В продолжение темы "Хлеб в поте лица: христианин и его работа"

На один из наших вопросов — бывает ли работа душевредной и, если она такова, как это понять? — решился ответить человек, познавший это на собственном опыте и сделавший выводы на всю оставшуюся жизнь.

Было в моей жизни происшествие, на опыте убедившее меня в том, что не за всякую работу можно браться даже в случае крайней нужды. Произошла эта история в лихие девяностые. Зарплату тогда, как все помнят, не платили месяцами, и каждый выживал, как мог. Однажды сидели мы с другом и думали думу горькую: где найти такую работу, за которую давали бы реальные деньги, а не туманные обещания. И вспомнили, что один наш общий знакомый — назовем его Игорь — работает посредником в каком-то московском издательстве, выпускающем массовую литературу: детективы, любовные романы и т. п. Издается это всё под раскрученными фамилиями, а пишут в действительности «литературные негры». Игорь занимался поиском потенциальных «негров», заключал с ними договоры и забирал готовую продукцию. Издательство платило сколько-то за авторский лист — не слишком щедро, но зато сразу по получении текста.

Мой друг и я — гуманитарии, преподаватели. К тому времени у меня было опубликовано десятка два научных статей, а он заканчивал монографию. Не сказать, что перспектива перейти на романы привела меня в восторг, но других вариантов заработка на тот момент не было. Творить мы решили в соавторстве, как братья Гонкуры. На деле в основном писать пришлось мне, поскольку друг завершал докторскую диссертацию и ему было ни до чего.

Позвонили Игорю, выяснили условия. За полчаса сочинили примерную фабулу будущего детектива и приступили к работе. Названия пока не было, именовали роман просто и ласково — «наша нетленка». Из чего видно, что насчет собственных беллетристических дарований, а также качества конечного продукта мы с самого начала никаких иллюзий не питали.

Компьютер в те годы был редкостью. У меня его не имелось, поэтому я периодически привозила на дом к другу свежие рукописи. Как только он открывал файл и нетленка появлялась на мониторе, я начинала стонать и выть, как от сильной зубной боли.

— Игорь просил тебя предупредить, что у некоторых бывают нервные срывы, когда они видят в магазине свое детище с чужой фамилией на обложке, — сказал однажды друг.

— Передай Игорю, — ответила я, — что нервный срыв у меня будет в случае, если кто-нибудь узнает, что я к этому детищу имею какое-то отношение.

Объективности ради отмечу, что создаваемый нами опус в принципе был не хуже среднего уровня такой же макулатуры, заполонившей книжные прилавки. У нас даже появились поклонники — в лице жены друга, озабоченной тем, что мы, пожалуй, пишем слишком уж хорошо для бульварного романа, в силу чего рискуем не попасть в струю и не получить денег, а также их сына-семиклассника, который не мудрствовал лукаво, а просто, в отличие от меня, любил детективы. Созваниваясь со мной, друг обычно говорил: «Боря спрашивает, когда тетя Маша принесет продолжение». Я приносила следующую главу, и благодарный читатель Боря ее потреблял.

Так продолжалось месяца полтора. Не скажу, что роман летел к развязке, скорее, он к ней судорожно полз. Но однажды при ремонте компьютера что-то произошло с жестким диском. Наша нетленка унеслась в мировое пространство, и я ее не оплакивала. Туда же отправилась почти завершенная монография моего друга, что опечалило нас всех гораздо больше. По счастью, он ее потом восстановил, еще и значительно улучшив.

Отчего мне совсем не было жаль напрасно проделанной полуторамесячной работы? Оттого, что я поняла: подобной халтурой заниматься не только противно, но и небезопасно. И была рада, что всё это наконец прекратилось.

Мне доводилось подрабатывать уборщицей и ночным вахтером. Это было утомительно физически, но не разрушало личность, не вызывало, в отличие от литературного «негритянства», чувство протеста и ощущение, что участвуешь в какой-то гадости. Наш текст не содержал пропаганды насилия или наркотиков, в нем не было порнографии (иначе родители не позволили бы читать его 13‑летнему подростку), и всё же возникало чувство греховности этого занятия.

По сути, то, что мы делали, было противоположно творчеству, являло собою антитворчество. Сам статус «литературного негра» халтуру провоцирует неизбежно. Простой пример: нам платили за авторский лист, значит, чтобы скорее выйти на нужный объем, стараешься не в минимальное количество слов втиснуть как можно больше смысла, а наоборот, нехитрую мыслишку, для которой достаточно одного предложения, раскатываешь предложений на пять-шесть. Пускаешься в пространные диалоги, детальное описание внешности героев — не потому, что это художественно необходимо, а по той же прагматической причине: строку надо гнать. Антитворчество мстит за себя пишущему, потому я и испытывала стресс, сочиняя пошлую галиматью, ничего не дающую ни уму ни сердцу. Человеческое слово, умение вербализовать свои мысли, даровано нам не для словоблудия.

Опасность такого словоблудия, как мне представляется, еще и в насилии над богоданной творческой способностью, в использовании этой способности не по назначению. В нашем случае говорить об особом писательском даровании не приходится: если и есть у меня и моего друга какие-либо таланты, то они лежат в другой области. Но, когда берешься что-то делать, стремишься выполнить работу максимально качественно, так уж приличный человек устроен; поэтому волей-неволей творческую способность включаешь. Однако стремление сделать работу честно, то есть хорошо, вступает в противоречие с порочностью изначального задания — написать претендующий на художественность текст, не порожденный твоей внутренней потребностью. А также с необходимостью писать как можно быстрее, иначе овчинка выделки не стоит. Происходит своего рода сшибка.

Думаю, не без участия наших Ангелов-хранителей сломался тогда компьютер. Предположим, мы успешно завершили бы роман и получили деньги. Это породило бы соблазн взяться за следующий. Работать над ним, несомненно, было бы легче, а над третьим и так далее — еще легче: нарабатывалось бы не мастерство, в данном случае это слово неуместно, но какие-то навыки. Чувство стыда за халтуру постепенно притупилось бы: в таких случаях срабатывает естественная защитная реакция психики. В конце концов, я знаю умных и совсем не бездарных людей, которые этим промышляли и промышляют. Я их ни в коей мере не осуждаю, но для себя этот путь считаю душевредным и пагубным. Вспоминаются слова, принадлежащие, кажется, протоиерею Александру Меню: «Дьявол начинается там, где кончается творчество». Для нашего случая это, может быть, звучит слишком громко, но суть та же.

Через некоторое время, по-прежнему пребывая в состоянии полного безденежья, я наткнулась на вывеску литературного агентства — не того, в котором работал Игорь, другого. Человек слаб: поскольку зарплату на работе перестали даже обещать, я решила оставить в агентстве на пробу уцелевшую первую главу и, в случае успешного развития событий, нетленку как-нибудь возродить. На следующий день мне позвонили, сообщили, что видят во мне перспективного автора, надеются на сотрудничество, и предложили прийти заключить договор на издание нашего злополучного детектива с оплатой по максимальной расценке данного агентства. (Она тоже не была запредельной, но сама постановка вопроса звучала лестно.) Я вспомнила ощущение тошноты, возникавшее всякий раз, когда я открывала тетрадь с нетленкой, поняла, кто меня искушает, — и никуда не пошла.

Журнал «Православие и современность» № 30 (46)