Марину Шилову в нашей епархии знают многие. Спектр ее обязанностей широк: директор воскресной школы саратовского храма во имя преподобного Серафима Саровского, сотрудник епархиального отдела религиозного образования и катехизации, преподаватель Свято-Покровской православной гимназии и философского факультета СГУ. А еще она многодетная мама. Спрашиваю Марину Александровну: «Откуда у Вас силы на все — и на работу, и на семью? И при этом даже самый скептически настроенный человек не может рядом с Вами долго стоять букой, непременно начнет улыбаться». «Нужно всегда помнить, что мы трудимся не для себя, не для кого-то, а во славу Божию. Если в центре всего будет Христос — появятся и силы, и желание», — отвечает она. О своем пути к вере, о жизни офицерской жены и о любимой работе Марина Шилова рассказала читателям нашей газеты. 

Пионерка с крестиком в кармане

Родилась я в Новокуйбышевске, небольшом рабочем городке под Самарой — там действовали пять химических предприятий, связанных с нефтегазопереработкой. Мама работала швеей, отец трудился на заводе. Город молодой, строился вместе с предприятиями, поэтому храмов у нас не было. Но я хорошо помню церковь Покрова Пресвятой Богородицы — центральный храм в Самаре. Нас с младшей сестрой туда возила бабушка по материнской линии — Татьяна Николаевна Суркова. Перед началом учебного года мы обязательно ехали на электричке в Самару — в храм, на причастие. Тогда мы еще не понимали, что это такое и для чего нужно, но бабушка говорила: «Так надо», и мы ей доверяли.

Родители были в курсе наших поездок, не препятствовали, но никому об этом не рассказывали, даже хорошо знакомым людям. В то время ведь и креститься особо не разрешали — если о факте крещения узнавали на работе, как минимум общественного порицания было не миновать. Бабушка рассказывала, как приехала в храм меня, маленькую, крестить: священник поначалу отказывался, говорил, что только с родителями можно, а бабушка ему сообщает, что уже сама окрестила. «Как сама?» — «Да вот так: в тазик посадила и окунала: “Во имя Отца, аминь, и Сына, аминь, и Святого Духа, аминь». И тогда батюшка совершил полноценное таинство.

Первым молитвам нас тоже учила бабушка — мы с малых лет знали «Отче наш» и «Живый в помощи». Она говорила, что всегда нужно про себя молиться, ведь столько неприятностей может случиться в любой момент. Сама бабушка много молитв знала наизусть — сидит, вяжет внукам носочки и молится потихоньку. Читать и писать она не умела, и когда пенсию приносили, вместо подписи ставила крестик. Приучала нас и к милостыне: возле храма, вдоль забора, всегда сидело много нищих, бабушка давала нам копеечки и конфетки, и мы каждому раздавали.

У бабушки была живая вера безо всяких нравоучений, и она смогла передать ее своим детям и внукам. Только сейчас я начинаю понимать, насколько важны были для детского восприятия все эти, казалось бы, простые вещи. Она часто рассказывала нам о своей жизни, о том, как пережили, с Божией помощью, войну. Дедушка был танкистом, участвовал в битве на Курской дуге, горел в танке, но выжил. Домой вернулся с сильно подорванным здоровьем и прожил потом недолго.

Бабушку с мамой — ей тогда было три года — эвакуировали на Дальний Восток, некоторое время они в Хабаровске жили. Однажды они пошли с другими женщинами собирать ягоды и заблудились в тайге. Бабушке явился святитель Николай Чудотворец и указал путь, они пошли по нему и встретили деревенских мальчишек, которые и вывели их из леса. Рассказывала она и о других чудесных моментах, но я мало что запомнила — жалею теперь, что не записывала.

В школе мне было непросто. Крестик я тайком носила в кармане, о своей вере никому не рассказывала — пионерка же, потом комсомолка. У меня, кстати, всегда была активная позиция: участвовала в мероприятиях, была председателем совета дружины и так далее. И получалось, что в школе говорили одно, а дома другое — и это рождало внутренний протест. Но он не был бунтом против веры, ведь сердцем я чувствовала, что взгляды бабушки — родного человека — мне ближе, чем официальная пропаганда, и маленький огонек веры, который был передан в детстве, никогда не угасал.

Когда я училась в старших классах, маминой сестре Марии Сурковой удалось где-то достать Евангелие. Это был самиздат, напечатанный на машинке через копирку. Под большим секретом книгу дали почитать и мне — это была моя первая встреча со Христом, Его словом. Сейчас столько разных книг, а читать или некогда, или не хочется. А тогда мы были голодными до духовной литературы. Молитвы переписывали от руки, а с Евангелия я сделала четыре копии. Эти экземпляры потом отдала маме Вере Михайловне Осиповой, а она подарила своим верующим знакомым.

В 90‑е в Новокуйбышевске открылся Серафимовский храм — общине дали в аренду здание хлебного магазина. После выхода на пенсию мама двадцать лет несла там послушание в свечной лавке. Тогда в храме почти все делали женщины, трудились бесплатно — во славу Божию. Маме сейчас уже за восемьдесят, из дома почти не выходит, но еще есть силы молиться за всех внуков и правнуков.

С надеждой на Спасителя

После школы я поступила в Куйбышевский политехнический институт на химика-технолога, но через полтора года вышла замуж, перевелась на заочное отделение и уехала с мужем — он тогда еще был курсантом — в Харьков. Началась жизнь офицерской жены — переезды по всей стране. Мы жили в Омске, Новосибирске, Красноярске… В общей сложности в Сибири прожили 27 лет.

В гарнизонах тогда храмов не было, но если случалось поехать в город, всегда заходили в местную церковь — свечку поставить, попросить здоровья. В 1985 году родилась наша старшая дочь Татьяна. Муж мечтал о сыне, и его бабушка ему сказала: «Повенчаетесь — будет сын». Мы обвенчались — опять-таки втайне, поскольку он был военнослужащим, и в 1986‑м у нас родился сын Павел.

Муж часто бывал в командировках, в том числе и в «горячих точках». Перенес сложнейшую операцию на позвоночнике, после которой нейрохирург сказал, что вероятность того, что он сможет ходить — 30 процентов. И когда в 1992‑м у нас родился Женя, мы восприняли это как дар Божий, как утешение. А еще через пять лет появилась дочка Александра.

В то время стали продаваться молитвословы, и детей я укладывала спать уже с молитвами. Осознанно мы пришли в храм, когда старшему сыну исполнилось тринадцать лет. Мне поначалу казалось, что дети такие белые и пушистые, что они просто не могут совершить что-то плохое. Но потом начала понимать, что своими силами ребенка могу и не удержать, нужна помощь — и не такая, что папа пришел, отругал за что-то и в угол поставил. Что бы мы ни делали, что бы ни говорили, юношеского «брожения» не избежать, особенно в городе, где столько соблазнов.

Мы тогда жили в Красноярске, я преподавала в школе, кроме того, на мне была воспитательная работа. Узнали, что в городе открывается Свято-Никольский храм — памятник жертвам политических репрессий. Этот храм возвели на берегу Енисея, где раньше проходил Сибирский каторжный путь и размещался пересылочный лагерь. Меня отправили на открытие храма-памятника, и там я познакомилась с молодым священником — отцом Иоанном Боевым. И со всеми четырьмя детьми я стала ходить в воскресную школу, поэтому можно сказать, что воцерковлялись мы все вместе. Отец Иоанн рассказывал нам о вере, о Христе, и я начинала вспоминать, что уже об этом слышала, читала. При этом он говорил так, что хотелось не просто слушать, а передавать это знание другим.

Я стала петь на клиросе, изучать церковнославянский язык. В Сибири не было профессиональных хоров — был только регент или псаломщик, а певчие и чтецы набирались из прихожан. Через несколько лет настоятель попросил вести уроки в воскресной школе, так как у меня было педагогическое образование. Я стала погружаться в эту тему, поступила в Свято-Тихоновский православный институт.

Совмещать работу в общеобразовательной и воскресной школах пришлось недолго. Администрация светской школы неоднозначно относились к людям, которые пришли к вере. И когда руководство узнало, что я стала еще и директором «воскрески», мне намекнули, что нужно выбрать что-то одно. И я ушла из обычной школы, хотя мне было очень жалко расставаться с учениками.

В храме я всегда была рядом со своими детьми. Поэтому протеста против церковной жизни у них не было. Мы вместе ходили на службы, готовились к причастию, сочиняли сценарии и концертные программы для воскресной школы, ездили в миссионерские и паломнические поездки — это было наше общее дело. Убеждена, что все происходящее с ребенком должно происходить и с родителями. Если я, например, по утрам зарядку не делаю, то как бы я ни рассказывала ребенку о ее пользе, он тоже делать вряд ли будет. А если он видит, что мама делает зарядку или перед едой читает молитву, то сам начнет к этому приучаться, и в конце концов это станет для него потребностью.

Павел практически сразу стал прислуживать в алтаре. Маленький Женя подходил к священникам и настойчиво спрашивал: «Ну когда меня уже туда возьмут? Брат­-то мой уже там!». Татьяна после школы поступила в регентское училище при Томской семинарии, где познакомилась со своим будущим мужем. Сейчас они живут в Красноярске, воспитывают четверых детей. Ее супруг протоиерей Алексий Богомолов — настоятель храма, дочка пошла по моим стопам — стала директором воскресной школы. Павел решил стать военным, как папа. Сейчас он в звании майора, служит на Дальнем Востоке, в Хабаровске.

Мой муж — Андрей Борисович — поначалу ходил в храм, когда нам требовалась мужская помощь — что-то привезти, отвезти, сделать декорации к празднику, помочь со строительными работами. Познакомившись со священниками, стал постепенно воцерковляться. Да и как ему было не прийти к вере, когда пришлось пережить столько испытаний, кого было просить о помощи, как не Спасителя? Он и раньше чувствовал заступничество Богородицы, святых: перед трудным заданием просил помолиться за него, за его ребят. Он никогда не рассказывал о заданиях, не говорил, что им предстоит, и после командировок тоже никому ничего не рассказывал. А я и не расспрашивала о подробностях — только молилась.

Мои первые седые волосы появились, когда его отправили в Чечню. Они со старшим сыном были там не один раз, по месяцу и больше. Ожидание из «горячей точки» доводит до нервного истощения, а когда близкие наконец возвращаются, наступает другой длительный период — восстановление, физическое и психическое. Для всего этого нужны силы. Как без веры, без надежды на Спасителя все это пережить жене и матери? Я не знаю.

Соработники у Бога

В 2007 году мужа перевели в Саратов. С нами приехали наши младшие дети, они тогда были школьниками.

В Красноярске я возглавляла краевой совет директоров воскресных школ, и у меня было рекомендательное письмо от нашего владыки — архиепископа Красноярского и Енисейского Антония (Черемисова). Со всеми документами я пошла в епархиальное управление. Первым, кто меня встретил, был архимандрит Евфимий (Митрюков). Он предложил мне посещать Серафимовский храм, где тогда был настоятелем, а через пару недель дал работу в воскресной школе.

Всей семьей мы стали прихожанами Серафимовской церкви, потому что без храма уже себя не представляли — он был в центре всей нашей жизни, как бы ни менялись условия и обстоятельства. Теперь муж уже больше десяти лет трудится там охранником, Саша занимается с детским и любительским хорами, молодежным ансамблем. У Жени светская работа, но он мой первый помощник и в воскресной школе, и в молодежном обществе.

Главная цель воскресной школы — воцерковление, и не одного маленького человека, а всей его семьи. Просто знания, без практики, особой пользы не принесут. Пока дети на занятиях с другими педагогами, я выхожу к родителям и говорю с ними, например, о приближающемся празднике или посте. Одни слушают, другим не очень интересно. По своему опыту могу сказать: если родители сами не заинтересуются верой и жизнью Церкви, какими бы хорошими учениками их дети ни были, из храма они уйдут.

Меня часто спрашивают: а что делать, если и у верующих родителей ребенок не хочет ходить в храм? Отпустить. И молиться, чтобы семена веры, которые были посеяны, не пропали даром. В нашем храме есть хорошая традиция: родители чередой читают за всех воспитанников воскресной школы акафист перед иконой Божией Матери «Воспитание». Бывает, что дети уже и школу окончат, а мамы молитву не оставляют.

Три года назад я начала работать на кафедре теологии и религиоведения философского факультета СГУ, для меня это большое испытание. Я привыкла к школьникам — в работе со студентами уже другие требования. На специальность «православная теология» поступают совершенно разные молодые люди — кто-то уже сформировался как православный человек, другие от этого совсем далеки. В университете они получают светское образование, поэтому я не транслирую свои взгляды, могу только что-то рассказать, если спросят.

Чем позже начинается знакомство с основами Православия, тем сложнее, так как у человека уже сформированы определенные ценности, взгляды на жизнь. Любое давление будет только вызывать протест, поэтому я стараюсь рассказывать так, чтобы человеку не просто интересно было слушать, а захотелось еще что-то узнать. Но всегда помню, что в этом труде мы только соработники у Бога.

Газета «Православная вера» № 16 (660), сентябрь 2020 г.