Новый Год — праздник, который более всех остальных любим современными российскими жителями. Очевидно, причина в некоей "старорежимности" Нового Года, в чрезвычайно обаятельном отсвете "серебряного века", предреволюционной эпохи. Как раз тогда почти повсеместно в России распространился обычай украшать елку.
Обычай встречать новолетие украшенным деревом несомненно языческого происхождения. Впрочем, в Германии он был переосмыслен еще в XV веке. Наряженная всякими угощениями ель приобрела смысл приношения Богомладенцу Христу. Устраивать ее стали не в новолетие, а накануне Рождественской всенощной.
Легенда приписывает устройство первой такой елки Мартину Лютеру, главному идеологу и действующему лицу Реформации. Принято думать, будто Реформация стремилась к некому "обновлению" церковного обихода. На самом деле, это движение правильней было бы назвать Реставрацией. Лютер смотрел не в будущее, а в прошлое — в первые века христианства.
Христианство тогда воцерковляло мир через воцерковление повседневного быта человека. Лютер пытался восстановить дух первохристианской общины, противопоставляя его мелочной и довольно жестокой рассудочности римо-католичества. Елка, устроенная Лютером, была попыткой такого устройства быта, которое бы на всяком шагу напоминало человеку о Христе.
Конечно, на православный взгляд, эта попытка весьма наивна: ведь Лютер пытается бороться с католической рассудочностью не менее рассудочными методами. Вместо Богомладенца Христа он создает образ самого обычного младенца. Несомненно, рождение всякого человека удивительно и по справедливости может быть названо чудом Божиим, но Рождество Христово - это приход Спасителя мира, Самого Бога, облеченного в плоть. Наряженная елка создает радостную атмосферу в доме, но она никак не икона Рождества.
В Россию обычай наряжать рождественскую елку завезли немцы-лютеране, во множестве жившие в Петербурге и его окрестностях. Соседствующее с ними православное русское население понемногу перенимало его, но особенно, с тех пор как праздник елки в 1830-х годах был устроен в Зимнем дворце по личному указанию императора Николая I. Царский пример вызвал многочисленные подражания, и уже через несколько лет весь Петербург украшал елки накануне рождественской всенощной.
К началу XX века елки устраивали уже по всей России. Даже в отдаленных сельских школах бывали елки для крестьянских детей. В достаточных семействах было принято украшать ее мандаринами и конфетами, а потом собирать к елке на угощение бедных детей, живущих окрест. В эти дни часто звучало известное присловье: "Христос ведь тоже в бедной семье родился"...
В России, богатой православной богословской традицией, елка стала маленьким "домашним" образом видимого мира, просвещенного Рождеством Христовым. Это - мир, над которым пели Ангелы: "Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение" (Лк. 1, 14). Ее всегда зеленая хвоя была соотнесена с Божественной вечностью, а крестовина, на которой утверждается елка, воспринималась как образ Креста, лежащего в основании спасения.
Словом, елка стала важнейшим признаком Рождества в России.
Разумеется, после революции елку стали преследовать. Особенно яростно это делалось в 20-е годы. Детский журнал "Чиж" печатал такие, например, стихи:
Только тот, кто друг попов,
Елку праздновать готов.
Мы с тобой враги попам,
Рождества не надо нам!
Украшенная елка сделалась поводом, чтоб репрессировать человека "за религиозную пропаганду". В домах многих верующих людей елки, впрочем, все же устраивались. Окна тогда плотно занавешивали одеялами из опасения доноса.
В 1930-е годы елку реабилитировали. Атеистическая власть изгнала с нее изображения Ангелов или пастухов, поклоняющихся Богомладенцу Христу. Елку вновь приурочили к новолетию, возвращая языческие времена.
Однако до конца истребить христианское значение ее не смогли. Стеклянные шары, бусы и сверкающий дождь превращали ее пусть в бытовой, но все же подлинно христианский образ мироздания, исполненного радостью и богатого чудесами. То и другое несомненно чуждо материализму в любом его обличии: "научного атеизма" или самого дикарского язычества. Печаль и узость мира, отталкивающего от себя Бога, видна и в советских елочных украшениях. Вместо изображений Ангелов - космические корабли, вместо Звезды Рождества - кровавая пентаграмма.
Елочные игрушки нашего времени несут на себе след пережитой эпохи. Язычество легко "прилипает" к быту, а потом становится мироощущением человека.
Восточный гороскоп сулит наступление "года петуха". Поэтому лидер продаж - игрушечные петухи и куры. Те, кто слаб в орнитологии, покупают даже кукольных страусят. В начавшейся предпраздничной толчее на улицах то здесь, то там всплывает вопрос: чем бы угодить петуху? "В петуха" верят вполне. Идут серьезные обсуждения. Одни утверждают, что надлежит поставить на новогодний стол какие-то кушанья из зерна, любезного домашним птицам. Другие, напротив, намерены изжарить и съесть петуха, нимало не смущаясь Рождественским постом.
Другой ходкий перед Новым Годом товар - обереги. Это небольшие куклы в народном стиле. Одни изображают бородатого мужичка и призваны одарить удачей хозяина дома, другие — для хозяек: простоволосая женская кукла с метлой. Есть "оберег от ГАИ", есть "Нафаня" из детского мультика. Они очень милые и улыбчивые - духи, которым многие современники готовы вверить свое будущее, ублажая китайского "петуха" или призывая в помощь домового.
А ведь домовой в русских легендах вовсе не мил и не улыбчив. Это дух земли, хранитель кладов, покровитель рода и любитель кровавых жертв. Кстати, и современный детский фольклор рисует домового весьма зловредным стариком. Он по нарочитому вызову выходит из подполья или из канализации и первым делом принимается душить призвавшего его человека.
Словом, едва ли хорошая идея доверить свое будущее столь малосимпатичному персонажу. Однако, доверяют. Налицо готовность поклониться кому угодно и чему угодно из суеверного и маловерного страха перед будущим...
Несколько лет назад по одному из телеканалов был сюжет: человек пошел на охоту, попал в болото и стал тонуть. И вдруг прыгнула лягушка, да так удачно прыгнула, что пригнула пучок травы, как раз к человеку. Человек дотянулся до травы и выбрался из болота.
Лягушку он забрал к себе в дом и держит теперь с почетом. И всем рассказывает, что лягушка — священное животное. Это совсем не смешно, а, наоборот, очень грустно. Ведь сколь невелик и скуден должен быть мир, чтоб лягушка, петух или кукла заняли в нем место Божества.