Дневники Крестного хода Саратов-Вавилов Дол

30 июня

Кошели — Воскресенск

В Кошелях мне посчастливилось познакомиться вплотную с православной общиной. Глядя на Татьяну, маму четверых детей — двоих взрослых и маленьких двойняшек — заряжаешься тихим обаянием благодушия. Она — директор школы. Она — первая, кто вообще повел речь о том, что батюшку надо пригласить в школу к ребятам, а потом в школе стали собираться на молебны. Первая, кто робко предложила поклонный крест поставить в селе на месте бывшего разрушенного храма. Его в свое время переделали под клуб, который впоследствии сгорел, на руинах постепенно образовалась свалка, заросшая деревьями, сорной растительностью. Чего уж поклонный крест — часовню надо! А может храм?

Инициативная группа стала собирать деньги на новую церковь. Из 300 жителей от силы половина отнеслась к сборам неравнодушно, кто-то и собак спускал. С самого начала собрали 180 тысяч рублей. Всего ушло на строительство более миллиона рублей. Основной капитал — частный, директора завода полимерных изделий. Но человек не может ничего сам на себя принимать, если не будет дано ему свыше, как говорит Татьяна. Каждый, как мог, впрягался: строителей мыли, кормили, размещали на постой, сами превращались в разнорабочих.

С 2008 года шло строительство, в октябре будет два года как храм освящен. Вот случайно ли две его стены возведены на фундаменте прежнего храма? Не думаю, что случайно. Год акафист преподобному Сергию Радонежскому читали на пустыре, собравшись все вместе. Бабушка Терентьевна до сих продолжает читать, а когда в храм приходит, целует ноги на иконе святого и всхлипывает: «Мой ты родной!»

Теперь плиты завезли и сгрузили уже для будущего дома священника. Будет при храме и трапезная. Теперь землю под дачи в районе храма заселять стали активно, тоже, дудмаю, не случайно…

Отец Сергий, провожая крестоходцев в путь, рассказал притчу о монахе, который переходил из монастыря в монастырь, недолюбливали. И лишь позже он понял: от себя не убежишь. Можно Крестный ход пройти, можно хоть пешком до Иерусалима, но себя не исправить. Меня радует, что в нашем строю нет разговоров о сиюминутных, близоруких радостях жизни типа «ешь-пей-веселись». Может потому, что все мы помещены в соответствующую — способствующую исправлению — среду? Иные мужики-куряки тайком ищут укромное место, чтобы покурить, понимая, что на удочке у сатаны, просят Господа исправить себя, раз не получается самим.

Сегодня лагерный быт меня испытывал «по полной», видимо, от безделья. Только и хожу — глаз, да глаз за своими малышами. Роптала: снова вещей было не найти в общей куче, угнетала собственная безалаберность — пятый день руки не доходят до стирки. Как же может извратить христианский дух забота о житейском, ну а как же «волосы все сочтены»? Стараюсь не плошать, не обижаться ни на кого, не жаловаться, детей не грызть — ну с них-то чего возьмешь?!

Ветка маршрута от Кошелей до Воскресенска новая, трудновато, но зато как здесь красиво! Пшеница на мили вокруг в рост человеческий, обрамленная ромашками у стерни. Всюду бабочки, шмели, ящерки, стрекозы. Не земля, а кусочек неба!

Воскресенское встречает как всегда настороженно, сделав ладонь навесом. Кто-то во всю глотку: «Снова цыгане понаехали!» Хорошо еще на службу вечером приходят «нормальные православные». Молитва вросла в душу и в ушах «Господи, помилуй!» спишь ты, ешь, идешь. Необыкновенное чувство, возможно, оно и называется Благодатью. Спокойной ночи, мои дорогие крестоходцы!

1 июля

Воскресенское — Семенов Хутор

Утром на исповеди говорю об осколке «кривого зеркала», попавшего в глаз. Тяжесть на душе оттого, что братья и сестры вокруг кажутся «ненастоящими», или равнодушными или раздражительными. И ничего с собой поделать не можешь.

Как ответ на мою тревогу — да что со мной? — проповедь батюшки Сергия перед причащением: лучше иметь избыток доверия к людям, нежели избыток подозрительности. Все дело, оказывается, в любви–нелюбви. И как же страшно не видеть в себе падения! Частое принятие Святых Христовых Тайн без покаянного сокрушенного сердца о грехах своих, когда не видишь в себе изъянов, превращает доброго христианина в холодного фарисея, происходит «выжигание совести».

Но снова чувствуешь, что благодать незримо присутствует и лечит нас, несовершенных. На сосуде с водой, которой запивают Тело и Кровь Христовы — надпись символическая: «Теплота!».

Сегодня празднование в честь иконы Божьей Матери «Боголюбская». Сразу вспоминаю: грош цена любви к Богу, если брата своего ненавидишь. И в тему — рассказанные крестоходцами истории предательства. Одна из сестер сказала, что полгода в храм не могла зайти, поскольку человек, предавший ее, был словно мама родная: хлеб делили, думали, что можно во всем положиться.

— Никто не благ, токмо Господь! — восклицает в подтверждение и другой крестоходец, поведав о том, что убить готов был брата, которому доверял «как самому себе» и который в итоге оказался подлецом из подлецов.

— А почему не убил? — живо интересуюсь.

— Не будь христианином, убил бы, — твердо отвечает брат.

Как же легко здесь дышится! Это потому что мы одного духа! — сказала одна из соседок по палаткам. — Видишь приветливость к каждому, кто бы он ни был, совершенно ровный и равный разговор со всеми, простоту, сердечность, добродушие!

Слава Тебе, показавшему нам свет! Вот она жизнь, устроенная по закону Христову! Сегодня уже нет осколка кривого зеркала, нет никакого двоедушия и подозрительности, одна детская чистота.

Наш путь на Семенов хутор. Отец Сергий дарит мне акафист преподобному Иоанну Шанхайскому, сегодня ему будем служить молебен. С жаром рассказывают мне о святом воскресенские бабушки: он в Китае детей голодных спасал, оттаскивая от мусорных баков, а жил в наше практически время, почил в 1966 году.

В походном храме на Семеновом хуторе, где открывается небо и Волга без начала и конца видом с утеса (вниз к воде спускаться долго-долго, а подниматься, как по лестнице восходишь!) читали акафист святому праведному Иоанну Шанхайскому, а вечерняя служба проходила чуть пораньше, чтоб успеть всем организовать «банный день».

Вечером наш палаточный городок на обрыве реки с красивым видом на Волгу Михалыч называет «Шанхаем», вокруг каждой палатки веревки с «парусами», сушим наконец стираное белье. Я думала, что только у нас короб детских вещичек! Чистые, вымытые, сияющие! Вода в Волге никому не показалась «леденющей», я даже малышей искупала «чуть-чуть».

Утром подъем ранний, сегодня служится Литургия уже в полседьмого утра, начнут читать часы. Это наверно оттого, что опять больше 30 км. Знаю, знаю, даже проситься не берусь — идти со всеми! Сегодня «непроходимые дебри», обычно ребятишек на этом отрезке маршрута сразу отправляют в объезд через Вольск на место стоянки в с. Рыбное. Сегодня опять ночуем на красивейшем берегу Волги. Удивительные дни!

Слава тебе за все, Господи!

2 июля

Семенов хутор — село Рыбное

Я в Крестном ходе ощущаю себя среди общества первохристиан, которые, перефразируя известную фразу, все-все имели общее, у которых одна душа была на всех, и никто ничего не считал своим. Такое впечатление, что каждого знаешь всю жизнь! Это при том, что не лезешь никому в душу, не выпытываешь, что за скорбь привела человека к вере. Кстати, почему именно скорбь? Может, радость?

Казалось бы, еще вчера нянчила мою 4-месячную Верусю Татьяна Григорьевна, даже видеозапись на моем компьютере осталась. А теперь маленькая рассудительная леди двух лет в Крестном ходе — Александра. Только и слышишь ее лепет: мам Таня, папа Кирилл!

Татьяна Петровна из Ершова рассказывает о своей знакомой, которая шла молиться о внучонке, да вдруг сама в возрасте родила сыночка (Бог так или иначе исполняет все наши мольбы). Мне позвонила Оля Вальтер, просила помолиться, чтобы «суета ее отпустила в Крестный ход». Я почувствовала, что у нее все получится, сказала только: «Господь все управит, Оленька!».

Зло — заразительно! Ежедневно каюсь в том, что «враждовала» со своей мелюзгой, злилась, ругалась. Как себя не одергиваю, словно демон во мне просыпается, на малейшее детское непослушание, капризы, не могу сдержать гнева. Милость Божья может быть явлена на любом из нас сию минуту, исправь меня, Господи, не наказывай! Страшно через пять минут после вкушения хлеба небесного забыть о радости и поспешить к сумкам, палаткам и начинать кого-то корить, кого-то воспитывать.

Сегодня в лагере старый да малый: дед Борис с седой бородой, бабушка Татьяна и мои хулиганы. Веруся сидит поверх горы сумок и всем кричит: «Это мое царство!». Может она о небесном царствии? Царствии Божием? Сказала баб Тане грубость и не хочет идти извиняться, долго себя ломала, а потом робко: «Простите меня, не буду больше!». И сразу улыбка, и сразу слезы высохли. Взрослым бы так уметь. Однажды в стычке с Михалычем (бывает каждодневно у него с кем-нибудь столкновение, он-то за порядок ратует) у меня водопад пролился слезный. И вот ни обиды не было, ни желания доказать свое, а когда поймала себя на мысли, что оправдываюсь, вызвав своим непослушанием недовольство, еще гаже стало. Оставалось одно верное средство: «Простите, простите меня!». И возникшей на время стены между нами как не бывало!

Величественная картина открывается, когда смотришь на восход солнца над Волгой! Ночной холод в палатках испаряется, как только лагерь пробуждается, а когда выходит с молитвой, иконой, хоругвями, ощущение, что всё тебе возможно, и невидимая защита над тобой.

В Рыбном малоинтересные мне домики. Дачники в основном, до многих не достучишься. Как-то с маленькой Верусей мы ряд дворов обошли в Рыбном, пока нашли приют. А на берегу, где базируется наш лагерь, величественный закат теперь у Волги. Чудны дела Твои, Господи! По этой же реке проплывал на пароходе и останавливался в Рыбном служить молебен сам святой праведный Иоанн Кронштадтский.

Вечером была служба под открытым небом в палаточном нашем храме. Трапеза, где всё всегда вкусно, купания и постирушки (второй день барствуем!), вечернее правило у реки: «Отыми от мене помысл лукавого сего жития».

Простите меня все! И хочется всех обнять!