|
предыдущая глава К оглавлению следующая глава Слово подвижническоеГлава 49-62Глава 49. Как часто попираемая земля, ежели и есть на ней терния, не производит их вновь, потому что попирание ногами препятствует росту (но эти терния, в недрах ее распростирая глубокие, сильные и весьма сочные корни, как скоро дозволит время взойти, дают ростки), так страсти, которым частые свидания с людьми препятствуют выказываться наружу, воспользовавшись безмолвием, делаются более сильными и нападают с великою лютостию, тяжкою и опасною делая брань для тех, которые вначале не радели о борьбе с ними. Посему-то и Пророк повелевает: Потребите семя от Вавилона (Иер. 50, 16), советуя истреблять образы, пока они еще во влагалищах чувств, чтобы, пав на землю сердца, не дали ростков и, напоенные обильными и бесполезными дождями последовательного ими занятия, не принесли стократных плодов порока. А другой Пророк и ублажает тех, которые не дожидаются зрелости страстей, но истребляют при самых сосцах, говоря: Блажен, иже имет и разбиет младенцы твоя о камень (Пс. 136, 9). А может быть, и великий Иов, любомудрствуя сам с собою, дает разуметь кого-либо подобного, говоря, что в воде растут рогоз и ситник, а лишившись напоения, всякое былие изсыхает (ср.: Иов. 8, 11–12). И сказанное: Мраволев погибе, занеже не имеяше брашна (Иов. 4, 11), кажется, означает нечто подобное. Ибо великий Иов, желая показать злокозненность страсти, изобрел для нее сложное наименование, составив из имен самого отважного льва и ничтожнейшего всех тварей муравья, потому что нападения страстей начинаются маловажными представлениями, неприметно вкрадываясь наподобие муравьев, а последствия делаются весьма важными для подвергшегося сим нападениям и не меньше опасны, как и нападение льва. Почему подвижнику надлежит тогда бороться со страстями, когда приступают они, как муравей, приманкою предлагая свою ничтожность. Ибо, если успеют достигнуть крепости льва, делаются непреоборимыми и сильно угнетают, если не давать им пищи; пищею же их, как говорено уже было неоднократно, служат посредством чувств входящие образы страстей, потому что образы сии питают страсти, каждый кумир преемственно водружая в душу. Глава 50. Поэтому и в храме Законодатель устроил окна решетчатая (Иез. 41, 16), означая сим, что вознамерившимся сохранить сердце свое чистым, как храм (подобно тому как там решетчатыми окнами сделано, что не могло входить ничто нечистое), должно оградить чувства забралами помыслов – страхом будущего Суда, забралами, которые бы преграждали вход вновь рождающимся и вторгающимся нечистым образам. И посему-то, может быть, разболеся Охозия, так как паде из окна решетчатого (ср.: 4 Цар. 1, 2), ибо, во время искушений предавшись удовольствиям, оставить без внимания учение о воздаянии значит упасть из окна решетчатого. Что же тяжелее этого недуга? Ибо болезнь телесная есть противоестественное состояние, когда равновесие стихий преобладанием одной выведено из естественного состояния. Болезнь же душевная есть уклонение от правого помысла, когда душа препобеждена болезнетворными страстями. Таковою решетчатою преградою зрение способного слышать оградил Соломон, говоря: Очи твои егда узрят чуждую, уста твоя тогда возглаголют стропотная (Притч. 23, 33), называя стропотным, что после греха встретит душу во время воздаяния. Размышление о сем и приведение себя в надлежащее состояние отклоняет всякое опасное зрение очей. Соломон сказал и о том состоянии помысла, какое должно быть в это время: Возляжеши яко в сердцы моря и якоже кормчий во мнозе волнении (Притч. 23, 34). Глава 51. Ибо если кто во время борьбы с раздражающим его зрением в состоянии будет угрожающими наказаниями привести себя в такое противоборство, в каком бывает человек, обуреваемый в море, то он без труда одолеет поборающих его, не чувствуя наносимых ударов, так что скажет: Биша мя, и не поболех, и поругашася ми, аз же не разумех (Притч. 23, 35), то есть: "Они били меня, думая надругаться, а я не чувствовал ударов, потому что стрелы младенец быша язвы их (Пс. 63, 8), не обратил внимания и на обольщение их, не показав и вида, что замечаю присутствие их". Так и Давид, презирая таковых сопротивников, сказал: Уклоняющагося от мене лукаваго не познах (Пс. 100, 4), то есть не чувствовал, когда пришли и когда удалились. А кто не знает даже и того самого, что у чувств есть великое общение с чувственным и что от сего общения легко впадаем в обольщение, тот, не подозревая, какой бывает вред от чувств, и неосторожно увлекаясь ими, как и во время обольщения узнает злокозненность, не научившись наперед различать сего? А что у чувств бывает борьба с чувственным и чувственное налагает дани на побежденные чувства, сие явствует из войны ассириян с содомлянами. Писание исторически излагает сие предприятие четырех царей ассирийского народа против пяти царей содомских, описывая сначала совещание, союз и мирные жертвы при море Соленом, потом рабство пяти царей в продолжение двенадцати лет, после сего отпадение их в тринадцатый год, а в четырнадцатый войну, в которой четыре царя нападают на пятерых царей и берут их в плен (см.: Быт. 14, 1–11). Глава 52. И сказание оканчивается этим, а мы из сего сказания научаемся тому, что касается нас самих, и познаем борьбу чувств с чувственным, ибо каждый из нас до двенадцати лет от рождения, не имея еще чистого рассудка, бессознательно подвергается рабству (и чувства выполняют приказания вещей чувственных, как их владык: зрение – вещей видимых, слух – звуков, вкус – соков, обоняние – запахов, осязание – всех чувственных вещей, какими в движение приводится чувство сие) и человек по младенчеству не в состоянии бывает различать и разрешать своих ощущений. А как скоро рассудок станет приходить в зрелость и начнет чувствовать вред, немедленно замышляет отступничество и бегство из такого рабства. И если человек, укрепившись рассудком, утвердится в этом решении, то навсегда останется свободным, спасшись бегством от жестоких владык. Если же решимость его в сем предприятии слаба, то человек чувства свои, побежденные владычеством чувственного, снова предает в плен, и остаются уже они в мучительном рабстве без всякой благой надежды. Посему-то пять царей, по сказанию, побежденные четырьмя царями, бегут к кладязем смоляным (ср.: Быт. 14, 10), научая тем нас, что побежденные чувственным, как бы в пропасти или кладези, в каждое чувство низвергают все чувственное, а именно что ощутимо для каждого из них, не помышляя уже более ни о чем видимом, потому что погрузились пожеланием в земное и наслаждение здешним возлюбили паче наслаждения мысленным. Глава 53. Так и раб, возлюбивший господина своего, жену и детей, по сродству с телесным отрекаясь от истинной свободы, делается вечным рабом, провертев ухо шилом (см.: Исх. 21, 5–6), чтобы не восприять когда-либо слова о свободе, услышав естественным отверстием слуха, но, возлюбив настоящее, навсегда пребывать рабом. Посему-то и руку жены, взявшей за ятра, когда бьются между собою два мужа, Закон повелел отсечь (см.: Втор. 25, 11–12), потому что во время борьбы помыслов о выборе мирских и Небесных благ, оставив сей выбор, взялась она за служащее к рождению и растлению (Законодатель родотворными членами означил дело рождения). Посему отрекаться от мирских дел нет пользы для тех, которые не остаются при своей решимости, но снова увлекаются и уступают помыслу, а потому часто возвращаются к оставленному и объявляют тем о пристрастии своем к этому, как и жена Лотова, оглянувшись назад, доныне стала примером для непокорных, превратившись в соляной столп (см.: Быт. 19, 26). Такова и привычка, изображением которой была жена Лотова и которая вознамерившихся удалиться невозвратно возвращает к себе. Что же говорит и Закон, который повелевает вошедшему в храм, по совершении молитвы, не возвращаться теми же вратами, которыми вошел, но выходить в противоположные врата, совершая путь по прямому направлению и не обращаясь назад (см.: Иез. 46, 9)? Не то ли, что усилия в прямом шествии к добродетели не надобно расслаблять сомнениями? Ибо частые склонения к тому, от чего мы удалились, без сомнения, повлекут вспять от навыка, и, ослабляя стремление вперед, всецело привлекут к себе, и заставят возвратиться к прежним худым делам. Глава 54. Ибо привычка сильна на то, чтобы удержать при себе и не позволить снова возвратиться к прежнему навыку добродетели, потому что от привычки происходит навык, а навык обращается в природу; превратить же и изменить природу трудно. Если и поколебать ее несколько насилием, то скоро возвращается сама в себя, но, исторгнутая из своих пределов, не достигает совершенства, если великий труд не даст ей возможности снова возвратиться назад тем же путем, чтобы от приобретенной привычки опять перейти к оставленному навыку. Посмотри на душу, следующую своим привычкам, как она восседает на идолах, пригвоздив себя к не имеющим образа веществам, и отрекается [1] от восхождения к учению, которое готово руководить ее к высшему, и говорит: Не могу востати пред тобою, яко обычная женская ми суть (Быт. 31, 35). И душа, с давнего времени упокоевающаяся делами житейскими, восседает на идолах, которые сами по себе не имеют образа, но приемлют образ от человеческого искусства. Ибо богатство, слава и прочее житейское – не что-либо, не имеющее образа, но не имеют они в себе ничего определенного и членораздельного, привлекательным подобием подделываются под истину, ежеминутно превращаясь из одного вида в другой, образ же даем им мы сами, когда о том, что не пригодно ни к чему полезному, человеческим помыслом составляем полезное представление. Глава 55. Ибо, когда удовлетворение необходимым потребностям тела простираем до огромных издержек, приправляя пищу тысячами сладостей, богато испещряя одежду до роскоши и пышности, а потом, обвиняемые в той суетности, что по-пустому и напрасно величались роскошными издержками на такую потребность, которой можно удовлетворить малым, придумываем оправдание, что поступаем как должно, тогда что иное делаем, как не усиливаемся придать образ не имеющим образа веществам? Справедливо же такую душу назвали мы и восседающею на них, ибо душа, утвердившая в себе таковые суждения о сказанном, пригвождается к здешнему, служа уже идолам, а не истине и не имея сил возвратиться к ней, но привычками, как месячною нечистотою, оскверняя природу всего здешнего. Под словом же седе (Быт. 31, 34) Писание разумеет здесь леность к деланию доброго и сластолюбие, – леность, когда говорит: Седящыя во тме и сени смертней, окованныя нищетою и железом (Пс. 106, 10), потому что тьма и оковы служат препятствием к деланию, – сластолюбие же, когда говорит об обратившихся сердцем во Египет и рассуждающих друг с другом: "Вспомнили мы, егда седяхом над котлы мясными и ядохом мясо до сытости (Исх. 16, 3)". Ибо подлинно сидят над котлами те, которые изнеженною и непрекращающеюся горячностию разжигают в себе пожелания. Матерь же сластолюбия – чревоугодие, ибо оно порождает сластолюбие, а может быть, и многие другие страсти; от него, как от корня – отпрыски, возникают прочие страсти и, в скором времени став деревами, на породившей вырастают в достигающие до небес пороки, потому что сребролюбие, гнев, печаль суть порождения и отростки чревоугодия. Чревоугоднику прежде всего нужны деньги на удовлетворение пламенеющего всегда вожделения, хотя оно никогда не удовлетворяется, а на препятствующих приобретению денег необходимо возбуждаться гневу; по необходимости также следует печаль, когда гнев по бессилию не перешел в дело. Ибо и ходящий на персех и чреве (ср.: Быт. 3, 14), когда есть у него вещества, производящие удовольствие, ходит на чреве, а когда недостает сего, пресмыкается на персях, где кроется гнев, потому что сластолюбцы, лишаясь удовольствий, гневаются и огорчаются. Глава 56. Посему великий Моисей на перси иерею возлагает слово, знаменательно сим означая, что стремления страсти гнева должно обуздывать помыслом, потому что слово судное есть разумная сила. И иерей сдерживает страсти разумом, потому что несовершен; совершенный же Моисей всецело отлучает от себя все гневное, потому что не слово носит, но отлучает самую грудь, ибо сказано: Взем Моисей грудь, отлучи ю возложение пред Господем (Лев. 8, 29). Иные же как не отсекают всецело гнева, так и разумом не сдерживают страсти, но препобеждают ее трудом; и это суть те, которые отъемлют грудь вместе с рамом (ср.: Лев. 9, 21), потому что рамо (плечо) есть знак труда и делания. А подобным образом и сие: Ходить на чреве (ср.: Быт. 3, 14) – по самой истине означает удовольствие, потому что чрево есть ближайшая причина удовольствий. Когда оно наполнено, тогда сильны пожелания и других удовольствий, а когда оно в оскудении, пожелания сии остаются более покойными и невозбужденными. И здесь есть разность между преуспевающим и совершенным, ибо Моисей, совершенно отринувший наслаждение снедями, и утробу и ноги измы водою (Лев. 8, 20), под утробою давая разуметь удовольствие, а под ногами восхождения и преуспеяния. Преуспевающий же измывает то, что в утробе, а не целую утробу. Великая также разность в словах измы и исперут (Чис. 8, 7), ибо первое добровольно, а последнее делается по приказанию. Глава 57. Как совершенному должно с самопроизвольным усердием возбуждаться к добродетельным поступкам, так преуспевающему надлежит покоряться наставлению настоятеля и с крайнею заботливостию всю грудь отлучать, а утробу не отлучать, а измывать. Ибо мудрый в силах всецело отринуть и искоренить гнев, но не может отсечь утробы, потому что природа принуждает и самого воздержного употреблять необходимые снеди. Когда же душа не водится правым и твердым законом, но растлена прелюбодейными [2] удовольствиями, тогда сожигается за сие утроба, так как вожделение остается ненасыщенным, хотя и переполнены телесные приемники, последует же расторжение утробы, по причине опадения лона (см.: Чис. 5, 22), ибо бессильным делается сердце к рождению доброго. С воспламенением утробы от многоценности снедей расслабевают и духовные силы, ибо их слово Закона подразумевало под словом лоно. Посему сластолюбец ходит на чреве, излившись весь в усладительных удовольствиях. А начинающий добродетельную жизнь отъемлет тук от утробы, отказываясь от снедей, утучняющих тело. И преуспевающий измывает то, что в утробе, а совершенный измывает всю утробу, совершенно отвергая излишнее для необходимой потребности. Глава 58. Весьма же кстати к словам на персех твоих и чреве приложено: Ходити будеши (Быт. 3, 14), потому что удовольствие возможно не неподвижным и покоящимся, но движущимся и исполненным смятения страстей. Чревоугодию же паче сего сродственно сладострастное движение. И сама природа, желая показать сродство их, орудиям сожития назначила место под чревом, сею близостию означая тесную связь. Ибо если ослабевает сия страсть, то ослабевает от оскудения того, что выше, – чрева, а если усиливается и приходит в движение, то оттуда подается ей сила. Но не сей только страсти питателем и воздоителем бывает чревоугодие: оно истребляет в человеке все доброе. Ибо, как скоро возобладает и возьмет верх, обыкновенно упадают и истребляются добрые качества: воздержание, целомудрие, мужество, терпение и все прочие добродетели. Сие-то приточно изобразил Иеремия, сказав: "Стену Иерусалимлю окрест разори (Иер. 52, 14) архимагир (начальник телохранителей) вавилонский", назвав архимагиром страсть чревоугодия. Ибо как архимагир прилагает все старание услужить чреву и придумывает тысячи искусственных способов доставить удовольствие, так и чревоугодие все приводит в движение, служа удовольствию гортани: и разнообразие снедей низлагает, и истребляет твердость добродетелей. Глава 59. Ибо сладости и приправы и для хорошо уже утвердившейся добродетели делаются осадными и стенобитными орудиями, колеблющими и ниспровергающими ее твердыню и укрепление. Но как роскошь губительна для добродетели, так умеренность обыкновенно разрушает так же укрепления порока. Как стену Иерусалима, то есть души умиренной, разорил архимагир вавилонский, поваренным искусством вринув ее в плотские удовольствия, так валяющееся тесто израильского хлеба ячна ниспровергло кущи Мадиамли (ср.: Суд. 7, 13). Ибо умеренный образ жизни, катясь и преуспевая, по большей части уничтожает блудные страсти. Мадианитяне служат образом блудных страстей, потому что они приводят к Израилю блудниц и обольщают великое множество юных. Весьма же прилично сказано в Писании, что мадианитяне имеют кущи, а Иерусалим стену, потому что объемлющее добродетель укреплено и твердо, а содержащее в себе порок есть одна видимость, куща, ничем не отличается от призрака. Глава 60. Посему-то святые убегали городов и отвращались многолюдных встреч, зная, что обращение с людьми развратными гораздо тлетворнее заразительной болезни. Посему, ничего не взяв с собою, оставили имущества свои в добычу другим, отказавшись от развлечения ими. Посему-то Илия, оставив Иудею, обитал на пустынной и наполненной зверями горе Кармильской, кроме дерев, ничего не имея к утешению себя пищею, потому что довольствовался древесными плодами, ими удовлетворяя необходимой потребности. Подобно и Елисей вел такую же жизнь, заимствовав у учителя с другими добрыми качествами и любовь к пустынножитию. И Иоанн, живя в пустыне иорданской, вкушал акриды и дикий мед, показывая многим, как не трудно удовлетворять потребности телесной жизни, и укоряя за обременительное наслаждение. А может быть, что и Моисей, вообще предвозвещая что-либо подобное, дает израильтянам закон о манне – собирать ее изо дня в день, прикровенно повелевая сим, чтобы содержание человеческое было только однодневное, а не вперед заготовленное, ибо почитал приличным разумной природе довольствоваться тем, что есть, а раздаятелем прочего признавать Христа. Заботящийся же о том, что впереди, показывает тем, что не верит Божией милости, как будто она не всегда источает людям неистощимые дары. Глава 61. И кратко сказать: посему-то все святые, ихже не бе достоин мир, оставили обитаемую вселенную, в пустынех скитающеся и в горах и в вертепах и в пропастех земных, и проидоша в милотех (и) в козиях кожах, лишени, скорбяще, озлоблени (Евр. 11, 38, 37), бегая человеческих благовидных пороков и странных дел, наполняющих города, чтобы силою их стремления, как потоком, не быть насильно увлеченными в безразличное смешение толпы, радуясь же пребыванию со зверьми и вред от них почитая меньшим вреда от людей, лучше же сказать, бегая от людей, как от злокозненных, и доверяясь зверям как друзьям, потому что они не учат пороку, но дивятся добродетели и чтут ее. Так Даниила погубили, как им думалось, люди, а львы спасли; и они, сохранив осужденного по ненависти несправедливо, дали тем знать, что нет справедливости у людей, провозгласив правдивый суд над осужденным несправедливо; и добродетель мужа соделалась для людей предлогом к зависти и раздору, а для зверей поводом к уважению и чести. Глава 62. Посему, в ком всеяна любовь к улучшению, поревнуем добродетели святых и, отказавшись от служения повелениям плоти, поищем свободы, пойдем вслед осла дивияго, отпущенного Создателем в пустыню, не слушающего стужания данническаго и смеющегося многу народу града (ср.: Иов. 39, 5, 7). И если доныне готовили мы его к ношению бремени, наложив на него ярмо греховных страстей, то разрешим, по крайней мере, от уз. Если и будут прекословить сему не урожденные господа, но приобретшие владычество по навыку, то, конечно, слыша, если только услышат, что не одним языком и не просто голосом, но внутренним расположением говорим им: Господь его требует (Мф. 21, 3), немедленно отпустят его, чтобы, украшенный апостольскими ризами, соделался колесницею Слова или, отпущенный на древнюю пажить Слова, вслед всякаго злака искал (ср.: Иов. 39, 8), то есть, последуя исполненным силы изречениям Божественного Писания, путеводился ими в жизнь неукоризненную, приобретая вместе и обильную пищу, и великое наслаждение. Но должно при сем доискаться, как пущенный Богом в пустыню дикий осел вслед всякаго злака ищет, имея жилищем пустыню и селением сланость (ср.: Иов. 39, 8, 6), когда солончак и пустыня большею частию не очень способны к произращению травы. Разве скажет кто, что для того, в ком не было страстей, при истреблении в себе питающего страсти достаточно взыскать поучения Божественным словесам. |