Психиатрия — одна из самых сложных медицинских дисциплин. Оценка психического здоровья и диагностика психического заболевания являются сложнейшим аналитическим процессом, требующим высокой квалификации врача-психиатра. Однако, как ни в какой из медицинских специальностей, нередко неосведомлённые и малоосведомлённые личности считают для себя возможным судить о состоянии психического здоровья и определять, является ли проявлением заболевания то или иное нарушение психической деятельности и нуждается ли данный больной в приёме лекарственной терапии. Необходимо отметить, что отношение общества к проблемам душевнобольных является лакмусовой бумажкой, отражающей его духовное и общекультурное состояние. К сожалению, эта проблема остро стоит как в современном обществе в целом, так и в церковной среде особенно. Отношение общества к душевнобольным можно прочувствовать по отражению проблем, связанных с ними в современной прессе, в которой наряду с терминами “психически больной”, “душевнобольной” примерно с одинаковой частотой используется термин “псих”, отражающий пренебрежительное, негативное отношение к людям, страдающим психическими расстройствами, а психиатрическая больница нередко именуется “психушкой”, “дурдомом”, а иногда и “дуркой”. К сожалению, широко распространено мнение, что наличие у человека психического заболевания делает его обречённым и социально опасным. В церковной среде при этом нередко бытует представление об отсутствии различий между душевными и духовными заболеваниями, в связи с чем все психические заболевания объясняются личным грехом больного или “бесоодержимостью”.

Необходимо констатировать наличие в настоящее время агрессивного антипсихиатрического направления, которое находит своё отражение, в том числе в демонстрациях, финансируемых сайентологами, которые проходят перед участниками крупных психиатрических съездов. Можно конкретно не уточнять, кто, в каком психическом состоянии и по каким мотивам становится участником этих мероприятий. Однако не менее агрессивно это направление и в церковной среде. Необходимо чётко понимать, что жертвами этой агрессии против психиатрии становятся больные. В начале ноября 2007 года священник одного из храмов, расположенного в центре Москвы, запретил юноше (27 лет), который за несколько лет до этого перенёс шизофренический приступ, работал, находился в относительно стабильном состоянии, принимать лекарства. При этом сказал, что то ли его болезнь, то ли лекарства, то ли врач “от бесов”. Через две недели больной покончил жизнь самоубийством. Другому юноше (18 лет) с нервной анорексией батюшка не посоветовал обращаться к врачам и принимать лекарства, сказал, что нужна “только молитва и пост”. Пост прекратился в связи с летальным исходом…

Одним из ярких представителей антипсихиатрического (и антимедицинского) направления является епископ Варнава (Беля­ев; 1887–1963), одна из самых загадочных фигур в истории Русской Православной Церкви ХХ века, который в 1922 году прекратил своё епископское служение и начал “юродствовать”. В своей работе “Основы искусства святости”, в которой собраны и систематизированы высказывания святых Отцов, он касается вопросов медицины и пишет: “…если ты заболел, то лечись не лекарствами, то есть ядами (чего сама официальная медицина не скрывает), а естественными средствами, — иными словами, помогай самой природе бороться за тебя с болезнью. Никакой медицины, в том смысле, в каком она восхваляется у культурных людей, не должно быть. Она не пользу приносит, а только вред; а в тех случаях, когда человек выздоравливает, происходит настоящее чудо, — человеческий организм борется и побеждает не только самую болезнь, но и разрушительные действия прописываемых ему лекарств! <...> Можно с уверенностью сказать, что такой больной выздоровел не благодаря лекарству, но вопреки ему, исключительно обязанный этим своей жизненной силе <...> Подагра, ревматизм, болезни мочевого пузыря, печени и почек, ипохондрия, пресыщение жизнью и многие виды нервных страданий обязаны своим возникновением болезненному состоянию органов пищеварения. Худосочие, неправильности кровообращения и малокровие развиваются вследствие нашей неумеренности <...> ряды нервнобольных, истериков, ипохондриков, меланхоликов и душевнобольных пополняются исключительно из приверженцев мясной пищи и спиртных напитков, а также табака, чая, кофе и так далее…”.

В настоящее время по данным НЦПЗ РАМН и НИИ психиатрии МЗиСР РФ (октябрь 2004 года) около 21680000 россиян страдают тем или иным психическим расстройством (шизофре­ния 3030000; эпилепсия 100000; прочие психозы 400000; деменция позднего возраста 3000000; олигофрения 1800000; по­граничные состояния 4800000; посттравматические стрессовые расстройства 6500000; острые, в том числе алкогольные психозы 2050000), однако из всех этих больных реально нуждаются в психиатрической помощи 8335000 (шизо­френия 2025000; эпилепсия 100000; прочие психозы 400000; деменция позднего возраста 1000000; олигофрения 1800000; пограничные состояния 960000; реактивные и алкогольные психозы 2050000).

Необходимо отметить, что душевные страдания в сравнении с физическими страданиями являются самыми тяжёлыми — “бо­­лит душа”. Неслучайно именно в этой когорте больных особо высока частота самоубийств и суицидальных намерений. В состоянии тяжёлой депрессии больной чувствует себя на дне глубокой пропасти, откуда ничего не видно, и все связи, ценности оказываются оборванными. Настоящее и прошедшее воспринимается в мрачных тонах, а будущего нет. Один священник, у которого периодически отмечаются подобные состояния, говорил мне, что прекрасно понимает людей, которые в состоянии депрессии оканчивают жизнь самоубийством. Жизнь воспринимается ими как ад, “…ад здесь, ад там, разницы никакой”.

В церковной среде доля лиц, страдающих психическим расстройствами, существенно выше, чем в популяции. Во-первых, это связано с тем, что в современном мире многим этим людям некуда обратиться. Только в Церкви они обретают и поддержку, и смысл, и цель в жизни, насколько бы ни были тяжелы их душевные страдания. Причина вторая и не менее важная — многие душевные расстройства в период обострения имеют религиозную окраску. Так, глубоко верующая мать одного моего пациента, которая не очень успешно всегда старалась приобщить сына к Церкви, как только он “вдруг”, “неожиданно”, почти каждый день начинал ходить в церковь и на исповедь, сразу просила откорректировать терапию, так как правильно оценивала его состояние в этот момент как проявление депрессивно-бредового психоза.

На протяжении почти всей истории психиатрии её развитие так или иначе было связано с Церковью. Она стояла у колыбели психиатрии. С ней связана история призрения душевнобольных. Первыми учреждениями, где душевнобольной человек мог найти кров, пищу, утешение, лечение, были монастыри и храмы. Отношение православных священнослужителей к несчастным, больным, в том числе душевнобольным, выразил епископ Игнатий (Брянчанинов): “…И слепому, и прокажённому, и повреждённому рассудком, и грудному младенцу окажи почтение как образу Божьему. Что тебе за дело до его немощи, недостатков? Наблюдай за собой, чтобы не иметь недостатков в любви”.

В стенах монастырей происходило накопление наблюдений над особенностями проявления душевных расстройств с попытками их систематизации. Довольно чётко разграничивались нормальные и патологические религиозные переживания, были описаны различные типы психических расстройств, которые согласно современным понятиям относятся к депрессивным состояниям, бредовым расстройствам, патологии влечений. Свидетельства тому можно найти уже в трудах подвижников первых веков христианства — Иоанна Кассиана Римлянина, Макария Египетского, Иоанна Лествичника. В памятниках христианской письменности времён Киевской Руси также можно найти подобные примеры описания душевной патологии и советы по обращению с психически больными людьми (например, в Киево-Печерском Патерике).

Уже с XI века в древнерусской письменности прослеживается дифференцированное представление о душевных болезнях. Так, в “Изборнике Святослава” вся патология человека дробится на два больших раздела — “недуги плотьныя” (соматические) и “не­дуги душевьныя”. Причину последних видели во “врежении мозга” — этого “перьваго и началного” органа (уда), “без которого ничьтоже есть в человеце”, а больной становится как бы “мертвецем непогребенным”. Важно отметить, что в “Изборни­ке Святослава”, говоря современным языком, описывается клинический метод диагностики психических заболеваний, заключающийся в расспросе и наблюдении за больным — врач должен был вызывать больного на разговор с собой и “назирати” в это время его поведение, позу, “ступание ног, смеяние зуб” (по­ходку и улыбку).

Больной в состоянии возбуждения назывался “буя”. Слово “кручина” означало меланхолию, депрессию. Её связывали с болезнью печени, реже селезёнки (как и епископ Варнава в первой половине ХХ века). Любопытно отметить, что в литературе того времени широко бытовали термины с основой “ум” — “врежен и смятешеся умом”, “ум мякокь”, “детескь умом”. О киевском митрополите Фотии летописцы говорили, что он сделался “во иступлении ума”.

Призрение душевнобольных в монастырях, в своё время образовавшееся стихийно, было впоследствии легализировано государственными актами. Первый такой акт относится к 1551 году, когда в царствование Иоанна Грозного на Стоглавом соборе была выработана статья о необходимости попечения о нищих и больных, в числе которых упоминаются и те, “кои одержимы бесом и лишены разума”, их предполагалось размещать по монастырям, “дабы не быть помехой для здоровых”, и чтобы “получать вразумление или приведения в истину”.

Интересный документ относится ко времени царя Михаила Фёдоровича, который “указал послать Микиту Уварова в Кириллов монастырь под начало для того, что Микита Уваров в уме помешался”. Важно отметить, что допетровская Русь не знала той высокоорганизованной системы духовных судилищ, которые в странах Западной Европы с конца XV века, после буллы папы Иннокентия VIII, в течение двух столетий то и дело вмешивались в судьбы нарождающейся психиатрии, нередко истребляя душевнобольных с бредом самообвинения и бесоодержимости. Можно отметить, что в это время в России душевнобольные в состоянии психоза могли безнаказанно приписывать себе сношения с дьяволом, почти не рискуя быть сожжёнными на костре.

В царствование Фёдора Алексеевича был издан специальный закон (1677), по которому не имели права управлять своим имуществом, наряду с глухими, слепыми и немыми, также пьяницы и “глупые”. Таким образом законодательство ХVII века было уже настолько просвещено, что относило таких “глупых” к категории “хворых”, то есть больных.

Призренческая деятельность в отношении душевнобольных, которой занимались монастыри, бесспорно требовала определённых материальных средств, которых, однако, у государства в то время не было. Сохранились сведения, что в 1681 году царь Фёдор Алексеевич ещё раз предложил Собору епископов строить больницы и обещал дать на это деньги, но, по словам епископа Филарета, “своего слова не сдержал”.

В начале XVIII века понятие о психическом расстройстве как о болезни, без сомнения, установилось прочно; даже в некоторых криминальных случаях поднимался вопрос о вменяемости преступника. Так было, например, в одном политическом деле, где нашли необходимым поместить больного на испытание в монастырь и поручить день за днём вести запись всем его речам и поступкам. Это обширное дело об “истопнике Евтюшке Никонове”, который был арестован за то, что “пришёл к солдатам на караул, говорил, будто-де великий государь проклят, потому что он в Московском государстве завёл немецкие чулки и башмаки”.

В 1723 году Пётр Великий воспретил посылать “сумасброд­ных” в монастыри и возложил на Главный магистрат обязанность устройства госпиталей. Однако за неимением таковых в последующие десятилетия душевнобольные направлялись по-прежнему в монастыри. А вскоре Синоду было вменено в обязанность не чинить никаких препятствий к приёму душевнобольных в монастыри и не ссылаться на указ Петра.

Важный период русской психиатрии начинается с 1762 года. На предложение Сената отдать в монастырь душевнобольных князей Козловских Пётр III положил следующую резолюцию: “Безумных не в монастыри определять, но построить на то нарочитый дом, как то обыкновенно и в иностранных государствах учреждены долгаузы[1], а в прочем быть по сему”.

Однако от резолюции до дела было ещё далеко. Сенатом был сделан запрос в Академию наук. На запрос ответил историограф Мюллер, представив свой собственный план устройства долгауза. Он начинал с того, что в настоящее время является одним из основных психиатрических догматов: с утверждения, что больных необходимо разделять по отдельным категориям в зависимости от их психического статуса. При этом необходимо отметить, что Мюллер, требовал, чтобы “доктор употреблял всякие средства к их излечению, а прежде, нежели придут в разум, священникам у них дела нет”.

В 1765 году, в царствование Екатерины II, постановлено было учредить два долгауза — один в Новгороде, в Зеленецком монастыре, другой в Москве, в Андреевском; однако учреждены они так и не были, первый из этих монастырей вскоре стал заштатным, другой был закрыт.

В следующем году вышло правительственное постановление, предписывающее свезти всех сосланных для исправления в уме в различные монастыри; в Спасо-Евфимиевский монастырь в Суздале для смотрения за ними была представлена воинская команда. В том же году генералу-майору Вяземскому было предписано “Сосланных в монастырь <...> содержать нескованными, караульным поступать без употребления строгостей; поелику они в уме повреждённые, то с ними обращаться с возможной человечеству умеренностью”. В 1767 году сибирский генерал-губернатор Н.И.Чечерин доносил в Сенат о наличии у него большого числа помешанных из ссыльных и просил их помещать в те монастыри, где нет полного числа монахов. Указом Сената от 1773 года было определено назначить в каждой губернии по два монастыря (мужской и женский) для размещения душевнобольных. Однако духовное начальство энергично сопротивлялось превращению монастырей в долгаузы, то есть в учреждения для содержания помешанных, ссылаясь при этом не только на материальные проблемы, но и на то, что лечение психически больных — дело врачей, а не духовенства. Для дискуссии, развернувшейся по этому вопросу, характерна история со студентом Академии наук Яковом Несмеяновым, который страдал меланхолией и слышал в голове голоса. По указу императрицы для исправления он был определён на содержание в монастырь. Однако Синод этому воспротивился и направил студента к ректору Славяно-греко-латинской академии Порфирию Крайскому, который после разговора с ним не нашёл у него “…ни­какого сомнения в законе Божием”, в связи с чем “…оный Несмеянов для излечения болезни” был отправлен в госпиталь.

В 1775 году, когда Россия была разделена на губернии, при губернских управлениях были учреждены приказы общественного призрения, которые начали открывать психиатрические отделения при больницах и строить специальные дома для умалишённых — “жёлтые дома”. Первый такой дом был открыт в Новгороде в 1776 году, в это же время в московской Екатерининской больнице было предоставлено 26 мест для умалишённых. Этих мест было явно недостаточно, и вскоре больных стали размещать в смирительном доме и в богадельне в селе Преображенском, где в 1809 году в заново отстроенном здании было открыто специальное психиатрическое учреждение, получившее в дальнейшем название Преображенской больницы для душевнобольных. В настоящее время это Московская психиатрическая больница №3 имени В.А.Гиляровского. Средства для усмирения неспокойных состояли из ремней длиной около 1,5м, которыми больным связывали ноги, использовались так называемые смирительные жилеты (камзолы), к которым были приделаны узкие рукава из парусины длиной более 2м для привязывания ими рук вокруг тела. В 1825 году на 113 больных было 25 цепей, то есть можно предположить, что в отдельные моменты “на цепях” сидело до четверти больных. В 1828 году главным врачом стал доктор В.Ф.Саблер, с этого момента начинается новый этап в клинике, появляются “скорбные листы”, уничтожены цепи, для больных были приобретены музыкальные инструменты, бильярд, были организованы огородные и рукодельные работы.

К пятидесятым годам относится любопытная страница из истории этой больницы. В одной из её палат жил “юродивый”, — Иван Яковлевич Корейша, необычайно популярный у московского люда, который воспринимал его, не без основания, как человека, наделённого даром прозорливости. При этом современники из тех, кто относился к нему с большим уважением, отмечали возникновение у него приступов, на протяжении которых он был абсолютно неадекватен. За разрешением самых разнообразных вопросов к нему было постоянное паломничество, которое, естественно, смущало администрацию больницы, однако средства, собранные благодаря Корейше, позволили сделать в больнице многие усовершенствования. Похороны Корейши были грандиозные, за пять дней было отслужено около 200 панихид. С него Ф.М.Достоевский писал образ Семена Яковлевича в романе “Бесы”.

В. Каледа

Журнал «Альфа и Омега» № 1 (51), 2008 г.

[1]Долгауз (нем. Dollhaus) — букв. ‘дом для безумцев’, в русском литературном языке XIX в. психиатрическая больница называлась дом скорби, скорбный дом (встречается ещё у М. А. Булгакова), а психиатрический больной сострадательно назывался скорбный главою. — Ред.