«Родилась в 1968г. в Иркутске, в семье педагогов. Училась в Иркутском театральном училище. На втором курсе, в семнадцать лет крестилась. Ушла из училища за год до выпуска. Работала в больнице, в токсикологии. В 1987 уехала в Ленинград, где узнала о существовании монастырей. Поездки в Псково-Печорскую, Пюхтицкую обители… С 1989 ― насельница Пюхтицкого монастыря. В числе других сестер работала на восстановлении Свято-Иоанновского монастыря в Питере, что числился тогда подворьем Пюхтицы. В 1990 г., после интронизации Святейшего Патриарха Алексия была откомандирована с группой наших насельниц трудиться в Московскую Патриархию. По сей день нахожусь на послушании в Патриаршей резиденции в Переделкине».
Вся русская литература по преимуществу обращена к исследованию человеческой души. Это ее особенность, признанная во всем мире, и критерии ее истинности ― глубина проникновения во внутреннее, обобщение общечеловеческого и напряжение сострадания, которым живет читатель.
Однако даже в классической русской литературе осталась совершенно неисследованной, и, по большому счету, незамеченной важнейшая сторона жизни души ― чувства, переживания, размышления человека, приходящего к вере, обретающего новое в!идение жизни, в муках освобождающегося от тех уз, которые сковывали его раньше. Еще меньше (впрочем, это понятно и закономерно) литература, поэзия обращали внимание на такое явление, как иночество, очевидно, de facto признавая его абсолютно закрытым, как бы спрятанным за толстыми стенами монастырей.
Да, действительно, иночество живет вниманием к сокровенному, и, стараясь понять его, мы вступаем в область жизни не души, но ― духа. Однако сокровенное ― не значит упрятанное до такой степени, что им нельзя поделиться. Об этом думаешь, перелистывая небольшой сборник стихов инокини Наталии «Другу – Филину». Книга выпущена в Туле в 2000 году, ее, наверное, можно уже считать библиографической редкостью. Кто-то подчеркнул некоторые строки: понимаешь, что это самое важное ― для него, для меня, для автора, для каждого человека, старающегося жить всегда пред лицом Божиим.
Творчество инокини Наталии ― один из немногих случаев, когда нам приоткрывается поэзия иночества. Главное в ней ― ни с чем не сравнимое напряжение поиска любви и покаяния. Молитва ― крылья, монашество ― обретенное сокровище: «… мира отрекшись, я в чуждости сей / Вдруг вышла из мира несметно богатой / И болью, и счастьем, и песней своей».
Если все же пытаться выразить словами невыразимое, то поэзия ― то средство, которое позволяет хотя бы немного приблизиться к этому.
Предчувствие преображения
Посвящается С.В.
Мое опасное скольжение
на грани всплеска и пророчества ―
Предчувствием Преображения ―
безжалостное одиночество…
И как его отображение ―
стиха ночного власть крылатая ―
Мое святое отторжение
и нищета моя богатая.
И среди племени уверенных
в своем спасительном избрании
Я буду робко и растерянно
искать любви и покаяния.
И вновь придет Ее Высочество,
в надежде светлой Воскрешения ―
Мое святое Одиночество,
мое скупое Отторжение!
27.09.97
Монолог
Вверено Богом жить ― лучшего ли искать?..
Выдержать стужу… Дождаться конца апреля…
Почкой набухшей на яблоне дикой стать,
Слушать и понимать, соблюдать и верить.
Тихо вершить свой труд, созидаясь в лист.
В многоголосье птиц ― произволять на шепот.
Быть для кого-то фоном, слыть обращенной вниз,
Знать, что такое гимн, и не знать, что такое ропот!
Чувствовать, как внутри, верный наметив ход,
Тянется из земли жизненный сок по жилам…
Благоговейно ждать, как созревает плод.
Благопокорно знать, что убывают силы…
Жгут в октябре костры ― тает под небом дым...
Выверив каждый плод взглядом простым и строгим,
Золотом мягким лечь, жизнь уступив другим:
Чьей-то душе под стать, чьей-то судьбе под ноги.
27―28.08.98
На 9-й час
«Коль возлюблена селения Твоя Господи сил…»
Дай же мне в этом смраде земном лежащей,
Вдохновенную мощь лебединых крыл,
Чтобы век не затоптанной в грязь ― парящей!
Чтоб во всю лебединую крыльев стать
Отмахнуться от всей низкородной пыли!..
До селений Твоих недалече летать ―
Дай мне, Господи, сил, вдохновенный крылья!
Среда, 4.03.98
Когда умру
Когда умру Ты выпустить из плена,
Когда благоволишь среди живых ― не быть,
По милости Твоей, уйду не под Шопена:
Под «Аллилуйя» будут хоронить.
На сестринских плечах, на полотенцах белых
Мне в строгой тишине ― последнею тропой
От церкви на погост, где у крестов замшелых
Возлягу в свежевырытый покой.
Но если даже мне ― с открытыми глазами,
Без ладана и свеч, на поле с вороньем ―
Ниспосланный удел ― (обеими руками!) ―
Наследие достойное мое!
11.01.98
***
Лишь только в Тебе и Тобою
Мне будет дано пережить
Хождение узкой тропою
И жгучую жажду ― любить,
И каждый свой стих полуночный,
Когда настрадаюсь, любя,
И этот спокойный и точный
Уход
в самое себя…
1997
Последняя потеря
Я жажду счастья без НИЧЕГО,
Я жажду последней потери
Вплоть до «без себя» и до «без своего»,
И… с настежь распахнутой дверью.
Я верю: когда мой последний зарок
На пару с последним желаньем
Уйдут безвозвратно за темный порог,
Я путь обрету к покаянью!
И тихой слезою в угасших очах ―
Последнее будет лишенье…
Распахнута дверь… И мерцает свеча…
И тихо войдет ВОСКРЕСЕНЬЕ.
27.09.97
Жажда
Душа моя, как мне тебя познать?
Как разглядеть твои сокрытые уделы?
Где отыскать твои начала и пределы?
Как мне найти тебя и вновь не потерять?
В каком краю обрящу свой покой?
Иль будет он земным отдохновеньем,
Иль за небесной улучу чертой
Свое с людьми и Богом примиренье?
И чем я выражу все то, что не дано
Мне будет выразить моим убогим слогом?
И как я выдержу все то, что суждено
Мне будет выстрадать меня хранящим Богом?
Душа моя, еще не ясен путь
Мне в этой солнцем выжженной пустыне,
Но жажду я к источнику прильнуть
Воды Живой… в заоблачной долине!
Октябрь 1997
***
Прошу прощенья и молитв ―
Кто знает, сколько нам осталось?
Среди житейских смут и битв
Уметь простить ― совсем не малость!
Уметь из памяти стирать
Следы невольных огорчений
И вовремя не выставлять
Своих «разумных» обличений.
И, не взирая на бревно
В своей расширенной глазнице,
Не лезть в соседское окно
За незначительной сучицей!
От оскорбительных речей,
Не огрызаясь, удаляться.
И капищ пагубных затей
С благой решимостью чуждаться!
Не тыкать пальцем в подлеца
И, шествуя дорогой средней,
Всю жизнь отсчитывать с конца:
Да будет каждый день последним!
7.09.97
***
Все здесь останется… Ночи бессонные,
Раны глубокие давних обид,
Руки, в безмерных трудах утомленные,―
Счастья земного обманчивый вид.
Все здесь останется: скромные радости
Тесного круга семейной тиши,
Жажда утех и сомнительных сладостей
Тайных желаний заблудшей души…
Все здесь останется: горечь предательства,
Сила коварства и наглость вранья,
И ненавязчивость доброжелательства.
…И неприметная песня моя.
Все здесь останется. Все здесь покроется
Пылью забвенья кладбищенских уд.
Двери Небесные Кем-то откроются…
Все мы предстанем на Праведный Суд!
Ноябрь 1997
***
Как все премудро и просто у Бога:
Каждому путнику ― посох и меч,
Каждый пойдет лишь своею дорогой,
Крест не снимая с натруженных плеч.
Посохом веры в часы испытанья
Каждый поддержит себя на пути,
И томленное тело страданьем
С посохом этим сумеет дойти!
Если случится в юдоли скитанья
Связанным быть беспощадным врагом,
Будет им доблестный меч покаянья
Другом надежным для битвы с грехом!
Как все премудро и просто у Бога:
Каждому путнику ― радость и свет!
Каждый пойдет лишь своею дорогой
К месту, где будет последний ответ.
13.07.97
***
Среди житейского волненья
Нам предназначены судьбой
И клевета, и поношенье,―
Как чаша горечи земной,
Чтобы принять и отрезвиться,
И, в знаньи общего конца,
Не жить с оглядкою на лица,
Но жить в надежде на Творца!
Сентябрь 1997
Отец Кирилл
Что мне сказать о самом сокровенном?
О самом бесконечно дорогом?
Сравню ли с чем сей Божий дар бесценный,
Смогу ль опору обрести в другом?
Седины старческие, худенькие плечи…
И этот детски просветленный лик ―
Смиренной жизни благолепный вечер,
Что так с своей неброскости велик!
И кто еще тебе так нежно скажет,
Как будто душу за тебя отдать хотел:
― Я от тебя не отвернусь, когда бы даже
Весь мир тебя, дитя мое, презрел!..
И кто еще отцовски пожалеет
И голову к своей груди прижмет.
И хлад отчаянья любовью отогреет,
И грешный помысл у сердца отберет!
И кто еще ребенком засмеется,
Твои удачи разделив душой,
И горькими слезами изойдется,
Сочувствуя трагедии чужой!
Так трогателен в искренней заботе
О пташках, о бельчатах, о цветах…
И в каждой незначительной работе ―
Тщалив и честен старенький монах.
Мой добрый, милый, скромный мой учитель!
Такой доступный! Неразгаданный такой!
Любви Божественной смиренный тайнозритель,
Для жалкой грешницы готовый быть слугой!
О, Господи, уже ль наступит время,
Уже ль пробьет тот лютый, скорбный час,
Когда телесное свое оставив бремя,
Он к Жизни Вечной отойдет от нас?
Евангелие бережно закроет,
Посмотрит ласково, улыбкой одарив,
И к Божьей пристани блаженного покоя
Уйдет тихонечко…
Всех нас благословив.
Ноябрь 1997