Они называют друг друга сестрами, хотя могут не знать друг друга в лицо. Студентки и пенсионерки, кандидаты наук и домохозяйки. Чьи-то дочери и жены, матери и бабушки. Однажды они пришли в епархиальное Общество милосердия и теперь моют полы в больнице, гуляют с детьми из Дома малютки, выхаживают отказников после операций, устраивают праздники в детских больницах и приютах.
Руководитель епархиального Общества милосердия священник Сергий Кляев (по светской профессии детский врач) рассказывает о его работе очень сдержанно, без лишних эмоций. От телевизионных интервью батюшка и сестры отказываются, исключения делаются только для печатных СМИ. У Общества есть свой сайт, где каждый интересующийся найдет нужную информацию. Но посещаемость его невысока.
Такая закрытость — при том, что Обществу милосердия всегда необходимы новые люди — удивляет. Только познакомившись с его работой поближе, понимаешь, что так, без лишнего шума — лучше. Люди должны приходить сюда, в Общество милосердия, не за славой, не за тем, чтоб оказаться в центре внимания. Человек, сознательно или бессознательно стремящийся именно к этому, быстро выгорит, пользы от него не будет, а вот сутолоку и неразбериху такие люди создать всегда успеют. Потому тихий труд нескольких десятков самоотверженных женщин не так заметен, как мог бы стать при грамотном пиаре или раскрутке сайта. Руководитель общества не ставит перед собой такой цели — Господь посылает нужных людей в нужное время, и слава Богу!
Будни
О дежурстве в больнице нужно договариваться с координатором Общества милосердия Натальей Боголюбовой. Она составляет круглосуточный график и ежедневно совершает до полусотни звонков — жизнь постоянно вносит свои коррективы: кто-то заболел и не сможет выйти на дежурство, у кого-то возникли другие непреодолимые обстоятельства. Наталья — опытный штурман. Спокойным голосом она сообщает мне имена, возраст и диагнозы детей, а также время, когда я смогу приступить к работе, и координаты места. 3-я клиническая больница имени Миротворцева. Четвертый — детский — корпус, третий этаж, 78-я палата — звучит как пароль. Прохожу приемный покой, поднимаюсь вверх по боковой лестнице в отделение детской хирургии. Я уже была здесь однажды — полгода назад, когда оперировали маленького Руслана. Его усыновили, и это одна из немногих историй со счастливым концом. Сказка про гадкого утенка. Или про прекрасного принца, кому как больше нравится. В ближайшее время сказок, похоже, не будет — в палате отказников лежат четыре тяжело больных малыша.
Я тороплюсь — на дежурство лучше не опаздывать. Сутки расписаны по часам, и если кто-то задержался, то чья-то смена продлевается. Хотя уходить никто не спешит — за несколько часов к детям привыкаешь, и нужно какое-то время, чтобы вернуться в обычную жизнь. Это как подниматься из глубины на поверхность — вынырнув, надо громко закричать, чтобы не разорвало мозг.
«Пост сдал — пост принял» длится несколько минут. Валентина, которую я должна сменить после ночного дежурства, уже инструктирует мою напарницу Вику: — Здесь смесь для Ромы — разводить 3 ложки на 120 миллилитров воды, добавить две ложки каши. Я его кормила в 8, значит, следующий раз — в 11. Виферон — для Максима, мотилиум — для Алины. Осторожно, она срыгивает. Максим кусается. Карину два дня назад прооперировали, у нее держится температура, она почти ничего не ест.
Я пытаюсь определить, кто есть кто — в центре комнаты стоят три железные детские кровати на колесиках. В самом дальнем углу — Алина. Девочке три года, у нее ДЦП. Меня предупреждают, что она не разговаривает и не встает. Может только сидеть в кроватке, подтягиваясь ручками за прутья. У ребенка столько диагнозов, что больница может стать ей родным домом.
Маленький комочек со скрещенными ножками в средней кроватке — это Рома. Ему 11 месяцев. Диагноз — спинная грыжа. Он никогда не сможет самостоятельно сидеть, а значит, и передвигаться в инвалидной коляске.
В кроватке, которая ближе всего ко мне, стоит мальчик-дауненок. Это Максим. Ему два года. Он шустро передвигается вдоль бортика и с размаху бухается на матрас. У него проблемы с диафрагмой, исправить которые можно с помощью несложной операции. На большой кровати, забившись в угол, хрипит двухлетняя Карина — ее почти не видно под одеялом. Ей сделали операцию на нёбе, и девочка тяжело идет на поправку. Сейчас она спит.
Я смотрю на детей и понимаю, что готова закричать в самом начале погружения. На шесть часов это — мои дети. Точнее, наши с Викой.
Вика — молодая симпатичная брюнетка. Пока я собираюсь с мыслями, она ловко подхватывает Максима и уносит его сдавать кровь, быстро возвращается и забирает Алину.
Максимка громко плачет, жалуется, трет место укола. Беру его на руки, и он тут же вцепляется мне в волосы. Уношу его в коридор — смотреть в окно. Это такое волшебное место, где мальчик моментально затихает, разглядывая мелькающие картинки жизни. Я называю ему марки проезжающих мимо автомобилей, придумываю истории про людей, спешащих в больницу. К нам подходит мама с ребенком — из здешних пациентов — мы обмениваемся несколькими словами, и Максим больно кусает меня за палец — не отвлекайся, рассказывай дальше.
Завтрак — настоящее поле битвы. В тарелку с манной кашей Максим норовит залезть всей пятерней и густо размазать манку по лицу. Так ему кажется вкуснее. Вытираю ему руки и стараюсь держать тарелку подальше, но Максим хитрее меня и снова оказывается весь в каше. На помощь приходит Вика, она быстро управляется с ним, а я кормлю Алину. Какое-то время в палате царит идиллия — Вика играет с Максимом, Рома и Карина спят, Алина развлекает себя тем, что поднимает ногами детское пластмассовое ведерко. Я пытаюсь наладить с ней общение.
— Жили у бабуси два веселых гуся,— выдаю единственное, что могу вспомнить из детского репертуара. Еще почему-то на ум приходит «Однажды в студеную зимнюю пору».
Алина смотрит на меня глубокими серыми глазами и вступает в диалог:
— А-га, ля-ля, тя-тя, да-да, ня-ня.
— Правильно, я — няня!— радуюсь я установленному контакту. Кто это сказал, что Алина не разговаривает?
— Ма-ма, па-па,— отчетливо произносит девочка. И неожиданно четко добавляет: — Абажур!
Максим тоже демонстрирует успехи: сестры научили его играть в «ладушки» и «сороку». Он старательно «варит» большим пальчиком кашку и весело смеется.
— Раньше я думала, что болезнь Дауна — это что-то страшное,— говорит Вика.— Максимка стал открытием для меня. Он такой солнечный, жизнерадостный. Божий ребенок!
Оказывается, Вика — зубной врач, кандидат медицинских наук, ассистент кафедры стоматологии Саратовского государственного медицинского университета. Я проникаюсь к ней уважением, а она смеется:
— Мне мое образование вытирать детям сопли никак не помогает!
Действительно, сестрам не требуется медицинских навыков, достаточно уметь то, что умеет любая мама — кормить, играть, менять памперсы.
Сегодня утром Вика — точнее, преподаватель Виктория Николаевна — совершенно неожиданно для себя сменила здесь свою студентку, которая дежурила всю ночь вместе с Валентиной.
— То-то смотрю, Даяна спит на занятиях. Думала, по ночным клубам, по дискотекам бегает, а она, оказывается, за детьми ухаживает!
У Виктории семья — муж и двое детей. Дежурить она начала Великим постом, когда в палату поступило сразу пять отказников — до этого сестры ухаживали за одним, редко — двумя малышами. Теперь отказников прибыло — редкость, когда их три, а не больше. Сестры выдерживают этот марафон — есть и те, кто справляется с несколькими детьми самостоятельно. В одиночное плавание часто уходит Ирина — кандидат биологических наук, доцент Саратовского государственного университета. С ней мы познакомились, когда еще сестры ухаживали за Русланом.
К нам в палату заходят мамы с детьми из соседних палат — все знают про отказничков, справляются об их здоровье. Дружелюбно настроены и те, кому выпало лежать с ними в одной палате. За месяц дежурства только одна мама попросила ее переселить в другую палату. Аргументировала просто:
— Не хочу, чтобы мой ребенок лежал рядом с больными детьми.
Вика пытается накормить проснувшуюся Карину. Рома тоже открыл глазки и вопросительно смотрит на меня. Я развожу для него смесь, и он съедает двойную порцию. Максим требует внимания, тянет руки, просит взять его и с размаху бухается на матрас. Алина укачивает себя — закрывает глаза ладошками и катается по кровати из стороны в сторону. Мы меняем детям памперсы, выкатываем кроватки на прогулку в коридор — в отделении начинается влажная уборка.
К середине дежурства я уже чувствую легкую усталость. Вика по-прежнему излучает бодрое спокойствие.
— Я здесь набираюсь положительных эмоций,— объясняет она, играя с Максимом.— Смотри, какие они хорошие!
Вике надо уходить на лекцию. Я остаюсь одна. Мне нужно продержаться на плаву до прихода сменщицы, а она задерживается. Наступает время обеда.
Старшие начинают орать одновременно. Рома с интересом наблюдает, как я лавирую между Максимом, который уже запустил пятерню в тарелку с супом, и норовящей подползти к горячему чайнику Кариной. Пока кормлю их по очереди, Алина плачет, требуя своей порции. В тот момент, когда я начинаю жалеть, что у меня всего лишь пара рук, одна из мам, лежащих здесь с детьми, просит подержать еще и ее ребенка, пока она сходит за обедом. Мне начинает казаться, что кислород заканчивается, я захлебываюсь и иду ко дну, а мое дежурство никогда не кончится.
Наконец приходит моя спасительница. Ее зовут Лена. Она кажется мне знакомой. Но разговаривать некогда. Пока я переодеваю вылившего на себя суп Максима, она кормит Алину. Потом берет плачущую Карину на руки и, чтобы успокоить ее, начинает петь «Богородице, Дево радуйся». А я вспоминаю ее голос — мы вместе шли крестным ходом на праздник Покрова Пресвятой Богородицы.
Когда приходит моя сменщица Людмила Николаевна, я, наконец, выныриваю на поверхность.
Праздники
Четвертый детский корпус, второй этаж, одна из аудиторий медуниверситета. Амфитеатр. Сценой служит узкое пространство между доской и первыми партами. На подставках для капельниц — декорации. Сестры подготовили пасхальный спектакль для маленьких пациентов больницы имени Миротворцева.
Людмила, ответственная за организацию спектакля, звонит кому-то по телефону:
— Лена! Когда приедешь? Мы начинаем.
— Ждем Ангела,— объясняет она мне.
Ангел опаздывает. Репетицию начинают без него.
На сцене — еще одна моя знакомая Ирина. Она одной первых пришла в Общество милосердия. В спектакле Ирина играет роль Мамы. На ней удивительной красоты настоящий русский народный костюм. Ирина рассказывает, что его сшила своими руками ее бабушка в начале прошлого столетия, дает рассмотреть старинные пуговицы, бисер и померкнувшие блестки, которым расшита рубашка и юбка — понька.
Режиссер Катя, стоя за одной из парт, как капитан на мостике, отдает последние распоряжения. За «дирижерским пультом» — Галина. Она отвечает за музыкальное сопровождение.
Единственный мужчина, занятый в спектакле,— Роман. Он архитектор, работает в одной из строительных фирм. На роль Отца его пригласила Саша, которая исполняет в спектакле одну из главных ролей — роль Мальчика.
Саша тоже архитектор. Она замечательно поет и играет на гитаре. В амфитеатре ее голос звучит особенно глубоко и проникновенно.
Вторая главная роль — Девочки — досталась Лене, преподавательнице английского языка. По сценарию дети не слушались свою маму, и Грусть-тоска забрала ее в свой замок. Теперь дети должны разыскать ее, но для этого они должны стать другими.
Ангелы — Марина и успевшая вовремя Лена; Бабочка — Маша; Петухи — две Лены; старцы-монахи — Наташа и Оля — все они помогают непослушным детям измениться. Перед началом спектакля старец-Наташа — в черной рясе и с приклеенными ватными бровями и бородой — угощает всех вкусными оладьями и чаем. Актеры подкрепляются — им понадобится много сил. Играют на одном дыхании. Дети, открыв рот, смотрят за происходящим на сцене. Их мамы потихоньку вытирают глаза.
Спектакль заканчивается радостным воссоединением семьи. И всем на минуту становится хорошо и тепло.
Зрители расходятся, декорации разбираются. Хирург Сергей Юрьевич Городков уносит в отделение подставки для капельниц. Праздник закончился. Будни продолжаются. В палату к отказничкам положили нового малыша — десятимесячную Галинку.
Фото автора
Журнал «Православие и современность» № 15 (31)