Когда мы формулировали ведущую тему этого номера журнала, у нас был соблазн поставить в конце вопросительный знак: наша ли, дескать, эта война теперь, не перестаем ли мы считать нашей Победу?
Людей, которые помнят тот день, среди нас уже совсем немного. Даже тех, кого Победа застала ребенком. Не говоря уж о тех, кто приближал ее, сражаясь на фронтах и трудясь в тылу. А среднее поколение видит, что в их детстве, юности, молодости День Победы был совсем другим. Медали дедушки, слезы бабушки, обелиск, утонувший в весенних цветах, весь город (поселок, село) вокруг него, военные песни из всех репродукторов… И ведь как они были нам близки, эти песни, как легко мы их подхватывали! Сегодня — совсем не то. И не только потому, что дедушка с бабушкой давно в земле. Еще и потому, что слишком многое изменилось. Мы живем в другой стране. У нас другой флаг. И — не скроешь — другая уже массовая психология.
Однако мы не поставили вопросительного знака. Мы внимательно посмотрели вокруг и увидели, что война осталась нашей, что для миллионов людей всех поколений День Победы по-прежнему свят и что интерес к Великой Отечественной войне — не «чернушный», а здоровый патриотический интерес — в нашем обществе возрастает.
И мы постарались всмотреться в это явление поглубже. И задали нашим собеседникам вопрос: как сохраняется память о войне в вашей семье?
* * *
Валентина Водолазова, домохозяйка, мама троих детей:
— В Великой Отечественной войне участвовали оба моих деда. Один дедушка, Игорь Никандрович Шавырин, был офицером, оборонял Севастополь, другой — Василий Иванович Гаврилов — солдатом, он дошел до Праги. Все мое детство дедушки рассказывали мне о своей молодости: как они познакомились с бабушками, как началась война, как воевали… Эти рассказы меня буквально завораживали. Я представляла себе их жизнь и думала о том, насколько им было тяжело и насколько легче нам в наше время живется. Когда родились мои дети, дедушек уже не было в живых. Но их воспоминания я стараюсь воспроизводить, пересказывать детям.
У нас осталось очень много наград и от одного, и от другого деда; мы их, разумеется, бережно храним. Когда мы приходим к родителям праздновать День Победы или дни памяти наших дедушек, я показываю своим детям боевые награды их прадедов. Я не достаю эти награды слишком часто, чтобы дети не воспринимали их как игрушки. И я рассказываю о подвиге их прадедов, чтобы дети понимали: события военных лет — это не что-то очень далекое от них, нет, война прошла и по нашей семье.
У меня сын и две дочери. Коля — старший, ему семь лет, он занимается в кружке авиамоделирования, любит читать про самолеты. И это тоже дает нам повод поговорить о Великой Отечественной войне — мы с мужем рассказываем ему о военной технике тех времен. Коле все это очень интересно — какие были виды войск, какое вооружение, таким образом, его интерес к событиям тех лет подкрепляется еще и интересом к истории техники.
* * *
Екатерина Пантелеева, журналист:
— Память о войне хранится у меня в старом мамином серванте, на застекленной полочке, так что хорошо видна всем вхожим в дом, и все наши друзья-приятели знают с моих слов историю семейной реликвии. Это две фарфоровые вещицы: чашка и тарелочка, не парные, но обе очень красивые. Ручка у чашки — в виде трех колец, край тарелочки — не гладкий, а с фигурными завитками. Впервые я заметила их, когда мне было восемь лет. На мой вопрос мама ответила: «Трофейные. Папа с войны привез»…
Мой папа, Владимир Алексеевич Угланов, воевал танкистом, был механикомводителем, закончил войну в Кёнигсберге (оттуда и трофей). Сражался под Москвой, оборонял Сталинград, прорывал Курскую дугу. Четыре раза горел в танке: три раза выпрыгивал сам, в четвертый вытащили товарищи.
Храню маленькую, размером со спичечный коробок, фотографию отца, сделанную на Западном фронте в августе 41‑го: лицо в три четверти оборота, взгляд полон смертной тоски и смертельной решимости, а было ему двадцать четыре года.
От «личного» его Сталинграда хранятся в семье воспоминания о том, как в жуткую жару 42‑го, страдая от жажды, по ночам они пробирались к какой-то речушке и черпали касками воду, а в пределах видимости с противоположной стороны то же самое делали немецкие солдаты... Тем же летом он был откомандирован на неделю в Саратов на нефтеперерабатывающий завод за топливом. Командир танковой части, выстроив бойцов, спросил: «Саратовские есть? Шаг вперед». Шагнули трое. «Выполняйте задание. А уж сумеете ли свидеться с семьями — ваше дело». И отец сумел. Пришел к своей маме, портнихе, а она, потерявшая от голода память, но тем не менее строчившая на дому солдатские гимнастерки, не сразу его узнала… Всю жизнь потом корила себя за потерю нескольких драгоценных минут свидания.
После Сталинграда их танковая часть стояла на переформировании под Тулой. Там и встретил мой будущий отец мою будущую маму, и… И через год, уже после Курска, когда стояли на переформировании опять же под Тулой, взял да и женился на 25‑летней Анне Васильевне Новиковой, в трудовой книжке которой к тому времени красовались три записи 42‑го и 43‑го годов о поощрении денежными премиями «за успешное выполнение плана заготовки и отгрузки лома цветных металлов предприятиям Наркомата Боеприпасов». Эту мамину книжку я, разумеется, храню.
А свой орден Красной Звезды отец получил за то, что его танк первым из их части ворвался в белорусский Борисов при освобождении города от захватчиков.
Родители мои прожили вместе 59 лет, до самой смерти отца в 2003 году. Родили троих детей.
А вообще… «Наша память — в зеркалах», — сказал мне один молодой человек, когда мы обсуждали с ним тему войны. «Как это?» — не поняла я. «А так. Смотрим на себя в зеркало и понимаем: если бы не те, о ком ты сейчас пишешь, в эти зеркала смотрелся бы кто-нибудь другой». Этот молодой человек — мой младший сын, Егор, названный так в память о его прадедушке по отцу, Егоре Афанасьевиче Аничкине, погибшем под Гомелем. И если Егора-младшего когда-нибудь попросят написать о том, как в нашей семье хранится память о войне, я думаю, он справится.
* * *
Лиза Иванова, ученица 2-го класса школы № 94 г. Саратова:
— Нам в школе рассказывали про войну, пока только про блокаду Ленинграда. Я запомнила, что там был сильный голод, и про одну девочку, которая вела дневник, где записывала, кто когда умер.
Но мне про Великую Отечественную войну много рассказывает папа. Он любит смотреть документальные фильмы, а я сижу рядом. Еще папа рассказывает про своего дедушку, Зверева Петра Алексеевича. Папа узнал, что про него написали на сайте «Подвиг народа». А еще мне о нем рассказывала бабушка. У нее хранятся наградные книжки прадедушки. А у бабушкиного брата хранятся его медали. Меня удивило, что медалей было очень много, и еще меня удивило, что кто-то из нашей семьи воевал на великой войне, о которой я слышала по телевизору и в школе. Я прадедушку видела только на фотографиях.
Я узнала, что мой прадед с начала войны работал на Саратовском авиационном заводе, но в 1943 году ушел на фронт добровольцем. Он служил наводчиком в артиллерии в звании старшего сержанта, участвовал в боях на Курской дуге, в освобождении Калининграда. Потом освобождал Венгрию, был ранен и контужен, дошел до Германии. Был награжден медалями «За боевые заслуги», «За отвагу», «За победу над Германией». Когда он вернулся домой, продолжал служить в армии.
В школе нам рассказывают об истории, чтобы мы помнили подвиг нашего народа. А мама мне говорит, что мы должны молиться за наших близких, которые умерли, а тем более за тех, кто отдал жизнь и силы, чтобы наша Родина была свободна.
* * *
Наталия Каверина, ученица 9-го класса школы № 97 г. Саратова:
— В моей семье воевал прадедушка по папиной линии Федор Ефремович Скисов. К сожалению, я не застала его в живых, но многое знаю о нем из семейных воспоминаний.
Прадедушка был гвардии лейтенантом, награжден двумя орденами Великой Отечественной войны, I и II степени. Первый орден он получил в 1942 году, и мой дедушка — его сын — очень любит рассказывать эту историю, примечательную вот чем. Наступали немцы, прадед был командиром взвода и усиленно заставлял всех бойцов хорошо окапываться: подходил к каждому, проверял и нерадивым даже угрожал пистолетом. В итоге наши выиграли бой, и не погиб ни один человек из его взвода. И после этого боя его наградили. А второй орден ему дали в 1944 году. Мы об этом узнали недавно, потому что дедушкина племянница — историк, она живет в Москве и через архивы нашла соответствующие документы. После ранения дедушка лежал полгода в госпитале в Саратове и потом был отправлен в Белоруссию, воевал там. Мне запомнилось из рассказов старших, что в Белоруссии он в одном бою вместе со своим взводом уничтожил противотанковую пушку и два станковых пулемета, подавил огонь десяти огневых точек, за что тоже потом был награжден.
Мне интересно читать про войну, хотя это очень тяжелая тема. Это была такая трагедия для России! И у нас в стране в каждой семье есть кто-то, кто воевал, проливал свою кровь — если не близкий родственник, то двоюродный, троюродный. Война коснулась всех, но одни, по счастью, вернулись домой, создали семьи. А другие своими жизнями заплатили за мирное небо над нами — насколько возможно мирное небо в таком непростом сегодняшнем мире…
* * *
Дмитрий Петров, преподаватель Саратовского государственного технического университета:
— Моего дедушку, Петрова Сергея Ивановича, призвали в армию, когда ему еще не исполнилось 18 лет, в ноябре 1941 года. В декабре он участвовал в битве за Москву.
Дед был разведчиком. Однажды он и другие бойцы пошли в разведку, зашли в какое-то село. В одном сарае висела свиная шкура, и они были настолько голодные, что подпаливали эту шкуру и ели. Его отправили к своим — сообщить, что немцев в этом селе нет, но, пока он шел, немцы село заняли, и все его товарищи погибли или попали в плен. А деду повезло.
Потом Сергей Иванович был связистом, писарем. В 1942 году его направили в Томское артиллерийское училище. И как раз перед Курской дугой дед вернулся на фронт, в 48‑ю армию Центрального (с октября 1943‑го Белорусского) фронта, которым командовал К. К. Рокоссовский. Дедушка был командиром взвода 122-миллиметровых гаубиц. Участвовал в битве на Курской дуге, в Орловском сражении, в освобождении Полтавы, форсировании Речицы. Имел боевые награды: медаль «За отвагу» и орден Красной Звезды. В 1944 году дед участвовал в освобождении Белоруссии (операция «Багратион»). Потом освобождал Польшу, к этому времени дедушка уже стал командиром батареи. А командир батареи должен находиться вместе с пехотой, чтобы вести корректировку огня. Дед вскоре получил два ранения — в руку и в голову. Медицинская служба сработала быстро, ему оказали первую помощь и отправили в тыл. После излечения он был направлен в запасной минометный дивизион.
Дед дожил до 1998 года. Я часто расспрашивал его о войне, но он не очень охотно говорил на эту тему, в основном рассказывал какие-то бытовые эпизоды.
А у моей жены Виктории воевали и дедушка, и бабушка — Ковалевы Вячеслав Дмитриевич и Анна Ивановна. Они были в 3‑й танковой армии: бабушка — лейтенант медицинской службы, а дедушка — политработник (он еще в финскую летал на самолете, был ранен в ноги, и его признали годным к нестроевой службе). И они дошли до Берлина.
Сейчас я то, что слышал от деда, пересказываю своей дочери Нине — с учетом ее возраста, конечно (ей 11 лет). Люблю также читать мемуарную и научную литературу о Великой Отечественной. Не представляю себе нашей сегодняшней жизни без памяти о той войне.
* * *
Юлия Семёнова, журналист, мама троих детей:
— Моя бабушка, Варвара Матвеевна, родилась и выросла в Петрограде, дедушка, Алексей Петрович, приехал в Питер из Саратова — учиться в Офицерской школе морской авиации. А война застала уже состоявшуюся молодую семью в военной части в городке Дно Псковской области, где служил дедушка. И глава семьи сказал своей супруге, чтобы она ехала с детьми в Саратов. Моей маме было тогда около двух лет. Всю войну бабушка и шестеро ее детей жили в коммунальной квартире в центре Саратова. Жили трудно и голодно. Я храню небольшую папку с документами, уже даже не пожелтевшими, а ставшими коричневыми. В ней справка от 1942 года: «Дана жене комиссара 682‑го ночного бомбардировочного авиаполка…». По этой справке в Саратове для себя и детей она получала хлеб и, возможно, еще какие-то продукты. В другой справке написано, что в 1944 году бабушка работала заведующей летней торговой сетью в Саратовском горторге. Мама рассказывала о том, что было ежедневной едой в военные годы, как подсушивали на огне и ели кожуру от картофеля или жмых (то, что остается после отжима подсолнечного масла). Бабушка целый день работала, на столе оставляла кастрюлю с кашей на воде, в кашу была воткнута ложка. Тот, кто проголодался, подходил, ел и бежал дальше по своим ребячьим делам. Бабушка после войны от недоедания осталась без зубов.
Мама рассказывала, как ездила после войны в пионерский лагерь — ее отправляли туда только потому, что там хорошо кормили. Вермишель с творогом в меню были чем-то вроде деликатеса. Молоко мама впервые попробовала через несколько лет после войны, уже будучи подростком.
Брак бабушки и дедушки после войны распался. К сожалению, никто в моей семье больше с ним не общался, и о том, какой была для него война, мы знаем очень мало. Умер он задолго до моего рождения. Вот такая скупая информация, и еще бабушкины юбилейные медали, врученные ей как труженику тыла.
С бабушкой мы были очень дружны. И это большой подарок — вот так близко знать человека другого поколения и иных идеалов. Она была абсолютно бескорыстным человеком, никогда не жившим и не умевшим жить для себя. Сейчас я вряд ли смогу назвать людей, которые были бы настолько равнодушны к личному комфорту и в принципе не умели бы переживать за себя.
После войны, возможно, из-за ослабленности организма бабушка заболела костным туберкулезом, лишилась трудоспособности, больше года провела в постели. Одна нога у нее осталась на всю жизнь на одиннадцать сантиметров короче другой. Но она не замечала своего недуга. Слово «инвалид» вообще не звучало в нашей семье. В детстве я была уверена, что все бабушки обязательно должны ходить с палочкой, потому что для меня ее палочка никогда не была признаком болезни. Летом, когда я, будучи младшеклассницей, приезжала к бабушке погостить, она каждый день водила меня на прогулки. Набережная, Липки, кинотеатры, музеи, прогулки на теплоходе — это до сих пор из самых ярких впечатлений детства. Ей было к этому времени около восьмидесяти лет, и она никогда не жаловалась на усталость. Отдавала она все, что у нее было или появлялось, подарить что-либо ей было невозможно. Новое белье, которым мы с мамой неоднократно пытались застелить ее постель, быстро оказывалось аккуратно сложенным на полочке в шкафу, а она доставала свое — в заплатах, застиранное. Она ни разу не выпила даже бокала шампанского за праздничным столом: алкоголь почему-то у нее был под жестким запретом. Еще она любила вспоминать, что крестили ее в честь Варвары-великомученицы — она родилась 17 декабря, в день памяти этой замечательной святой.
Мы должны помнить о войне, передавать эту память своим детям для того, чтобы не предать тех, кто пережил войну. Они так много отдали для победы, для страны, в которой жили, для нас. Я не понимаю, как можно пренебрежительно отзываться о своей стране, зная, что наши деды, бабушки жертвовали жизнями, здоровьем ради того, чтобы мы могли жить, любить, удивляться красоте этого мира. Я помню, как часто бабушка в 90‑е годы плакала, сидя у телевизора, а когда я ее спрашивала, в чем причина слез, она отвечала: «Юлька, не могу я на все это смотреть. Такую страну развалили». И ее неподдельная боль невольно отзывалась в моем сердце. И я будто снова чувствую ее всякий раз, когда кто-то, пусть даже только на словах, посягает на то, что было свято для нее и должно быть свято для любого человека, — наш общий дом, страну, в которой Господь судил нам жить. Предавать этот дом делом, словом — значит, предавать наших стариков.
Моей старшей дочери пятнадцать лет. Не так давно мы разговаривали с ней о том, что не имеем права быть плохими людьми, не имеем права безответственно и бездумно относиться к своей жизни, не имеем права не любить свою Родину, потому что мы не можем перешагивать через чаяния и надежды наших дедов и бабушек. Это для нас то же, что надежды или чаяния близкого нам ныне живущего человека: вряд ли мы сможем их проигнорировать, мы обязательно постараемся ему помочь.
Я думаю, память — это не только сохраненные документы, не только разного рода информация, знания, а еще и наша жизнь — такая, которая могла бы наших дедушек и бабушек обрадовать. Очень хочется, чтоб наши старики, если бы вдруг оказались сейчас рядом с нами, могли посмотреть на нас, на наших детей, заулыбаться и сказать: «А ведь не напрасно все было!».
* * *
Священник Андрей Мизюк, клирик храма во имя святого преподобного Серафима Саровского (Саратов):
— Пока были живы мои родные участники войны, я был еще слишком мал, чтобы о чем-то подробно расспрашивать… Уже потом по крупицам, со слов отца, которого теперь тоже нет, узнавал о той войне и моих родных в ней. Прадед Александр ушел на фронт с Донбасса в 1942 году, у него была шахтерская бронь, и в первый год он не участвовал в военных действиях, а работал, добывал уголь. Но в 1942‑м он ушел, и аж до 1946 года. Географию его войны мне теперь трудно представить подробно, но знаю, что он участвовал в попытках прорыва блокады Ленинграда, там же потерял пальцы на ногах — такие лютые были холода, потом госпиталь, потом снова фронт и… даже штрафбат. Искупил кровью. Он видел первые часы освобожденного Освенцима, участвовал в боях против частей РОА, был свидетелем ареста Власова… А потом тяжелые бои против японской армии и разгром ее в Китае. Я об этом слышал от отца… Сам же дедушка Саша на просьбу рассказать о войне когда-то давно тихо сказал: «Ну, шли, помню, как-то сорок километров…» И все — ничего больше.
У него много наград, это я помню точно. Помню его пиджак. Скончался дедушка в 1993 году. А вот его супруга Наталья вместе с детьми жила в Ворошиловградской области в оккупации. Маленькая, сухенькая баба Наташа, именно такой я ее запомнил, она в те годы — молодая и с двумя детьми — прятала в подвале своей хаты двух евреек, мать и дочь. Какое мужество, ведь случись так, что нашли бы при обыске этих двух женщин… Страшно подумать, что было бы с ней и с детьми.
Мамин отец — Юрий — тоже воевал… О нем я вообще мало знаю. Но помню, как он рассказывал о первых залпах «Катюш», когда это грозное оружие только-только появилось: как земля горела под ногами врага, когда начинался этот огненный смерч.
Очень хочется все это рассказать, донести до детей… Эта война была в нашей жизни, она есть в нас, мы помним. В нас течет кровь, которая проливалась в тяжелых боях по всей стране и в половине Европы. Эта война не закончилась. Потому что ее нельзя забыть. А если забывают, то…
Как ни горько это произносить, но в моей семье теперь новая война. На Донбассе — там, где я родился и какое-то время рос. Счастливый и богатый край.
Бабушка моя, Екатерина, дочь Александра и Наталии, пережившая маленькой девочкой немецкую оккупацию, теперь на закате своей жизни живет в войне новой. Братоубийственной. Страшной, жестокой, бессмысленной.
Память о войне — это боль, которой нельзя давать притупляться, чтобы иметь хоть какие-то силы не допустить ее… остановить. Не начинать. Почему у людей не хватило сил не начать войну на Донбассе?
Журнал «Православие и современность» № 33 (49)