|
предыдущая глава К оглавлению следующая глава Часть I. Православие и свободаСвобода и спасениеЧасть 2Как писал преподобный Исаак Сирин, "вЕдение противно вере. Вера во всем, что к ней относится, есть нарушение законов вЕдения, впрочем, ведения не духовного" [CCXV]. Тот факт, что ведение не может быть познано "без разыскания и своих способов действования", то есть осуществляется по путям познания падшего мира, догрызающего запретные плоды, оценивается этим святым отцом как "колебание в истине". Меж тем "вера требует единого чистого и простого образа мыслей, далекого от всякого ухищрения и изыскания" [CCXVI]: если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное (Мф. 18, 3). Вера требует живого духа, объятого пламенем любви и свободы. Благодать Святого Духа есть сила личная, свободная, живая, реально преображающая душу и действующая в ней, затрагивающая при этом все уровни человеческого существа, в том числе и рассудок, и оформляющаяся в нем в форме самой возвышенной христианской идеи. Однако темный языческий навык служения "стихиям мира", а также похоти плоти, похоти очей и гордости житейской (ср.: 1 Ин. 2, 16) волен исказить ее до неузнаваемости, превращая из жизненного исповедания в отвлеченную мысль, в пустую абстракцию, и таким образом совратить ее на путь познания, свойственный падшему естеству, преклонить ее под действие "непреложных" законов внутреннего и внешнего мира, то есть законов причинности, необходимости и т. д. Преподобный Исаак называет ведение "пределом естества" [CCXVII], но именно над ним, этим падшим естеством, и действуют вышеуказанные непреложные законы. Оно есть роковой узел несвободы, которого человеческому познанию не дано развязать,– в лучшем случае, ему можно лишь приспособиться к законам этой несвободы. Но "вера,– утверждает преподобный Исаак,– совершает шествие свое выше естества" [CCXVIII]. Вера изымает человека из земного порядка вещей, возносит выше царства необходимости, укореняя его в царстве свободы. В самом деле, властвующий в человеке закон самосохранения предостерегает его от того, что действует разрушительно на человеческую природу. А вера дерзновенно позволяет ему идти навстречу любым опасностям и испытаниям, убеждая его в том, что и волосы на голове все сочтены (Лк. 12, 7). Вера говорит: Будешь ли переходить через воды, Я с тобою,– через реки ли, они не потопят тебя; пойдешь ли через огонь, не обожжешься, и пламя не опалит тебя (Ис. 43, 2) и на аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона (Пс. 90, 13). Именем Моим будут изгонять бесов; будут брать змей; и если чтО смертоносное выпьют, не повредит им (Мк. 16, 17, 18). Действительно, Священное Предание свидетельствует о множестве таких чудес веры: Моисей, проведший свой народ по дну моря, воды которого расступились и сомкнулись, как только туда вошли слуги фараона (см.: Исх. 14, 21–31), отроки Анания, Азария, Мисаил, не сгоревшие в печи (см.: Дан. 3, 12–95), Даниил, проведший шесть дней во рву со львами (см.: Дан. 14, 31), пророк Иона, просидевший три дня во чреве кита (см.: Иона 2, 1),– все это противоречит всяким законам естества и необходимости. Ученики Христовы вот уже две тысячи лет воочию, на себе самих, испытывают Божественную силу Духа и ощущают ее в своем собственном духе как Божественную энергию, как личного Бога. Жизнь настоящего христианина есть выражение и осуществление непреклонной веры в торжество Духа на земле, по словам Господа: дана Мне всякая власть на небе и на земле (Мф. 28, 18). Жизнь настоящего христианина есть путь свободного избрания этой власти: да будет воля Твоя и на земле, как на небе (Мф. 6, 10). Верующие во Христа и видят и свидетельствуют о том, что вся природа подчинена Его силе и не имеет больше власти над человеком. Далее преподобный Исаак утверждает: "ведение сопровождается страхом, вера – надеждою" [CCXIX]. И в той мере, в какой человек следует по путям мирского познания и ведения, в такой же мере делается он пленником страха. Страх заявляет о себе в человеке с силой, обратно пропорциональной его вере. И действительно, коль скоро в нем ослабевает вера в благое промышление Божие, в онтологический смысл существования, ему остается рассчитывать пред лицом враждебных стихий лишь на самого себя (или на различные модификации своего "я"). Так человек попадает в зависимость от своих собственных сил и немощей, стремлений и сомнений, в особенности же – беспокойства и тревожности. Если переложить это на язык современной психиатрии, можно сказать, что поскольку нечто непреложно высшее и существенное обесценилось в сознательной жизни человека, то в бессознательном появляется компенсация утраченного в виде его суррогата. "Если не могу отвести богам вершины, то приведу в движение воды подземного царства" – такой эпиграф выбрал Фрейд для своего "Толкования сновидений". По этому же принципу утраченный в человеке "страх Божий" вытесняется в подсознание и вырождается в невроз беспокойства и фобии. Эмоция остается, но ее объект деформируется, изменив и название, и смысл. Такого человека повсюду сопровождает тревожность, которую он сам делает объектом своего ведения и рационализирует примерно следующим образом: весь мир реально исполнен враждебности, опасностей и страданий, перед которыми не только человеческое благоденствие, но и само существование хрупко и беззащитно. Повсюду – даже в себе самом – сталкивается он с враждебными стихиями мира сего (ср.: Кол. 2, 8), духами злобы поднебесными (Еф. 6, 12). Поэтому и его сознательные разумные силы, и в особенности его бессознательные усилия устремляются на то, чтобы создать целую систему "защит". Однако чем больше человек пытается застраховать себя от других людей или от "сил судьбы", которые кажутся ему безличными и безжалостными, коль скоро в нем утрачена или ослаблена вера в Личного Живого Бога – Спасителя, Защитителя и Утешителя,– тем с большей очевидностью он ощущает тщетность своих действий, ибо – "нет защиты от судьбы". Если бы не Господь был с нами, когда восстали на нас люди, то живых они поглотили бы нас (Пс. 123, 2–3). Эту не-возможность и не-свободу человек пытается объять разумом и объяснить существующими в мире "закономерностями" бытия, отождествляемыми им с истиной и с законами "долженствования", составляющими его "мораль", которая призвана защитить его от хаоса иррациональных сил, угрожающих ему извне и изнутри. Так он сам выстраивает вокруг себя "каменные стены", которые оказываются ловушкой для его свободы, и связывает себя узами "долженствования", которые сковывают его волю. Страх, стоящий за всеми мотивациями падшего человека, есть, по Кьеркегору, "обморок свободы" [CCXX], духовный паралич. Но тот, кто следует вере, утверждает преподобный Исаак, "делается свободен и самовластен, и как сын Божий всем пользуется со властию свободно" [CCXXI]. Истинно, истинно говорю вам: верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит,– свидетельствует Господь (Ин. 14, 12), Сам воскрешавший мертвых, исцелявший бесноватых, прокаженных, расслабленных, слепых, хромых, сухоруких, ходивший по водам, повелевавший буре и умножавший хлеба [1]. Тот, Кто Сам победил смертью смерть и воскрес из мертвых, дает обетование Своим ученикам: верующий в Меня имеет жизнь вечную (Ин. 6, 47) [2], веруйте в свет, да будете сынами света (Ин. 12, 36), чадами Божиими (Ин. 1, 12), которых Я воскрешу в последний день (ср.: Ин. 6, 44). Свобода и жизнь вечная – вот обетование Бога человеку, ходящему путями веры: заповедь Его есть жизнь вечная (Ин. 12, 50). Вера расценивается Самим Христом как залог чуда: если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: поднимись и ввергнись в море,– будет (ср.: Мф. 17, 20; 21, 21), потому что все возможно верующему (Мк. 9, 23). Воистину для него возможно остановить солнце на небосклоне, как это сделал Иисус Навин над Гаваоном, усмирить морской ураган, как это сделал святитель Николай, остановивший бурю и спасший моряков, подчинить себе "силу вражию", подобно святому Никите Новгородскому, оседлавшему беса и проехавшемуся на нем во святой град Иерусалим, и сотворить дела святых чудотворцев, чья вера свидетельствовала о победе над законами падшего мира, об истинной свободе, которую даровал человеку Господь. "Возлюбивший веру,– пишет преподобный Исаак Сирин,– как Бог распоряжается всяким тварным естеством, потому что вере дана возможность созидать новую тварь, по подобию Божию" [CCXXII], и это о нем сказано: Он делает, чего хочет душа Его (Иов. 23, 13). И напротив, никакого чуда не может быть там, где нет веры: И Господь не совершил там многих чудес по неверию их (Мф. 13, 58). Но если возможность чуда укрепляет веру и является упованием свободы, то она же приводит в ужас и уничтожает всякое житейское разумение, всякий здравый смысл. Защищаясь, этот здравый смысл, этот "лжеименный разум" отвечает вере отрицанием Живого Бога, Его всемогущества, Его чудес. "Нельзя требовать от людей, чтобы они верили в вещи, в которые на известной степени образования они верить не могут: такая вера есть вера в содержание, которое является конечным и случайным, то есть не есть истинное,– утверждает Гегель.– Чудо есть насилие над естественной связью явлений и потому есть насилие над духом" [CCXXIII]. Самодовольный человеческий разум, притязающий взойти на небо, выше звезд Божиих вознести престол свой и сесть на горЕ в сонме богов, стать подобным Всевышнему (ср.: Ис. 14, 13–14), трепещет и ужасается пред лицом Христовой истины, ибо о ней возвещал пророк Исаия: погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну (1 Кор. 1, 19). Действительно, когда Господь исцелил гадаринского бесноватого, приказав бесам покинуть его и войти в свиней, а те, одержимые злой силой, низверглись в море, жители этой земли, как сказано, ужаснулись (Лк. 8, 35), и просил Его весь народ Гадаринской окрестности удалиться от них, потому что они объяты были великим страхом (Лк. 8, 37). Архиепископ Иоанн Сан-Францисский, толкуя этот евангельский сюжет, пишет, что гадаринцы прежде всего увидели в Господе своего Разорителя: "Божественный Разоритель зла и неправды, истребитель бесовской власти над миром... явился гадаринцам как житейский разоритель их имущества" [CCXXIV]. Этот взор, ослепленный страхом, в исцелении бесноватого смог увидеть только картину житейского ущерба: своих свиней, исчезнувших в глубинах Галилейских вод. Житейское ведение, не просветленное верой, неизбежно изгоняет из своих пределов Христа, представляющего Собою угрозу его "свиньям" – и материальным, и духовным: похоти плоти, похоти очей и гордости житейской (ср.: 1 Ин. 2, 16). Но Господь обратил мудрость мира сего в безумие (1 Кор. 1, 20). Вера и есть единственный путь к свободе, единое на потребу, ибо всё возможно верующему (Мк. 9, 23): все мирское познание обращается тогда в "суету". Ибо, по словам преподобного Максима Исповедника, "вера есть первое воскресение в нас Бога, умерщвленного нашим неведением" [CCXXV]. "Сии способы ведения пять тысяч лет... управляли миром, и человек нисколько не мог поднять головы своей от земли и сознать силу Творца своего, пока не воссияла вера наша и не освободила нас от тьмы земного делания и суетного подчинения" [CCXXVI]. Мирское ведение обременено заботой и непрестанным попечением. Однако нет такого ведения, которое и при всех своих богатствах не пребывало бы в скудости. В то время как вера, опирающаяся на Божие промышление, обладает непреходящей ценностью. Итак не заботьтесь, потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду (Мф. 6, 31, 32) и всё, чего ни попросите в молитве с верою, полУчите (Мф. 21, 22). В то время как ведение, исполненное тревог, как бы сохранить и защитить свое достояние, воистину ест "хлеб болезни", вера уповает лишь на Бога: Аще не Господь сохранит град, всуе бде стрегий (Пс. 126, 1). Страху всегда сопутствуют сомнение и смятение: так, идущий по водам Петр испугался (Мф. 14, 30) и начал тонуть, в то время как вера свободна от всяких страхов: Господь просвещение мое и Спаситель мой, кого убоюся? Господь защититель живота моего, от кого устрашуся (Пс. 26, 1). "…Сомнение сопровождается разысканием,– пишет преподобный Исаак Сирин,– а разыскание – принятыми способами, а принятые способы – ведением" [CCXXVII]. Однако ни это ведение, ни земная мудрость не могут спасти человека в случаях реальной опасности – "в явных бранях с невидимыми природами и с силами телесными". Преподобный Исаак, однако, обвиняет не само это ведение, а те его "способы, в которых идет оно вопреки вере", приближаясь в этом "к чинам демонским" [CCXXVIII], и действует "под завесою... плоти", лишая человека упования. В этом "богопротивном" ведении, как утверждает святой подвижник, "насаждено древо познания доброго и лукавого, искореняющее любовь" [CCXXIX]. Таким неожиданным образом сталкиваются утверждения относительно пути человеческого познания преподобного Исаака Сирина и Гегеля. Первый видит в нем прямое следствие грехопадения человека, второй – превозносит его как самый большой дар. Первый обличает искусителя, подтолкнувшего человека к падению, второй – поклоняется ему и ставит само это падение в заслугу. Первый видит в этом типе познания отрицание Божиего Промысла и неверие, второй – утверждение и апофеоз самонадеянного человеческого разума. Однако преподобный Исаак говорит также об истинном ведении, соединенном с верой. Это духовное ведение посылается человеку Самим Духом Святым: Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди. И Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, Духа истины, Которого мир не может принять, потому что не видит Его и не знает Его. Утешитель же, Дух Святый, Которого пошлет Отец во имя Мое, научит вас всему и напомнит вам все, что Я говорил вам (ср.: Ин. 14, 15–17, 26). Дух Святой учит человека свободе: все возможно верующему (Мк. 9, 23).
|