Что нужно, чтобы встретить Пасху по-настоящему, то есть так, как должны ее встречать христиане? Мы ведь хотим по-настоящему ее встретить, и встречаем — с радостью, с любовью, но всякий раз чувствуем: не хватает нам чего-то в нас самих, не достигаем мы некоей высоты, не чувствуем в себе полноты пасхального торжества.
Неудовлетворение… Хорошее чувство, на самом деле. Прививка от фарисейской самоуверенности, условие внутреннего роста. Ведь мы знаем, куда расти, к чему тянуться. Чтобы Пасху встретить по-настоящему, нужно христианином быть настоящим; на самом деле им быть, а не только по названию или по обычаю. Совершенно предать себя Божией воле, научиться жить так, чтобы Христос стал нашим «крайним желанием и неизреченным веселием»; чтобы Он был нашей виноградной лозой, а мы — ее живыми ветвями (см.: Ин. 15, 5). Но знаете, нет ничего удивительного в том, что не сразу у нас с вами получается этому научиться.
Чтобы стать христианином на самом деле, нужно понять, что есть Крестная жертва Спасителя. Иначе говоря, какой ценой для Себя Он принес ее ради нас. Что нужно для этого человеку? Наверное, нужна зрелость. Та зрелость, которая приходит с опытом скорбей, потерь, трагедий. Та зрелость, в которой человек наконец по-настоящему — а не отстраненно, не поверхностно, не наивно-романтически, не на уровне новостных лент — понимает, что такое страдание, что такое смерть, какова цена того, что вполне справедливо называют жертвенностью, мужеством, героизмом.
А еще, как мне кажется, нужен опыт собственного не-героизма. Собственной слабости, уязвимости, да просто проявлений инстинкта самосохранения. Почувствовать нужно человеку, как силен в нем страх, как жалко ему себя, как нужна ему жизнь — просто нормальная жизнь, пусть с трудностями, огорчениями и проблемами, но без катастроф и страшных мучений… И насколько не готов он при случае этой своей жизнью пожертвовать.
Горький, но необходимый опыт собственной немощи позволяет нам совершенно иначе прочитать евангельские страницы, отразившие Гефсиманскую молитву Человека Христа, почувствовать все напряжение этой молитвы, всю Его муку. И увидеть себя… в спящих апостолах. Да, в этих трех молодых учениках, которые смертельно устали, на которых за последние дни свалилось слишком много — больше того, что они могли вместить, осознать, принять. Возможно, им просто нужен был сон, чтобы отключиться, выпасть хотя бы на время из слишком напряженной и малопонятной ситуации. Они оставили Его одного, потому что не нашли в себе сил быть с Ним. Мне это очень хорошо знакомо: когда тяжелобольной, умирающий, не вполне адекватный человек зовет тебя каждые десять минут, не давая тебе спать уже которую ночь подряд, ты, не выдержав, говоришь: «Слушай, ну я же тоже человек, в конце концов, я не могу обходиться без сна, потерпи, пожалуйста, и дай мне хоть немного поспать». Человек вроде бы притих, ты падаешь на постель, а в горячем пересохшем мозгу вдруг невесть откуда всплывают слова: так ли не могли вы один час бодрствовать со Мною? (Мф. 26, 40)
Чтобы стать христианином на самом деле, нужно знать, как трудно, как тяжко подчас им быть… И насколько им быть радостно.
Пасхальная радость — особая, таинственная, она не сравнима с поверхностными житейскими радостями, с шумным весельем, с эмоциональным удовлетворением от того, что нам удалось для себя получить. Она не извне к нам приходит, а, как родник, пробивается наверх из глубин нашего сердца. Иногда это пасхальное ликование охватывает нас в совершенно, казалось бы неурочный час — например, поздним вечером, когда мы возвращаемся домой после великого покаянного канона в первые дни поста. Пасхальная радость — это когда не сознание наше, но сердце знает, что Христос воскрес.
Много раз, и на собственном примере, и на примерах других людей, я убеждалась в том, насколько шатко, уязвимо, зависимо человеческое сознание — и насколько зорко и свободно в человеке сердце. Сознание нашего и предшествующего поколений подверглось колоссальному насилию — атеистическому воспитанию: мы стали жертвами масштабной клеветы на христианство, нас принудительно отторгли от Христа. И это, безусловно, стало бы нашей катастрофой, если бы Господь, создавый наедине (Пс. 32, 15) каждое человеческое сердце, не вложил в него веру — как интуицию, как иррациональное чувство осмысленности бытия. И при разных обстоятельствах живая вода пробилась из глубины на поверхность, протекла сквозь те мертвые камни, которыми было завалено сознание.
И не потому ведь это произошло, что нас кто-то в чем-то убедил, что кто-то сумел противопоставить доводам атеистов свои контрдоводы. Можно дискуссировать, например, на тему «противоречит ли религия науке?» и прийти к выводу, что нет, не противоречит. Но тут же ведь убедишься и в другом: что вера твоя, на самом деле, от результата дискуссии не зависит. Дискуссия — дело сознания, вера — дело сердца. Сознанию тоже необходима правильная ориентация: с этой точки зрения подобные дискуссии могут быть полезны. Но вопроса личной веры они не решают. Если сегодня человек говорит: «Я неверующий», это болезнь его сердца, а сознание лишь подстраивает свои доводы под сердечное омертвение. Чтобы стать христианином на самом деле, нужно слушать и слышать свое сердце, нужно ему доверять — и тогда оно будет здраво.
Чтобы стать христианином на самом деле, нужно жить в Церкви. Не просто посещать время от времени церковь с маленькой буквы, а именно жить в Церкви с буквы большой. Нужно знать, что никакого внецерковного христианства не существует: создание Церкви как богочеловеческого организма — это дело Христа, дело, неотрывное от Его проповеди, Его Крестной Жертвы и Воскресения. И не к кому-то другому, а к нам обращается апостол Петр:Приступая к Нему, камню живому, человеками отверженному, но Богом избранному, драгоценному, и сами, как живые камни, устрояйте из себя дом духовный, священство святое, чтобы приносить духовные жертвы, благоприятные Богу Иисусом Христом (1 Пет. 2, 4–5). Чтобы стать христианином на деле, нужно чувствовать себя живым камнем духовного дома. Нужно — не вспоминать, а именно проживать события Священной истории как события Церкви — и как свои личные.
Чтобы стать христианином на самом деле, нужно прийти в храм в Лазареву субботу и вместе со всей Церковью встретить выходящего из гроба, опутанного смертными пеленами Лазаря. А на следующий день встретить Христа, грядущего на кротком осляти на Крестную Свою смерть. А утром в понедельник — да, у большинства работа, но пусть хотя бы сердце замрёт: вот она, Страстная. Вот они, последние дни земной жизни Спасителя — до Его страшной смерти, до Воскресения. Дни, когда время замедляет свой ход и обретает свойства вечности: каждый день, каждый час становится огромным, невместимым и не уходит в прошлое, но остается непреходящим, всегда сегодняшним событием нашей жизни.
Литургия Великого Четверга. Вечер двенадцати Страстных Евангелий. Великий Пяток. Плащаница посреди храма, плач Богоматери. Благословенная Суббота: Христос сходит душою во ад, входит в него как Победитель. Как богато православное богослужение, сколько духовного хлеба дает оно душе, сколько возможностей предоставляет — исцелиться, укрепиться, прозреть, почувствовать, что становишься-таки понемногу тем самым христианином — не по формальной принадлежности, а на самом деле.
Пасха — это весна. Птицы летят на север — без компасов и навигаторов, они инстинктивно знают свою дорогу. Так и сердце наше интуитивно чувствует дорогу к подлинному христианству, то есть ко Христу; и радуется, убеждаясь, что путь верен. Путь из времени в вечность, от смерти в жизнь (Ин. 5, 24)