Есть люди, встретив которых даже один раз в жизни, запоминаешь надолго. С заведующей кафедрой детских болезней СГМУ, профессором Ириной Алекандровной Утц я впервые встретилась на страницах саратовского журнала – прочитала интервью с ней, увидела прилагающийся по законам жанра к тексту портрет. Она рассказывала о своей семье, супруге, известном саратовском враче и медийщике Сергее Утце. Меня поразили тогда ее искренность и открытость. А недавно я увидела ее в храме в честь иконы Божией Матери «Утоли моя печали». Так родилось это интервью.
– Ирина Александровна, профессия врача особенная. Говорят, что среди врачей неверующих людей не бывает. Вы согласны? И как вы обрели веру?
– Мне кажется, если человек выбирает свою будущую специальность разумно и ответственно, то для него любая профессия может быть особенной. И станет она такой или нет, зависит только от человека. Да, есть врачи, которые пришли к вере потому, что они оказались в невероятно сложных ситуациях, которые заставили их обратиться к Богу и только в Нем найти единственную опору и поддержку. Действительно, порой складываются ситуации, когда просто не знаешь, что делать. Это иллюзия, что врачи всё знают. Я даже студентам всегда говорю, что те знания, схемы, которые мы показываем на занятиях и заставляем учить, меняются. И смотреть на них как на нечто постоянное и подлинно отражающее реальность – неправильно. Они всего лишь говорят об уровне современных знаний по данной проблеме. А завтра наш взгляд и на возникновение болезни, и на лечение может стать совсем другим.
Да, среди врачей много верующих людей, потому что любому человеку хочется иметь некую постоянную помощь и поддержку. А ее никто не может дать, кроме Бога. Но у меня совсем по-другому было в жизни, не профессия способствовала моему приходу к вере. Когда я была маленькой, бабушка рассказала мне о том, что есть Бог. Она сказала, что если просить Его о хорошем, не обязательно для себя, а для любого человека, который тебе дорог, Бог обязательно поможет. Только просьба должна быть чистой, искренней и настойчивой.
Тогда шла война во Вьетнаме. И нам постоянно показывали кадры бомбежек, горящих сел и вьетнамских детей на фоне происходящего кошмара. Я запомнила, как они прячутся в канализационные люки и закрывают за собой крышку. И вот их раскрытые от ужаса, темные, как вишни, глаза смотрели в небо или с экрана телевизора в мой дом, в мои глаза. И тогда я решила, что если Бог может все, я буду молиться и просить Его, чтобы эта война завершилась. И каждую ночь я говорила: «Господи, сделай так, чтобы закончилась война во Вьетнаме». Я уже не помню, сколько это длилось, но однажды, когда меня уже положили спать, я вдруг услышала (а телевизор стоял в гостиной), что закончилась война во Вьетнаме. И я, конечно, не могла молчать. Я выбежала и говорю: «Мама, папа, война кончилась, это я сделала!». Они мне говорят: «Да нет, ты даже не представляешь, сколько людей этого хотели». Но знаете, после этого случая меня никогда никакие аргументы против существования Бога не могли поколебать.
– То есть с вами вера жила с детства?
– Да. Я верила без всяких сомнений. Стоило чему-то произойти, я отходила в уголок, брала свой крестик в руки и молилась о больном или о каких-то своих проблемах. В жизни было много непростых ситуаций, с которыми приходилось разбираться самостоятельно. А помощи не от кого было ждать, кроме супруга.
– Почему вашей специальностью, предметом научного интереса стала именно педиатрия?
– Я всегда очень хотела быть детским врачом. И ни разу не пожалела об этом выборе до настоящего момента и уверена, что не пожалею до конца своих дней. Потому что здоровье маленького пациента бесценно. Ребенок еще совсем ничем не воспользовался на этой земле из того, что предоставляет нам Господь.
Я довольно рано начала писать диссертацию. Сережа уже занимался наукой, а я всегда на него смотрела с пиететом. Мы вместе обговорили тему, она была о лечении пиелонефрита, и я пошла с ней к своему научному руководителю профессору Людмиле Евгеньевне Лагутиной. Она не только гений педиатрии, но и замечательнейший человек. Я очень многим в жизни ей обязана.
Я защитила кандидатскую диссертацию. Потом выступала многократно в Москве, за границей, потому что были получены патенты на новые методы лечения. Другое дело, что реакция окружающей среды была не совсем адекватной. Когда я защищала кандидатскую, мне было 26 лет. Это вызвало негативную реакцию, и мне даже говорили: «Вторым Наполеоном хочешь быть?». В 28 лет я уже планировала докторскую диссертацию. Когда я первый раз выступила на ученом совете, мне сказали, что я слишком молода для докторской. Меня выручила профессор Ирина Александровна Зайцева, она сейчас является членом областной Общественной палаты. Она сказала: «А сейчас такая тенденция – давать дорогу молодым. Пусть у нее будет шанс». Так все вынуждены были согласиться.
– За что вы любите свою профессию?
– Я очень часто болела в детстве и видела много тепла и доброты от врачей, я их просто обожала. Мне нравилось ходить в больницы, нравилось, что меня смотрят, лечат. Я лечила дома всех – дедушку с бабушкой (родители были на работе) и кукол с мишками. Куклам ставила пломбы, а мишек лечила, делала им компрессы, их я больше любила. У меня была коллекция из двадцати мишек. Каждое утро мы с папой сажали их на диван, а по вечерам аккуратно убирали. Я помню, как однажды приехали в Москву в гости к нашим друзьям. Они бывали за границей, и у их дочери была кукла Барби. По сравнению с куклами, которыми играли дети в те годы, это, конечно, было волшебство. А мне в тот день купили огромного немецкого мишку. И я посмотрела на эту куклу и говорю: «Нет, мне мой мишка больше нравится». Он до сих пор у меня есть – бежевый мишка с голубым бантом. Знаете, наверное, человек принципиально не меняется. Вот какой он был в детстве, таким и остается. Я до сих пор прихожу в магазин «Детский мир» и иду сразу к мишкам. И я очень люблю общаться с детьми, мне с ними интересно. Никакого взрослого снобизма по отношению к ним у меня никогда не было. С детьми я говорю на одном языке, с ними не притворяешься. Я в принципе не притворяюсь, поэтому в моей жизни много проблем. Люди это чувствуют и сначала относятся к тебе очень хорошо, а потом…. А к детям я захожу в палату и говорю: «Привет!». Мне с ними очень хорошо.
– Вы много наблюдаете за родителями, детьми. На ваш взгляд, причины детских болезней часто коренятся в том, как живут их родители?
– Вот я сегодня шла на работу, а впереди меня девушка. У нее джинсы с заниженной линией талии, и между ними и тем, что надето выше, – голое тело. Она может застудить почки, а болезни почек принципиально изменяют здоровье женщины и мешают ей родить здорового ребенка. Но эта девушка не думает, к сожалению, о своих будущих детях. Конечно, любые наши действия имеют последствия. Ну нельзя так легкомысленно относиться к здоровью своих будущих детей. Это же такое счастье для женщины – родить ребенка! Разве можно его не ценить? Сегодня очень многие люди страдают от того, что у них нет детей. Это превратилось в колоссальную проблему. И, конечно, у этого есть свои причины. Видимо, пришло время задуматься над тем, как мы живем.
– А когда вы начали ходить в храм?
– Я и в советские годы пусть редко, но бывала в храме. А утром и вечером обязательно молилась о близких, родных, без этого я своей жизни не могла представить. А как я начала ходить в храм? Второй ребенок, сын, родился с врожденным пороком сердца. Я об этом узнала на вторые сутки после его появления на свет. Поскольку Сережа был врачом, его пропустили в роддом, и я попросила его передать моей маме, чтобы она обязательно сходила в храм «Утоли моя печали». Это был ближайший храм к Парсамовскому роддому. Мама пришла туда, и, как она потом написала мне в записке, проплакала всю службу. Вот с этого момента я стала ходить в храм постоянно. Но прихожанкой одного храма не была. Я ходила туда, куда мне было удобно в тот или иной момент. В Саратове, Москве, Петербурге, за границей я всегда приходила в храм и молилась за своих родных и близких. То есть меня, как и многих других людей, не радость привела в храм, а потрясение. Было бы хорошо прийти в храм в праздник Светлой Пасхи и от переполняющей радости остаться там навсегда. Но ничего не поделаешь, человек так устроен, что, наверное, должна сложиться невеселая ситуация для того, чтобы он понял – никто, кроме Бога, не поможет…
– А какой вы увидели приходскую жизнь, жизнь внутри Церкви? Есть люди, которых она разочаровывает или изначально кажется непривлекательной.
– Так получилось, что у меня есть возможность сравнивать жизнь двух храмов. У Сережи прадед был настоятелем Свято-Владимирского храма в Детском парке. И нас пригласили в прошлом году на освящение вновь построенного там храма. Супруг пробыл недолго, а мы с сыном Денисом остались на этом празднике до конца. Было ощущение счастья и радости. И хотя сейчас я являюсь прихожанкой храма «Утоли моя печали», связь с тем храмом сохраняется. Жизнь в обоих храмах мне кажется очень насыщенной и интересной. Мне кажется, если человек сам до конца отдается жизни прихода, то он не будет уже предъявлять никаких претензий. Мы все же не развлекаться в храм приходим, а скорее послужить.
– Я знаю, что вы как врач ведете прием и консультируете прихожан храма. Зачем вам, имея и так немало забот, нужно еще и это?
– Для меня это не является предметом для обсуждения, это естественно. Наверное, я так воспитана.
– Как члены семьи относятся к вашей вере?
– В какие-то моменты супруг говорит, что вера – это то, что необходимо человеку, и я все правильно делаю в этом смысле. А бывают ситуации, когда он в чем-то меня не понимает. Сын регулярно в храм не ходит, но может помолиться и попросить у Бога прощения за то, что неправильно сделал.
– Каждый человек в течение жизни делает какие-то открытия. Вы можете поделиться своими открытиями за какой-то последний значимый для вас отрезок времени?
– Да, я сделала большое для себя открытие, оно меня потрясло. Я всегда думала, что страшнее смерти ничего быть не может. И я это всегда внушала своему сыну, говорила, что все остальное можно поправить.
Сейчас я понимаю, что смерть – это реальный этап развития души, человека в целом, она неизбежна. А вот в жизни бывают ситуации, которые в чем-то даже пострашнее смерти. Потому что зависят от людей, а они слабые, жестокие, безразличные, без веры. И только Господь Бог может управить некоторые ситуации. Я никогда бы раньше не согласилась с тем, что может быть что-то хуже смерти. А теперь и сын подходит и говорит мне: «Мама, помнишь, ты говорила, что страшнее смерти ничего не бывает. Но на самом деле бывает». Я говорю: «Да, теперь я об этом знаю».
– Какое место занимает вера в вашей жизни? Чем она для вас является?
– Объяснить это сложно, моя вера – это часть меня, без которой меня просто не будет. Наверное, я ничего удивительного не открою, если скажу, что в записки о здравии кроме своих близких я вписываю своих пациентов, а в записки об упокоении – больных, которых мы потеряли. Без веры я, наверное, уже просто ничего не смогу сделать. И жить без веры, без всего, что вместе с ней привносится в мою жизнь, я тоже не смогу – это я абсолютно точно могу сказать.