Книгу Феликса Разумовского о событиях, происходивших в России в начале ХХ века, читать нелегко и больно. Нелегко, потому что информации очень много; а больно потому, что это не просто информация, это хроника втягивания огромной страны и великого народа в мясорубку; страшная картина беспомощности даже лучших русских людей того времени, их бессилия остановить вращающийся вал и работающие ножи.
И все-таки книгу Разумовского (конечно, не только ее!) читать надо. Надо, чтобы жить дальше — в России, в веке XXI, а там, глядишь, и в XXII.
Сегодня Россия (скажем точнее, немалая часть ее народа) растеряна. Она не может опознать себя, она лишена того, что в странах с более спокойной, закономерной и органичной историей чувствуется буквально на каждом вдохе, в любом пейзаже, в облике любого города; а именно — чувства национальной идентичности и исторической преемственности. Человек, не находящий себя в настоящем, плохо знающий свою многовековую историю и культуру (наивно полагающий, в частности, что Петр I «вытащил Россию из дикости и грязи») ищет опору в недавнем, неостывшем прошлом, в советской мифологии. Он празднует 7 ноября, несет цветы Ленину, решительно защищает Сталина, не хочет слышать о репрессиях («Если кого и расстреляли, то за дело!») и с просветленным лицом встречает столетие комсомола. Он говорит о патриотизме советских людей, не понимая, что патриотизм совсем необязательно связывать с идеологией, что самоотверженная любовь к Отечеству задолго до красных флагов никого в России не удивляла. Вопреки реальности, этот человек рассказывает молодым о «прекрасной жизни в Советском Союзе», хотя сам в те славные годы только и делал, что потихоньку ворчал. Феликс Разумовский считает, что советский миф «…так настойчиво внедрялся в сознание нескольких поколений, что приобрел невероятную живучесть и почти полностью исказил национальное историческое сознание». Но, полагаю, Феликс Вельевич согласился бы с тем, что причина живучести не в одних только усилиях агитпропа. Советская мифология жива и активна еще и по причине сегодняшних условий: социальной несправедливости, колоссального имущественного расслоения, нерешенных проблем здравоохранения и образования, неразвитой инфраструктуры городов, заброшенности сел. Люди хотят справедливого народного государства, и само по себе это желание совершенно нормально — никакому осуждению не подлежит. Весь вопрос в том, где мы ищем сейчас эту справедливость или дорогу к ней; какими ориентирами пользуемся; что мы бессознательно решили помнить, а что — начисто забыть. Знать историю — означает познавать себя, узнавать себя в ее процессе. Книга Разумовского приглашает к познанию.
Книга начинается с раздела о «преданной войне» — о Первой мировой, великой и забытой. Автор повествует о ее предпосылках, о ситуации в Европе, приводит немало документов, передвигает для нас флажки на военных картах, рассказывает и о героизме, о подлинном патриотизме тогдашних русских — и о подлости, о безответственности, о неумении и малодушии, то есть о том, что в нашем народе тоже никогда не выводилось. Разумовский не склонен идеализировать и воспевать что-либо или кого-либо — он показывает эпоху и каждого человека в ней во всей их трагической противоречивости.
Ленин призывал превратить войну империалистическую в войну гражданскую. Кем должен быть человек, чтобы желать своей стране гражданской войны? Да вот Лениным и должен: «Его, политического эмигранта, безвестного руководителя маргинальной партии, Гражданская война вынесла на вершину власти. И он сумел удержаться на этом кровавом гребне».
Разумовский подробно рассказывает об обстоятельствах легендарного возвращения Ленина в Россию, о роли германских властей, о целях, которые они преследовали. Мы вздрагиваем, читая телеграммы: «Есть намерение возвратить из Швейцарии в Россию <…> русских революционеров, которые действовали бы там в наших интересах…», «Приезд Ленина в Россию удался. Он работает совершенно так, как мы хотели…»
Но дело не в одном только Ленине, конечно, и не в «ленинской гвардии» (напомню, почти полностью уничтоженной в 30‑е годы Сталиным). Большевики бросили свои семена во вполне определенную почву — почву русской смуты.
По сути, книга Феликса Разумовского, как и весь корпус его телевизионных передач (напомню, что он почти три десятка лет ведет на телеканале «Культура» историческую программу «Кто мы?»), — исследование этого иррационального феномена. Само понятие смуты (Смутного времени) родилось в конце XVI — начале ХVII века. Смута — это когда то, что стояло твердо и было ясно как день — Бог на небесах, Его помазанник в Кремле, каждый из нас на своем месте — вдруг теряет свои очертания, рушится, и на место ясности приходит муть и непонятность. А то недоброе, что до поры скрывалось в человеческих сердцах, получает право вылезти из своих нор и всласть погулять на воле. «Разрушительная энергия смуты, — пишет Разумовский, — отменяет красоту и человечность русской жизни, ее высокое призвание, отменяет величие нашей культуры — собственно, все то богатство, которым живет и дорожит наш народ в годы созидания. Срываясь в смуту, русский человек все расточает, от всего отрекается. Это — род национальной болезни, форма кризиса, пробуждающего и развязывающего темные страсти и низменные инстинкты».
Однако же в России всегда находились люди, готовые смуте противостоять. Второй раздел книги посвящен Гражданской войне и событиям 20‑х годов. Названия глав — «Ледяной поход», «Чехи и самарский Комуч», «Донские казаки и атаманы», «Морская директива генерала Деникина», «Белый Крым», «Антоновщина, или Тамбовская вандея», «Белая эмиграция под контролем ГПУ» — дают представление о тематическом охвате. Последняя глава — «Год великого перелома» — посвящена трагедии раскулачивания, то есть, по сути, раскрестьянивания России; разрушению земной основы Русского мира:
«Масштабы раскулачивания и выселения в самом деле потрясают. Судя по рассекреченным сводкам ОГПУ, во время первой волны раскулачивания было выселено полмиллиона человек. Потом — миллион двести тысяч. А всего за предвоенные годы — четыре миллиона. Это почти миллион крестьянских семей. А еще были тысячи расстрелянных и десятки тысяч отправленных в лагеря.
Но как мало мы до сих пор знаем об этой трагедии. В основном по документам карательных органов. А там многое не прописано. Откуда им, палачам, знать, что думали раскулаченные мужики и бабы под стук колес, когда ехали в ссылку? Конечно, они не могли не сознавать, что их принесли в жертву».
Наконец, третий раздел книги — «Русская Голгофа». Он посвящен великому страданию Русской Церкви, православных христиан, не отрекшихся в те темные годы от Пресвятой Троицы. Эпоха и здесь показана во всей противоречивости. Разве секрет, что немалая часть духовенства увидела в февральской революции «весну освобождения»? И что благочестие русского крестьянства на поверку нередко оказывалось чисто внешним, обрядовым, а от такого благочестия очень легко отказаться, если новая жизнь того требует?.. А так называемый обновленческий раскол — отчего у него оказалось столько сторонников в Церкви?
Но, при всем этом, история нашей Церкви в ХХ веке — это, безусловно, патерик, история подвига. В разделе «Русская Голгофа» рассказано о многом и о многих, вряд ли стоит здесь, на газетной полосе, это пересказывать; приведу лишь фрагмент из воспоминаний протоиерея Михаила Чельцова, которые цитирует автор: «Это Господь так устроил, что нас, священников, сажали по тюрьмам, гоняли по разным северам, югам и востокам. С одной стороны, это было искуплением вины нашей и отцов наших перед народом и перед христианством за многие наши прегрешения, а с другой стороны, мы необходимы были для заключенных, ибо в тюрьме без священника тяжело…».
Верующие тех лет жили в обстановке ужаса: что ни день, узнавали о новых арестах, новых кощунствах, о закрытии и поругании очередного храма… Иной раз задумаешься: а как вообще может верующий человек это видеть, переживать и с ума при том не сойти? Автор книги отвечает на этот вопрос так: «В духовном мире безвыходных ситуаций не бывает. Это непреложный закон. Он вытекает из самого существования Бога. А потому правду можно обрести и даже утверждать ее среди самой черной смуты, в эпоху бесправия и торжества лжи».
Разумовский убежден, что опыт, полученный Церковью в ХХ веке, — «…единственное средство преодолеть разорванность русской истории, бесценная возможность оздоровить наше национальное бытие, парализованное глубоким кризисом русского мирочувствия». Итак, начав с этого кризиса, мы к нему и пришли. Мне не раз приходилось общаться с Феликсом Вельевичем непосредственно, записывать с ним интервью, и я могла заметить, насколько чужд ему мечтательный оптимизм, насколько трезво и критично смотрит он на сегодняшнюю нашу реальность. Смута никуда из нашей жизни не ушла — она только меняет способ своего протекания. Настоящей Россией мы пока не стали. Что нам следует делать?
«Никакими политическими средствами решить эту проблему невозможно, — считает Разумовский. — Партии тут не помогут. Налицо большая культурная задача, духовная задача. Нам еще только предстоит вернуть, возродить разрушенное Гражданской войной русское самосознание и мирочувствие. Дай Бог, чтоб мы успели сделать это!». Обратите внимание: автор кнги не не просто говорит, он реально содействует возрождению русского самосознания.
Газета «Православная вера» № 22 (617)