Доклад Преосвященнейшего Лонгина, Епископа Саратовского и Вольского, на Церковно-общественном форуме "Единением и любовью спасемся", посвященном 625-летию победы на Куликовом поле. 5 конференция "Церковь и культура. Куликовская битва и историко-культурное наследие российского народа".

В истории России Куликовская битва занимает особое место. Это одно из тех событий, которые становятся неиссякаемым источником мужества народа, укрепляют его национальное достоинство и веру в собственные силы, становясь символом победы не только русского оружия, но и его нравственной мощи.

В 1237-1241 гг. русские земли подверглись удару со стороны Монгольской империи — центральноазиатского государства, завоевавшего в первой половине XIII в. огромную территорию Евразийского континента от Тихого океана до Центральной Европы. По масштабам произведенных им разрушений монгольское нашествие отличалось от бесчисленных междоусобных войн прежде всего тем, что оно прошло одновременно по всей русской земле. По данным археологов, из 74 городов, существовавших на Руси в XIII в., 49 были разрушены Батыем, причем треть из них обезлюдела навсегда и больше не была восстановлена. Большинство жителей городов погибли в сражениях или были уведены в рабство. На Руси исчезли целые ремесла, замерло каменное строительство.

Русские князья становились вассалами монгольского хана, которого на Руси теперь все были обязаны именовать "царем". Без этого невозможно было сохранить свой удел и даже жизнь.

Для начала "монгольского" периода русской истории было характерным ослабление государственного начала в жизни страны, но русский народ, несмотря на все недостатки Киевского периода и последовавшее за нашествием Батыя страшное духовное одичание, все равно уже был народом православным. Именно поэтому недостаток государственности компенсировался за счет возрастания значения Церкви в жизни общества. Только Русская Церковь являлась ведущей консолидирующей силой, которая препятствовала полному развалу разоренной страны.

Русская Церковь в процессе централизации русских земель постоянно выступала как решающая объединительная сила. Благодаря ей сохранилось сознание единства русского народа и стало возможным восстановление всех сторон его жизни. Именно Церкви в первую очередь обязана Русь тем, что к XV веку она смогла, несмотря на потерю западных земель, вновь консолидироваться и сбросить ордынское иго. Русские митрополиты, проявлявшие, сменяя друг друга, поразительное единодушие и преемственность, заложили основы той политической линии, которую впоследствии восприняли и развили Московские великие князья.

Куликовская битва, ставшая первой победой русского оружия над монгольским войском, открывает новую эпоху в истории Руси, которая и в политическом, и в экономическом, и в культурном смысле может быть названа эпохой Русского Возрождения. Хронологически границы Русского Возрождения (вторая половина XIV столетия — первая половина XV) почти совпадают со временем Европейского Ренессанса. Формально и то, и другое явление может быть представлено как возвращение к истокам цивилизации: Европейское Возрождение возвращалось к почти погибшей на Западе античности, Русь — к духовной традиции, прерванной монгольским нашествием. Однако и в том, и в другом случае эта излишне общая схема требует уточнений и дополнений, которые, не отрицая структурного сходства, обнаруживают существенное различие двух культурных феноменов при неожиданной общности их источника.

Средние века и на Западе и, тем более, в Византии не были "темным провалом между сверкающей солнечным светом античностью и ослепительным культурным блеском Возрождения", как это принято представлять. На Западе античность жила в неоплатонических идеях Августина и Иоанна Скота Эригены. Она оказывала самое существенное влияние на онтологию Фомы Аквинского, пропитывала собой сочинения немецких мистиков XIV столетия, настойчиво заявляла о себе в философии Николая Кузанского.

На Востоке Византийская цивилизация стала естественным христианским продолжением античности. Восточная Церковь, оказавшаяся, в лице великих каппадокийцев, способной воцерковить античную философию, никогда не отказывалась от культурного наследия древности. Сбереженное и преумноженное наследие античности умирающая Византия Палеологов передала сразу в двух направлениях: пробуждающемуся от средневековой спячки Западу и освобождающейся от татарского наваждения Руси.

Византийское влияние в начальный период Европейского Ренессанса явилось определяющим. Западная Европа открывала для себя античное наследие во время Крестовых походов. Как справедливо отметил один из крупнейших русских исследователей Возрождения А.Ф. Лосев, "совершенно ясно, что без прибытия греков на Запад едва ли возникла бы знаменитая Флорентийская академия во главе с Марсилио Фичино, ставшая первым ясным и совершенно отчетливым открытием целой новой эпохи, которую сами итальянцы потом и стали называть Возрождением" [1].

Греки, обосновавшиеся в Южной Италии в средине XIV столетия, были сторонниками Варлаама, знаменитого противника исихазма, побежденного на Константинопольском Соборе и отправившегося в изгнание. Философия Варлаама, выраженная на богословском языке концепцией тварности Фаворского света, составила основу идеологии Европейского Ренессанса. Аристотелевская, по существу, мысль о тварности благодати позволяла любить мир, оправдывать его как воплощение Замысла Творца, а самое главное — позволяла оправдывать человека в его наличном состоянии. В этом оправдании и состоял основной принцип Возрождения. Человеческая личность присваивала себе божественные функции. Человек — ученый, инженер, художник — чувствовал себя по преимуществу творцом новых сущностей, по праву самого своего существования владеющим природой.

Но если Запад искал художественной и нравственной правды в дохристианской античности, то Московское государство открывало ее в Византийской духовности, бережно сохранявшейся в русских монастырях в первое, наиболее тяжелое, столетие монгольского ига. Учителями Запада стали варлаамиты; учителями Востока — исихасты. Неоплатонизму Флорентийской Академии противостояло учение Константинопольского собора 1351 г. о соединении с Богом не по сущности, а по нетварным энергиям. Безрелигиозному антропоцентризму европейских гуманистов противостоял христианский гуманизм исихастов, также оправдывавший человека, но не в наличном, падшем состоянии, а в состоянии обоженном, духовно преображенном.

Русское Возрождение с самых общих позиций может быть охарактеризовано как возврат к духовной традиции Древней Руси, прерванной катастрофой монгольского нашествия. Зависимость русских княжеств от Золотой Орды не стала духовным порабощением русского народа. Церковь, сумевшая отстоять свою духовную независимость, оставшаяся единственным залогом государственного единства, поддерживала стремление русского народа к объединению и освобождению. В подчиненных Орде русских княжествах строились храмы, составлялись летописи, писались иконы. Интенсивность церковной жизни в эту эпоху подтверждается успешно проведенной в XIV столетии литургической реформой: студийский устав уверенно сменяется Типиконом палестинского монастыря св. Саввы Освященного. При этом не происходит ничего похожего на возмущение середины XVII столетия, когда реформы Патриарха Никона, ничтожные по сравнению с заменой студийского устава иерусалимским, привели к глубокому расколу Церкви и всего русского обществ. Единство Церкви, не столько организационное, сколько духовное, было идеалом государственного единства. По словам Д.С. Лихачева, "в общерусской церковной власти митрополита обрисовывался и прообраз грядущего объединения и ее светской власти..." [2]. Видимым прообразом государственного единения становится единосущность Ипостасей Святой Троицы, Которой посвящает свой храм Преподобный Сергий, "дабы воззрением на Святую Троицу побеждался страх перед ненавистной рознью мира сего" [3].

Храм, посвященный Живоначальной Троице, превращается в видимое выражение императива собирания Руси, объединения народа, разобщенного вековой междоусобицей удельных князей. Силой, обеспечивающей это единение, является братская любовь, восходящая к Первообразу Божественной Любви, соединяющей Ипостаси Троицы. Храм, а затем и вся Лавра с мощами Преподобного Сергия становится центром духовного единства Руси, ее культурного и государственного объединения, подлинным сердцем России.

Эпоха Русского Возрождения, охватившая почти два столетия — от второй половины XIV века до первой половины XVI — это эпоха Преподобного Сергия и его учеников. Монастыри, основанные последователями Преподобного, в которых никогда не прерывалась традиция умного делания, становятся средоточиями духовности. Именно в них происходит расцвет общежительного монашества и отшельничества, интенсивное развитие церковного искусства. После страшного урона, нанесенного русскому монашеству во время монгольского нашествия, во второй половине XIV века начинается его небывалый расцвет. В течение нескольких десятилетий конца XIV и начала XV столетия в лесах Северной Руси возникает не менее полутора сотен новых монастырей.

Русское Возрождение было по-настоящему выстрадано в тяжких условиях монгольского ига. Только молитвенный подвиг Церкви, самоотверженное служение иерархов, пастырское попечение о душах людей, находившихся в приниженном и угнетенном состоянии, только живая вера и евангельская любовь помогли народу одержать нравственную победу над грехом, без которой не было бы и военной победы на Куликовом поле.

Может быть, наиболее ярким выражением этой нравственной победы является икона Троицы преподобного Андрея Рублева. "Среди мятущихся обстоятельств времени, среди раздоров, междоусобных распрей, всеобщего одичания и татарских набегов. Среди этого глубокого безмирия, растлившего Русь, открылся духовному взору бесконечный, невозмутимый, нерушимый мир, "вышний мир" горнего мира,— пишет о Троице Рублева отец Павел Флоренский.— Вражде и ненависти, царящим в дольнем, противопоставилась небесная любовь, струящаяся в вечном согласии, в вечной безмолвной беседе, вечном единстве сфер горних…"

Искусство Русского Возрождения развивается под прямым воздействием исихазма. Характерным признаком этой эпохи является органическое единство художественного творчества, духовной жизни и подвижничества святых. Не участвовавшая в догматических спорах Русь выражала богословское содержание исихазма непосредственно в искусстве, творцами которого были художники исихастского образа жизни, знатоки умного делания, воплощенного в созданных ими иконах.

Иконописец, в отличие от художника Европейского Ренессанса, не переносит на доску образы, возникающие в его воображении, но "снимает покровы" с вечно сущей реальности. Догматическим основанием возможности такого видения является учение исихастов о возможности познания Бога через восприятие Его нетварных энергий. Епифаний Премудрый, который был близким другом Феофана Грека, сообщает, что этот великий мастер "никогда не глядел на существующие образцы…, но в духе своем постигал отдаленные и умственные вещи, в то время как духовными очами созерцал духовную красоту" [4].

Высота планки, которую богословие исихазма поднимало перед иконописцем, была предельной. Для создания образа художник должен был личным подвигом благочестия достигать синергийного соединения с Первообразом; святость могла быть изображена, раскрыта, явлена только через личный духовный опыт. Поэтому жизнь великих мастеров русского Возрождения Феофана Грека, Андрея Рублева, Дионисия была феноменом органического единства богословия, эстетики и аскезы.

Свет русских икон — это свет духовного преображения. Он не является только оптическим эффектом, но становится символом благодатного изменения всего человеческого существа. Он исходит изнутри человеческого сердца. Это особенно заметно на фресках Спасо-Преображенского собора на Ильине улице, выполненных Феофаном Греком. Белильные мазки, энергично положенные на лики, фигуры и даже одеяния святых превращают их в подобие горящих свечей. Свет пронизывает святых, изливается из охристых оттенков их ликов и одежд. Находящиеся на земле подвижники принадлежат уже иному — неземному миру. При этом их материальность вполне ощутима. Феофан изображает не бесплотные души, но действительные, материальные, живые человеческие тела. Их свет — это свет Царства Небесного, но не эсхатологического Царства пакибытия, приходящего после завершения человеческой истории, а того Небесного Царства, которое, по слову Спасителя (Лк. 17, 21), заключено внутри человеческого сердца.

Усвоение эстетических принципов византийского исихазма русскими иконописцами происходило на очень глубоком уровне. Большое значение в этом усвоении имела замечательная черта национального самосознания русского человека, названная Достоевским "всемирной отзывчивостью". Однако созерцательная умиротворенность, уравновешенная гармония икон Андрея Рублева берет свое начало не только в творчестве его византийских предшественников, но и в духовной традиции Троице-Сергиева монастыря, влиянии ближайших последователей Преподобного Сергия, учивших умному деланию молодого иконописца. И очень непростым оказывается вопрос о том, в какой мере Андрей Рублев был учеником Феофана. Напротив, совершенно заметными являются перемены в творчестве Феофана, происходящие по мере его погружения в духовную атмосферу Руси. Драматическая напряженность, экспрессия и внутренняя неуспокоенность монументальных образов Феофана в новгородском храме Спаса на Ильине сменяются внутренним покоем, тишиной, "священным безмолвием" его московских икон. Эстетическое и богословское содержание, изначально присущее иконописи Андрея Рублева, становится достоянием Феофана только во второй половине его творческой жизни. Такое существенное изменение в эстетической позиции Феофана, вероятнее всего, объясняется влиянием на него русских иконописцев-исихастов.

Искусство Русского Возрождения не только христоцентрично, но и экклезиоцентрично. Исихастское понимание "умного делания" как личного подвига, совершаемого в соборном единстве Церкви, нашло отражение в идее иконостаса, который именно в эту эпоху достигает своей полной пятиярусной формы.

Предназначение иконостаса состоит в зримом соединении молящихся в храме людей, составляющих земную Церковь, с Церковью Святых, равно участвующих в соборной молитве и совершении Таинств. Грешным очам несовершенного человека невозможно видеть ни Господа Иисуса Христа, ни Божией Матери, ни сонма святых, реально участвующих в священнодействии. Их образы являет иконостас, так что стоящий в храме человек зрит перед собой тех, Кто незримо присутствует за богослужением.

Если в символике храма алтарь представляет собой Небо, то иконостас — зримый образ этого Неба, изображение Небесной Торжествующей Церкви. Он — не алтарная преграда, а метафизический проем в Царство Небесное. Смотря на иконостас, за которым совершается Евхаристия, верующий человек входит духовным взором в это Царство. И это вхождение не является иллюзорным или воображаемым, но становится подлинной реальностью, осуществляемой не телесно, но духовно.

Сила соборного единства, действующей силой которого является самоотверженная евангельская любовь, помогла Русской Церкви сплотить народ во время тяжелых столетий монгольского ига. Возрождение Руси и до Куликовской битвы, и после нее совершалось в крайней скудости материальных ресурсов. На Куликовом поле были убиты тысячи здоровых молодых русских мужчин, которые вместе со своим неосуществившимся потомством выпали из демографического пространства и без того небогатой населением Руси. Но, как сказал апостол Павел, сила Божия в немощи совершается (Кор. 12, 9). Разоренная, нищая, но сильная нелицемерной верой Русь в XIV-XVI столетиях создала великую культуру, сравнимую по содержанию разве что с современным ей Европейским Ренессансом.

В истории Отечества было немало иных эпох, когда не только государственность, но и духовная идентичность народа находились на грани исчезновения. Но и в условиях полной потери легитимности власти в Смутное время, чудовищной секуляризации XVIII столетия, в условиях тотального уничтожения религиозной веры и духовной культуры в XX веке не исчезла традиция молитвенного стояния за русскую землю и за русский народ, зародившаяся в кельях Преподобного Сергия и его учеников. И XVIII, и XIX и особенно XX век явили миру немалое число подвижников благочестия, не побежденных духом времени. Силу веры они обретали в молитве, в реальном соединении своего духа со всепобеждающей Божественной благодатью, в том единстве с Богом, о достижимости которого знали византийские исихасты их русские ученики.

И это дает надежду, что и в великих соблазнах третьего от Рождества Христова тысячелетия мировой истории русский народ не потеряет своих безусловных ценностей, не разучится любить более самой жизни свое Отечество, которое вопреки всему навсегда останется православным.

Москва, 4-5 октября 2005 г.

[1] Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения. М., 1982, с. 27. ^

[2] Лихачев Д.С. Культура Руси времен Андрея Рублева и Епифания Премудрого". М-Л. 1962, с. 10. ^

[3] Житие Сергия Епифания Премудрого // Памятники древней письменности и искусства. Вып. 58, СПб, 1885. ^

[4] Лазарев В.Н. Феофан Грек и его школа. М. 1961, с. 113. ^