Человек, который побывал в бою, видел смерть в лицо, пережил гибель своих товарищей, обычно скуп на слова. Его речь предельно лаконична и конкретна: не раз пережитая смертельная опасность, необходимость мгновенно принимать единственно верное решение, ответственность за других учат видеть и выделять в жизни лишь самое главное. Такие люди не любят помпезности; не любят “трубить перед собой”. Все должно быть по существу, по необходимости. Они знают цену времени и словам. Но именно в этой сдержанности и ощущаешь как бы спрессованную, сконцентрированную внутреннюю силу и бесстрашие, в истоке которых — долг, ответственность и честность.

Наш сегодняшний собеседник — Руслан Султанович Аушев. Герой Советского Союза, страны, которой больше нет, он и сегодня остается героем. И уже в историю новой России он вошел как человек, который помог остановить кровопролитие в октябре 1993 года в Москве, не побоялся переступить порог захваченного боевиками Норд-Оста, вывел маленьких детей из школы в Беслане. И потому неслучайно, что именно с ним мы говорим о героизме.

— Руслан Султанович, в наши дни слово “герой” стало употребляться очень часто, и подчас в него вкладывается очень различный смысл. А как Вы понимаете, что такое героизм?

— Прежде всего, в это понятие заложена ответственность человека перед окружающим миром с самого момента его рождения. Ответственность перед родителями, родственниками, друзьями, учителями, школой, улицей… ну и, в конце концов, получается — ответственность перед Родиной. В итоге, когда человек взрослеет, определяется в жизни, становится кем-то, главное тогда — не опозориться, не подвести этих людей и страну в целом, вот и все.

— А любой ли человек может стать героем?

— Это во многом зависит от того, кто в какое окружение попадет. Люди же рождаются одинаковыми, и никто не появляется на свет сразу бандитом или космонавтом. Только потом у каждого проявляется свой путь. Например, кто-то попадает в уличную среду, и соответственно строится его жизнь. Здесь так: кому-то везет, кому-то не везет. Допустим, мне, может, повезло, что все так складывалось, а кому-то не повезло просто. Поэтому от среды зависит, каким человек вырастет, кем станет в будущем.

А потом сказывается все то, что в тебя закладывается изначально. То, о чем я говорил. Все, что человек получил и воспринял в детстве, в юности,— это все где-то должно “выстрелить”, ты, может, даже и сам не знаешь — каким образом. Помню много таких случаев, особенно из того времени, когда я был в Афганистане. Смотришь, мастер спорта, здоровенный такой бугай, но вот пошли в горы, начали воевать, а он боится. А другой — мальчишка, метр с кепкой, и думаешь: “Ну, куда такой…”. А этот — бесстрашный. Поэтому героизм ни от физического состояния не зависит, ни от чего-то внешнего, наносного. Это — от внутреннего состояния человека, от того, чего и сколько в него было вложено. Конечно, тут и гены что-то определяют, и история, но основное — что человек впитывал день за днем с детства, в какой атмосфере воспитывался.

— Что значит “вложено”? Просто интересно понять возможную природу героизма…

— Я же говорю: человека лепят, с самого момента его рождения. Допустим, возьмем семью. Родители — пьяницы. Все. На ребенка из такой семьи уже с детства накладывается отпечаток. Или его там бьют, и он растет в постоянном страхе. Потом он подрастает, выходит на улицу и попадает в компанию, которая сразу втягивает его в свой мир: приятели, которые заставляют снимать с людей шапки и так далее. В этом случае такой уже никогда… или, лучше сказать, очень мала вероятность того, что такой станет благородным человеком, героем. Да еще если в школе пришлось столкнуться с такими учителями, которые вместо того, чтобы учить и развивать лучшие качества в учениках, подзатыльники дают. Конечно, важна и общая среда, в которой растет, воспитывается человек: допустим, те же национальные обычаи и традиции очень много определяют. Например, у ингушей трусость не приветствуется: если ты испугался в какой-то ситуации, струсил где-то, для тебя это будет пятном на всю жизнь. Или предательство — то же самое. Трусость, предательство у нас считаются для мужчины проявлением самых недостойных черт. За такого даже могут девушку не отдать в жены.

— Героем человек чаще всего становиться (или не становится) на войне. Причем в экстремальных условиях нередко приходится делать определенный выбор, понимая, что в следующий момент твоя жизнь может прерваться. Как преодолеть себя, как проигнорировать тот факт, что вот прямо сейчас ты можешь умереть?

— Ну, таких “дубовых” нет, которые ничего не бояться. Все боятся. Не верю, когда говорят, что страха не испытывают. Ну а преодоление… Получается так: на какую-то секунду, на какое-то мгновение ты раньше других принимаешь решение — и все.

— То есть страх смерти просто сознательно отодвигается?

— Да. Это все отодвигается, автоматически срабатывает совсем другое, ты преодолеваешь инстинкт самосохранения. И, я еще раз говорю, ты боишься опозориться. Допустим, когда я был командиром, мне было стыдно, если бы солдаты, офицеры увидели, что я чего-то испугался. Хотя я тоже хотел жить, я был молодой человек, но чтобы этого не показать, я сознательно отодвигал чувство страха.

— Наверное, это помогало и другим бойцам как-то собраться, командир всегда является неким образцом, тем, на кого держат равнение…

— Конечно, помогало. И хотя ты тоже хочешь жить, и у тебя внутри тоже может быть страх за свою жизнь, и ты сам с собой борешься иногда, но твоя борьба… она происходит как-то побыстрее. Ты быстрее в себе давишь это дело. Каждый человек борется с собой, но ты или быстро давишь, или ты не быстро давишь. Если ты это колебание, этот страх вовремя не уничтожишь, и тебя начнет колотить, то все — ты можешь не остановиться…

— …и сразу человек отступает, его охватывает малодушие, и это однозначный провал?

— Да, да.

— Вы стали одним из самых известных на сегодняшний день героев — героев страны, неважно уже, как она называется — Советский Союз или Россия. А вот когда Вы воевали в Афганистане, Вы тоже чувствовали себя героем?

— Никакого сознания собственного геройства не было, не до того было. Каждый просто занимался своим делом. Я занимался своим делом, и все. Как оно получилось, так и получилось. Делал его в меру своих возможностей.

— А кого из известных Вам людей Вы можете назвать героем, есть ли у Вас лично идеал того, каким должен быть настоящий герой?

— Много солдат, сержантов, офицеров, которых я мог бы назвать… Я мог бы до утра перечислять. Вообще, я считаю, что в Афганистане много было героев, просто не все оказались отмечены официально.

Но я вообще сам хотел бы спросить: кто такой герой? Ну вот, скажем, японские камикадзе. Что, получается, все отряды камикадзе — все герои? Так нельзя сказать. Хотя они же точно знали, что шли на верную смерть. А шахиды, которые взрывают себя,— как их назвать?..

— Весь вопрос в том, ради чего именно люди жертвуют собой?

— Вот о том-то и речь. Например, женщины, девушки, у которых мужей или братьев убили, они берут “пояс шахида”, идут и взрываются. Жертвуют собой? — Жертвуют. Идея? — И идея у них есть своя. У каждого своя идея, правильная или неправильная — другой вопрос, но идея-то, конечно, есть: и за свою же идею люди идут умирать. Ну, а если взять революционные годы, народников, которые взрывали, бомбы бросали в царя. Это ж тоже была идея, и ради нее они тоже рисковали, жертвовали собой.

Или вот яркий пример, как раз сегодня прочитал в прессе: в Афганистане шахид на машине, начиненной взрывчаткой, врезался в колонну канадских войск. Сейчас по всему Ближнему Востоку каждый день можно слышать: где-то машина взорвалась, где-то заложенное взрывное устройство… А этот шахид, он же считал, что погибает за свою родину, за свою идею. Канадцы пришли к нему на родину. Вот как понять такую ситуацию? И у каждого такая же своя идея.

— Но есть же некая высшая праведная идея, цель героизма?

— Высшая праведная цель — это когда за людей погибаешь. Ради людей…

— Руслан Султанович, такой, наверное, очень личный вопрос… Вы можете назвать какой-то момент в своей жизни, когда Вам было по-настоящему страшно? Или, скажем так: самый страшный момент в своей жизни?

— Сколько было таких моментов… Допустим, ты идешь по тропе и не знаешь, есть ли мина или нет мины. И, если ты начинаешь думать об этой мине, то уже становится не по себе. Надо не думать о ней. Потому что понятно, если подорвешься на ней, то все — без ног, без всего… Поэтому нельзя даже допускать мысли об этом. К войне привыкаешь. К потерям привыкаешь. Ко всему привыкаешь. К крови привыкаешь, к раненым привыкаешь, к погибшим привыкаешь. Но когда начинаешь думать: убьют тебя — не убьют, то это все, это конец. Значит, тебя и убьют. Нельзя об этом думать. Надо отсекать эти мысли. Еще раз говорю: очень важно внутреннее состояние, внутренняя борьба с собой, преодолеть в себе даже начало страха нужно. Тем более командиру. Я понимаю, там, солдат, который только за себя отвечает. А если ты командир, и у тебя 500 или 1000 подчиненных, то ты должен вообще не думать о себе, ты должен думать только о выполнении задачи и о том, как сохранить людей.

— А вот Вы говорите, что привыкаешь к крови…

— Привыкаешь, да.

— …привыкаешь к потерям. А не обесценивается ли при этом человеческая жизнь?

— Ну, психологически на этом многие ломаются. Откуда пьянство, наркомания,— причины именно в том, что теряется смысл и значение всего, в том числе и человеческой жизни.

— Как же сохранить себя?

— Это все опять зависит от внутреннего состояния человека. От силы его духа. Нет силы духа — все. Он начинает пить, прятаться в трусость, усталость и галлюцинации.

— Значит ли это, что настоящий герой не допустит в себе слома, или не обязательно так?

— И настоящие герои ломаются. Я знаю людей, которые носят звание Героев Советского Союза и ломаются. Хотя не обязательно герой тот, кто официально признан героем и носит, подчеркнуть прошу, носит звание Героя, совсем не обязательно...

— Герой тот, кто по существу таков, хотя он, может быть, и не виден…

— Да. И его могли даже не заметить. Но, тем не менее, он — герой.

— Теперь хотелось бы поговорить об армии вообще, не столько о ее профессионализме…

— Учитывая то, что я видел на Кавказе, сложно говорить о профессионализме армии, она далеко не профессиональна — с такими потерями, какие она понесла.

— Вопрос в том, не переведутся ли в ней герои, будут ли в ней новые Гастелло, Матросовы.

— Да их полно! Они были в любое время — Матросовы, Гастелло. Но совсем не в том профессионализм армии, чтобы она делала Матросовых и Гастелло. Что это за армия, когда надо грудью закрывать пулемет? А где тогда командир, где тогда артиллерия, где все остальное? Это же уже не армия, и надо командира наказывать за то, что его солдаты ложатся грудью на амбразуру или направляют горящий самолет на противника. Его сбили, и он, погибая, поражает врага. В профессиональной армии не должны сбивать! В том-то и дело, что профессионалы сбивают, а непрофессионалов сбивают! Или ложится солдат на дзот: значит, не подготовлена атака, раз солдат идет грудью на пулемет. Солдата надо лично поощрять за такие подвиги, но командир, который так все организовал… Как же это он так организовал, что надо на себя огонь принимать, жертвовать жизнью? Дзот надо было закрывать артиллерией. А сколько мы потеряли в Великую Отечественную войну? Миллионы потеряли. Миллионы, десятки миллионов. Потому что у нас — “вперед, вперед, вперед”! Тогда можно было подавить противника, ведь столько было уже артиллерии, авиации, что это вполне можно было сделать, особенно уже перед Берлином, а мы только на Зиловских высотах около 300 тысяч потеряли, около 300 тысяч! Вот это непрофессионализм. А профессионализм — это когда ты за счет умелых тактических действий, применения сил и средств подавляешь противника и при этом минимально рискуешь солдатами.

— А есть ли у нас в армии люди, потенциал которых может поднять уровень ее профессионализма?

— Есть такие люди, у нас много таких людей. Но вся беда в том, что это надо быстрей делать. Ведь вообще вся проблема армии — командиры, все дело в командном составе и военачальниках. А сегодня есть такие командиры, основная масса, которые в принципе не могут ни боевую подготовку организовать, ни учения провести нормально. Способное к этому командование ушло, когда ушла Советская армия, большинство ушло. Там-то как раз все было поставлено четко, это настоящая армия была. Конечно, не все там было идеально, много было и недостатков, и перегибов, но там были такие командиры дивизий, полков, армий, округов, которые могли все это высокопрофессионально организовать — и боевую подготовку, и учения, да и все остальное. Сегодня, я так понимаю, армия движется еще на старом багаже. Ничего нового я пока не вижу. Если мне показывают какие-то учения, то, что я видел еще лейтенантом, и что вижу сейчас — одна и та же тактика. А ведь весь мир изменился, тактика изменилась, способы ведения боя и оружие изменились. Ленин же правильно сказал, что появление нового оружия должно менять и тактику. А у нас так: оружие появляется новое, но тактика не меняется. Ну, я образно скажу: как может солдат бежать по полю боя за танком, у которого газотурбинный двигатель? Да он пробежит немного и упадет — и на этом все. Значит, надо менять способ ведения боя и многое другое.

— На одном только личном героизме, на одной самоотверженности из такой ситуации не выйдешь.

— Да не героизм надо проявлять! Профессионализм, я же говорю, как раз в том и заключается, чтобы солдат должен был меньше героизма проявлять. Солдат должен хорошо стрелять, хорошо водить машину, хорошо наводить прицел, хорошо работать на компьютере. Летчик должен хорошо летать, стрелять, вовсю использовать космос — сегодня должны проводиться надземно-космические операции. Кончилась пехота с криком “ура!”. Все, эта эпоха ушла. А мы этого не можем никак понять. Сейчас такие виды оружия существуют: выпустил заряд и забудь про него — он сам найдет цель. А мы все учим тому, чему когда-то учили.

— Можно ли и нужно ли “растить” будущих героев? И если да, то как? Существует ли какая-то программа по воспитанию бойцов?

— Конечно, можно! Вот посмотрите: вспоминаю свое детство, юность. На чем мы воспитывались? Телевидение тогда уже появилось. Тогда вся молодежь росла на героических фильмах, начиная с “Чапаева”. И много других было фильмов. “Офицеры”, например. Книги были о подвигах. А сегодня что может посмотреть молодой человек? Ну, заграничный фильм, бандитский сериал… Даже если Великую Отечественную войну показывают, то ее же показывают с другой стороны, как будто намеренно искажают. Вот современный фильм о войне “Эшелон”, к примеру, показывали. Я тут посмотрел одну серию этого фильма… Герои же там в течение всего времени пьют. Как только сели солдаты в эшелон, в свой вагон, они не перестают — пьют, пьют, пьют…

А эти сериалы, посмотрите. Ну, чему пацаны, молодежь научится благодаря такому кино? Абсолютно ничему — ни хорошему, ни благородному. А потом — сегодня другие ценности. Самая главная ценность сейчас — это доллар. Где и как найти доллар, причем любыми путями. Вот это есть. Везде главенствует доллар. Олигархи есть у нас, которые могут купить “феррари” за 600 тыс. долларов, самолет иметь собственный за 10 миллионов, дачи, замки и так далее. А парень какой-нибудь простой и думает: “А чего я должен умирать за кого-то? За этих что ли, которые так живут…”. Или в той же школе: есть дети состоятельных предпринимателей, которые на нефти бешеные деньги зарабатывают, и какой-нибудь парнишка скромненький, у матери его зарплата 3 или 5 тысяч рублей, концы с концами еле сводит. Какой тут героизм…

— И все же: как общество может воспитывать героев? Есть ли какая-то реально выполнимая программа?

— Этим должно заниматься государство. Если оно хочет, чтоб у него шло все нормально и было здоровое общество, тогда пусть и занимается правильным воспитанием молодежи.

— Но, честно говоря, подчас возникает такое впечатление, что до этого ровным счетом никому нет дела.

— Ну, а если дела нет, то, значит, мы и получим… Вот мы и получаем таких солдат, которые… Вы знаете, что читать не умеют солдаты, читать и писать не умеют! Их учат в армии читать и писать! В деревнях осталось по одному ученику в школе! Один ученик и одна учительница. Все деревни вымерли. А пьянство — сплошное! Даже здесь, в Москве. Совсем молодые мальчишки и девчонки с утра до вечера пиво пьют. Что это? Допустимо ли представить такое в прежние времена, чтобы кто-то тогда мог увидеть хотя бы там 15- или 16-летнего с пивом?

— Все это не очень утешительно, мягко говоря. Но есть еще некий показатель здоровья общества: это память о национальных героях. Вы долгие годы являетесь председателем Комитета по делам воинов-интернационалистов. И, наверное, как никто другой можете сказать, помнит ли, знает ли, любит ли страна своих героев?

— В чем-то помнит, в чем-то не помнит. Вся проблема в том, что нет целостной программы помощи воинам-интернационалистам, которая бы учитывала все нюансы, программы узаконенной. Нет единого государственного подхода к этому вопросу. Нет официальной программы реабилитации тех, кто воевал, тех, кто был ранен, нет продуманной программы помощи членам семей, матерям погибших. Еще эта монетизация добивает всех. Что там — копейки остались от фонда помощи, тем более каждый год на 10-15% инфляция его съедает.

— Но все же удается какую-то реальную помощь оказывать ветеранам войн, родственникам погибших?

— Что-то удается, но все равно — это капля в море. Везде — и в России, и в странах СНГ — одни и те же проблемы. Социальная защита, жилье, работа и медицина. Контингент стареет. Когда-то они были молодые, но сейчас им 30, 40, 50, 60 лет. Некоторым за 60. Организм постарел, требует больше расходов на себя. Медикаменты дорогие, операции дорогие. Есть курсы лечения, для которых одни медикаменты стоят около 100 тысяч долларов. Откуда такие деньги?

А те ребята, которые на Кавказе воевали: я вообще не знаю, к кому относятся, к какому ведомству, к какому комитету. Проблем много.

— Если говорить о Вашем президентстве… Известно, что, однажды узнав, что такое власть, человеку трудно бывает от нее отказаться, стать, “как все”.

— Нет. Не трудно.

— В том-то все и дело, что Вы, по крайней мере так казалось, легко ушли из власти, словно она Вас совсем не привлекала. Это действительно так?

— Мне не трудно было, потому что как я появился в этой власти, так я и ушел из нее… Ничего я в этом сложного не вижу, наоборот, я считаю, что это клетка. Золотая. Это хуже всякой тюрьмы — прийти во власть. Это — потеря свободы. Надо унижаться, надо забыть про свое “я”, забыть очень многое. А тем более, если разобраться: для чего она нужна человеку, эта власть? Личное самолюбие? Если это твое личное самолюбие, ну ты тогда просто больной. Если власть — это способ твоего личного обогащения, ну тогда иди, занимайся личным обогащением, но если это так, то обязательно должны быть какие-то определенные последствия. Но мне ни одно, ни другое не было нужно.

— Для чего же Вы согласились в свое время принять власть?

— Это было просто вынужденной мерой с моей стороны. Тогда ситуация на Кавказе складывалась таким образом, что мне пришлось стать руководителем региона. Когда я приехал туда, то оказался сразу в самой гуще событий, которые меня заставили принять такое решение.

— Вы не жалеете об этом сегодня?

— А зачем мне жалеть о прошедшем? Было и было, что ж жалеть.

— Кто-то из журналистов заметил, говоря о Вас, что и будучи президентом Ингушетии, Вы ни на минуту не переставали чувствовать себя гражданином России. Это точное замечание?

— А почему вообще такой вопрос возникает? Ингушетия входит в состав Российской Федерации, это такая же республика, как Дагестан, как Кабардино-Балкария. Это Чеченская Республика провозглашала себя независимым государством. Ингушетия не провозглашала. И я действительно как был, так и остаюсь гражданином России.

— Если внимательно следить за Вашей судьбой, то можно увидеть некую закономерность: в октябре 1993 года Вы вошли в осажденный Белый дом, который при этом, кажется, так и продолжали обстреливать танки. Спустя несколько лет оказались в захваченном террористами Норд-Осте. А чуть позже вывели грудных детей из школы в Беслане.

— Так везет.

— В чем причина того, что Вы так регулярно оказываетесь там, где так горячо?

— Судьба так ведет, так сходится.

***

Руслан Султанович Аушев, генерал-лейтенант в отставке. В 1981-82 и в 1985-87 годах находился в составе ограниченного контингента советских войск в Афганистане. Участвовал во многих боевых операциях, имел славу одного из наиболее талантливых командиров. Большое внимание уделял подготовке личного состава, в результате чего потерь в подразделениях, которыми командовал Аушев, всегда было меньше. Неоднократно был ранен. С 1989 года стал довольно яркой и значимой фигурой общественно-политической жизни страны, являлся депутатом Верховного Совета СССР. С 1992 года по сей день — бессменный председатель Комитета по делам воинов-интернационалистов при Совете глав правительств государств-участников СНГ. Дважды переизбирался на пост президента Республики Ингушетия, но добровольно подал в отставку до окончания второго срока президентства. Кавалер многих орденов и медалей, как российских, так и зарубежных. В настоящее время проживает в Москве. Женат, имеет троих детей.