Священник Никита Рогожин, настоятель храма во имя святого Архангела Михаила в селе Михайловка и святой блаженной Матроны Московской поселка Красный Октябрь:

— Вопрос: «Что во мне самом от фарисея?» — он немножко двоякий, он предполагает не только отрицательный, то есть самокритичный и покаянный, ответ. Потому что фарисейство исторически — явление неоднозначное. В Евангелии Спаситель призывает Своих учеников беречься закваски фарисейской (ср.: Мф. 16, 6). Слово «фарисей» в Новом Завете становится синонимом слова «лицемер». Но с другой стороны, что это за люди были такие — фарисеи? Это были глубоко благочестивые люди, до тонкости знавшие Закон и стремившиеся исполнять его даже в мельчайших деталях. Можно предположить, что фарисеями становились только очень цельные и сильные натуры — слабый и разбитый человек не выдержал бы такой жизни. Недаром Савл, будущий апостол Павел, был в свое время фарисеем! Беда не в самом фарисействе как таковом, а в том, что большинство фарисеев, судя по всему, перестали видеть за Законом Бога.

Таким образом, фарисеи могут служить для нас и положительным, и отрицательным примером. Но вот беда — того положительного, что можно от фарисеев взять, во мне нет. Я не могу до тонкости исполнять Закон Божий. Мне это не удается. Что же касается второй стороны, того негативного, что можно взять от фарисея, то вот здесь-то и начинаются мои проблемы.

Что интересно, я сам терпеть не могу лицемерия, ханжества, показного благочестия. В других людях меня это очень раздражает. Особенно когда сочетается с таким елейным благодушием. Это неприятно, это противно, но каково же бывает мое удивление, когда я обнаруживаю это в самом себе, и мне становится противно уже от себя самого…

Фарисейство в том смысле, в каком оно становится синонимом лицемерия, проявляется в постоянном стремлении и даже привычке казаться лучше, чем я есть на самом деле. И каждый раз, когда слышу за Литургией Евангелие: Господь сказал ему в ответ: лицемер! (Лк. 13, 15) — вздрагиваю, потому что на самом деле это обращение ко мне. Наверняка найдутся люди, которые могут сказать про меня: «Да, он действительно лицемер — мы-то знаем, какой он на самом деле». И чем я отвечу?

Это горько. Стараюсь исправляться, молюсь, чтобы Господь помог. Вспоминаю: вы — род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет (1 Пет. 2, 9). Пытаюсь что-то в себе преодолеть. Но чем больше пытаюсь, тем лучше вижу, как далек от преодоления греха в себе. А ведь говорили святые отцы, что нельзя быть христианином наполовину. Либо ты по всем заповедям Христовым живешь, либо нет. Нет середины, нет положения, по отношению ко Христу нейтрального. Либо ты с Ним, либо против Него. А могу ли я сказать, что живу по заповедям, только по ним? Боюсь, что нет.

У меня есть, скажем, армейские друзья, и я с ними общаюсь — не так, как с прихожанами, не так, как с другими священниками, даже не так, как вот сейчас с вами. Когда-то мне один умный человек сказал: ты выбирай — или в том мире оставайся, или обрывай все эти свои связи, потому что с ними — как с огнем вблизи сухого сена. Совсем оборвать — жалко, нас ведь все-таки многое связывает. Однако я верю, что Бог все устроит и мы еще очень пригодимся друг другу.

Знаете, какие евангельские слова ужасают меня до глубины души? Горе тому человеку, через которого соблазн приходит (Мф. 18, 7). Это тоже про меня, боюсь. «Так мало прожито, так много жаль». Однако Господь терпит меня, и, значит, есть надежда на нормальное становление как человека и священника.

Теперь, когда мне уже тридцать один и ветер в моей голове понемногу утихает, я стараюсь учиться на своих ошибках — на своих, увы, не на чужих. Страшно становится, когда открываешь труды святых отцов и читаешь, что они писали о священстве. К примеру, святителя Иоанна Златоуста я просто боюсь. Потому что если бы я служил при его святительстве — он меня, наверное, посохом выгнал бы. У каждого священника на наперсном кресте написано: Образ буди верным словом, житием, любовию, духом, верою, чистотою (1 Тим. 4, 12). И вот я смотрю на себя и думаю: что-то у меня не получается образом быть, ни любовью, ни житием. Слово «любовь» в последнее время невероятно затерто. Потому что очень легко его произносить и несопоставимо труднее — сделать так, чтобы она от тебя действительно исходила. Мне очень дорога моя семья, дети, своей жизни без них я представить не могу. Я люблю их, бесспорно; но вряд ли я в силах любить всех людей, особенно тех, которые подрезают меня на дороге и создают аварийные ситуации. В эти моменты меня такая «любовь» к ним переполняет… Надо бы спокойней реагировать, ведь моя манера вождения тоже далека от идеала.

Что нужно делать, чтобы любовь не подменялась разговорами о ней, пустой болтовней? Должны быть дела. Покажи мне веру твою без дел твоих, а я покажу тебе веру мою из дел моих (Иак. 2, 18). Каждый христианин, будь то повар, полицейский, дворник, топ-менеджер или священник, должен помнить простое правило духовного делания: пусть левая рука твоя не знает, что делает правая (Мф. 6, 3). Поэтому говорить о делах, которые можно назвать добрыми, наверное, не следует, и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно (Мф. 6, 18).

Что касается чувства собственного превосходства над другими, которое тоже присуще фарисею… Может быть, это заявление само по себе фарисейское, но у меня этого нет. Господь заботится, видимо, о том, чтобы оно меня не постигло. Какое тут превосходство, радуешься и веселишься, что Господь покрывает твои собственные ошибки, промахи… Поэтому мне чувство превосходства чуждо на самом деле. Как и стремление налагать на других бремена тяжелые и неудобоносимые (Мф. 23, 4). Я стараюсь в проповедях избегать таких призывов — молиться день и ночь и т. д. Потому что сам не молюсь день и ночь.

Для меня проблема — не чувство превосходства, а расхождение слов с делом, вот это беда. Люди приходят ко мне на огласительную беседу перед крещением, перед венчанием, и я говорю им правильные вещи: что такое жизнь христианина, какой она должна быть. Говорю, говорю, а сам думаю: «Господи, а сам-то я так ли живу?». Теоретически ведь любой человек может ответить на вопрос, как правильно жить, а что пользы от этого? Теоретически знать, как жить, — все равно что учиться плавать по учебнику, не входя в воду. Само по себе обладание этим знанием ни к чему не приведет. Необходимо мужество, чтобы в воду войти.

Апостол Павел писал христианам-галатам: если и впадет человек в какое согрешение, вы, духовные, исправляйте такового в духе кротости, наблюдая каждый за собою, чтобы не быть искушенным (Гал. 6, 1). Амвросий Оптинский говорил: «В чем осудишь, в том побудешь». Вот о чем надо помнить, а мы забываем, и, как только человек впадает в согрешение, мы готовы его порвать, особенно если это согрешение против нас. А потом говорим о любви, о смирении… Что это, если не фарисейство? А если мы вдруг услышим, что нас пытаются лишить наследства, драгоценных квадратных метров, — где будет наше смирение и доверие к Богу?

Но если мы все это осознаем, если я это осознаю — значит, я могу сделать какой-то, хотя бы небольшой, шаг и к евангельскому мытарю тоже. По крайней мере, могу когда-то от всего сердца произнести: Боже! будь милостив ко мне грешнику! (Лк. 18, 13)

Журнал «Православие и современность» №28 (44)