Отвечает священник Кирилл Краснощеков,
настоятель храма во имя Святых Царственных Страстотерпцев при СГУ.

Личность Г.Е. Распутина нельзя рассматривать вне контекста исторической, психологической и религиозной ситуации, сложившейся в российском обществе в начале ХХ столетия. Как бы отрицательно не относиться к фигуре самого Распутина, мы не должны ни на минуту забывать, что его личность в полной мере могла раскрыться в условиях жизни российского общества накануне катастрофы 1917 года.

Действительно, личность Распутина является во многом типологическим выражением духовного состояния определенной части общества начала ХХ века: "Не случайно в высшем обществе увлекались Распутиным, — пишет в своих "Воспоминаниях Митрополит Вениамин (Федченков), там была соответствующая почва для этого. А потому не в нем одном, даже скажу, не столько в нем, сколько в общей атмосфере лежали причины увлечения им. И это характерно для предреволюционного безвременья. Трагедия в самом Распутине была более глубокая, чем простой грех. В нем боролись два начала, и низшее возобладало над высшим. Начавшийся процесс его обращения надломился и кончился трагически. Здесь была большая личная душевная трагедия. А вторая трагедия была в обществе, в разных слоях его, начиная от оскудения силы в духовных кругах, до распущенности в богатых"[1].

Одним из объяснений распутинского феномена является так называемое "лжестарчество" Распутина. Вот что об этом пишет бывший товарищ обер-прокурора Священного Синода князь Н.Д. Жевахов: "Когда на горизонте Петербурга показался Распутин, которого народная молва назвала "старцем", приехавшим из далекой Сибири, где он, якобы, прославился высокою подвижническою жизнью, то общество дрогнуло и неудержимым потоком устремилось к нему. Им заинтересовались и простолюдин, и верующие представители высшего общества, монахи, миряне, епископы и члены Государственного Совета, государственные и общественные деятели, объединенные между собою столько же общим религиозным настроением, сколько, может быть, и общими нравственными страданиями и невзгодами… Появлению Распутина в Петербурге предшествовала грозная сила. Его считали если не святым, то во всяком случае, великим подвижником"[2].

В самом деле, появившись в Петербурге, Распутин, еще совсем недавно проводивший жизнь в буйстве и пьяных разгулах — об этом, во всяком случае, свидетельствуют его односельчане — имел уже репутацию "старца" и "провидца".

В 1908 году по указу Императора Тобольской Духовной Консисторией было проведено расследование о принадлежности Распутина к хлыстовству. В заключение следствия было отмечено что "при внимательном рассмотрении следственного дела нельзя не видеть, что перед нами группа лиц, объединившихся в особое общество со своеобразным религиозно-нравственным мировоззрением и строем жизни, отличным от православного... Самый уклад жизни последователей Григория Нового и личность его самого как будто близко подходят... к хлыстовству, но твердых начал, на основании которых можно было бы утверждать, что мы здесь имеем дело с хлыстовством, в рассмотренном следствием делопроизводстве нет", поэтому следствие было отправлено на доследование, которое, по неустановленным причинам, так и не было закончено. Однако в опубликованных воспоминаниях о Распутине ВА. Жуковской вновь ставится вопрос о принадлежности Распутина к крайней форме хлыстовства. В этих воспоминаниях приводятся свидетельства (распутинской фразеологии и его эротических радениях) о принадлежности "старца Григория" к хлыстовской секте[3].

В чем же разгадка тайны Распутина? Как могло в нем соединиться несоединимое — поистине сатанинское буйство и молитва? Очевидно, противоборство этих двух начал происходило в его душе годами, но в итоге темное все-же одолело. Вот что писал в своих "Воспоминаниях" Митрополит Евлогий (Георгиевский): "Сибирский странник, искавший Бога в подвиге, и вместе с этим человек распущенный и порочный, натура демонической силы, — он сочетал в своей душе и жизни трагедию: ревностные религиозные подвиги и страшные подъемы перемежались у него с падением в бездну греха. До тех пор, пока он ужас этой трагедии сознавал, не все еще было потеряно; но впоследствии дошел до оправдания своих падений, — и это был конец"[4].

1. Вениамин (Федченков), митр. На рубеже двух эпох. Б/м. 1994. С. 138 ^
2. Жевахов Н. Д., князь. Воспоминания. М. 1993. Т. 1. С. 203-206 ^
3. Жуковская В. А. Мои воспоминания о Григории Ефимовиче Распутине, 1914-1916 гг. / Российский архив. История Отечества в свидетельствах и документах 18-20 вв. М. 1992. Т. 2-3. С. 252-317 ^
4. Евлогий (Георгиевский), митр. Путь моей жизни. М. 1994. С. 182 ^