы своими последователями, а иногда и умерших в православии тайно увозят и хоронят в каких-то буераках». А месяцем раньше на запрос епископа о молоканской секте он же отвечал: «С сими раскольниками, так как и вообще со всеми, не знаю, как и обращение иметь — чтоб не распространялись, возложено сие на светское начальство, нам, по секретным предписаниям, велено и в разговор вступать с ними ненамеренно, а отнюдь не нарядным образом. Политическую сию милость и снисхождение почитают они по своей глупости за такое обширное дозволение, что без страху всегда себя объявляют, разговаривают в свою пользу и поступают самовольно».

Действительно, к этому времени в Саратовской губернии помимо влиятельных иргизских монастырей существовали десятки старообрядческих общин и многочисленные секты, прежде всего молокан. В Саратове, например, действовали 4 часовни: три принадлежали поморскому согласию, одна — поповцам. У саратовских старообрядцев имелись и три собственные богадельни: в 3 вёрстах от города по Астраханскому тракту, на четвёртой версте по Московской дороге и в саду купца Волкова, близ Мечевого буерака. Сходная картина наблюдалась и в других местах епархии.

В отличие от своих предшественников, епископов Гаия и Моисея, преосвященный Афанасий занимал более твёрдую и решительную позицию по отношению к тем, «кои к Церкви Святой не присоединились и присоединения не ищут». Дабы противостоять распространению раскола, владыка прежде всего старался не допустить возведение новых старообрядческих церквей, часовен и молитвенных домов. Как только становилось известно о подобных случаях, он сразу же докладывал о них Св. Синоду. Так, в 1815 году архиерей сообщал в Петербург, что близ строившегося Спасо-Преображенского монастыря старообрядцы-поморцы соорудили молельню и устроили при ней женскую богадельню, в которой проживало до 100 человек, но были они вовсе «не больные и престарелые, а молодые девки и женщины», а потому, по словам епископа, «там вместо призрения страждущих совершается разврат». В этом же году владыка сообщал о стремительном росте поповцев в Кузнецке, где они, составляя четвёртую часть населения, построили большую деревянную часовню, укрывали беглого попа, совершали публичные духовные процессии и намеревались водрузить на часовне колокола. В 1817 году архипастырь пытался через Св. Синод повлиять на вольских старообрядцев, возводивших новую каменную церковь. Словом, Афанасий развернул столь кипучую деятельность, что столичные власти не могли не отреагировать на его многочисленные донесения. В январе 1818 года Сенат, по согласованию с императором, издал указ, запрещавший впредь строить старообрядческие церкви и часовни.

Епископ Пензенский и Саратовский предпринимал немало усилий и в отношении «беглых попов». Архиерей требовал тщательного расследования случаев побегов православных служителей в старообрядческие общины. Если обнаружилось, что за сбежавшими числились административные проступки или уголовные преступления, то он настаивал, чтобы их немедленно доставляли в распоряжение епархиального начальства. Беглых священнослужителей владыка считал «предателями Церкви и сана своего», а потому и отношение к ним было на редкость последовательным и бескомпромиссным. Даже когда саратовский губернатор А. Д. Панчулидзев, отличавшийся благосклонностью к расколу, выступал ходатаем за беглых, испрашивая архиерейского позволения определить их к старообрядческим церквам и часовням, Афанасий всякий раз ответствовал: «Исполнение оного возможности не имею».

В противодействии расколу широко использовалось и традиционное увещание: благочинным при обозрении церквей вменялось в обязанность «с благоразумием и кротостию» внушать раскольникам «евангельские догматы прав, веры и коликий есть вред душевный отторгать себя от собора православной Церкви». Но и здесь епископ стремился использовать нестандартные приёмы. В частности, благочинным рекомендовалось приглашать с собою другого «учительного» священника, то есть в сущности — миссионера. При Афанасии впервые в епархии попытались составить обличительно-полемическую литературу против раскола. В 1816 году архиерей доставил в Московский цензурный комитет основанное на документальных источниках сочинение под названием «Догматы, молоканскую ересь содержащие». Цензура весьма одобрительно отозвалась о сочинении, но печатать не позволила, сославшись на резко обличительный тон, что явно не соответствовало предписаниям, «каковые, по Высочайшей воле, объявлено наблюдать при открывшихся заблуждениях молокан».

Однако увещания, как, впрочем, и другие применявшиеся средства против раскола, сколько-нибудь существенных результатов не давали, что и послужит в недалёком будущем поводом к широкому использованию запретительно-принудительных санкций, которые станут чуть ли не основным аргументом в борьбе с расколом.

В трудах праведных и бесчисленных заботах прошло без малого 8 лет святительского служения Афанасия. Почувствовав, что возраст и здоровье не позволяют активно управлять епархией, он стал проситься на покой. 8 февраля 1819 года Св. Синод удовлетворил просьбу архиерея, назначив ему годовую пенсию в 2 тысячи рублей и определив Пензу местом его постоянного проживания. А дворянство епархии, уважая заслуги своего архипастыря, купило для него дом на ул. Козье Болото (ныне ул. Либерсона) и устроило в нём церковь.

Но обстоятельства сложились таким образом, что ещё в течение года Афанасий продолжал активно служить Церкви. До приезда своего преемника, епископа Иннокентия, Афанасий в полном объёме выполнял все обязанности архиерея, а затем по просьбе нового епископа охотно оказывал ему деятельную помощь.

Иннокентий писал о своём предшественнике: «Он мне очень нравится — любезен, не ленив служить; поможет, посвящая ставленников, и когда же служит? — по средам и пятницам, а в праздники служу я сам». Столь же тёплые слова об Афанасии можно найти и в «Записках» Ф. Ф. Вигеля: «Его сердце было исполнено человеколюбия, а уста нежных, утешительных словес; о предчувствуемом Небе умел говорить он как о знакомом почти месте».

Господь даровал епископу Афанасию долгие годы жизни, которые были прожиты так, как и подобает служителю Церкви Христовой. Он умер 14 декабря 1825 года и был погребён в Екатерининском приделе Спасского Пензенского кафедрального собора. 06 ноября 1998 года останки его перезахоронены перед бывшим архиерейским домом.

При подготовке материала были использованы:

1. А. П. Новиков, С. И. Барзилов. Саратовские архиереи. Биографические очерки. "Волга", №12, 1999. Публикация в сети Интернет.
2. Мануйлова Е.В. Афанасий (Корчанов Андрей Лазаревич) / Пензенская энциклопедия. М.: Научное издательство «Большая Российская энциклопедия», 2001, с. 32.